Это ничего, убеждал он сам себя, у этих начинаний нет будущего. Турция по уши в долгах и скоро выдохнется.
Однако вскоре пришло известие, опять развеселившее Его Святейшество, но ненадолго. Петр Кукань, правая рука султана, в свою очередь, обзавелся своей правой рукой — по непроверенным данным это был друг его детства, — лично назначив его предводителем янычар. Поговаривают, что этот всемогущий генерал оставил будто бы великолепный дворец, полагавшийся ему по чину, переселился в скромный домишко поблизости от такого же скромного дома, где обитал Петр, включил своих бесчисленных слуг, рабов и рабынь в состав войска, дворец приспособил под Военную академию и все сбережения, драгоценности, ковры, золотую посуду передал казне для закупки оружия. Этот беспрецедентный и благородный жест, в чем папа с полным основанием почувствовал руку Петра, вскорости повлек за собой другие, хотя не столь последовательные и не такие демонстративные, поступки прочих высокопоставленных лиц сераля, визирей и высоких сановников. Кое-кто избавлялся от своих драгоценных каменьев, золотых цепей, жемчуга и дорогих роскошных одежд. Сделалось модой ходить в старых перешитых платьях, приобретенных у тряпичников, которые, разумеется, неслыханно на этом разбогатели. Дефтердар-эфенди — Хранитель сокровищ — будто бы ото всего этого спятил, и его обнаружили где-то на базаре голым как палец — он будто бы плакал, рвал на себе волосы и кричал: «Все, что имел, я раздал, а теперь уж пусть хоть сам черт меня заберет!»
Согласно сведениям, полученным несколько позже, сам султан заразился этой новой пуританской модой и, конфисковав личные драгоценности своих жен, возложил их, выражаясь по-европейски, на алтарь отечества; ведь самим туркам понятие отечества неведомо. А лихорадка отречений и спасительного рвения охватила не только Стамбул, но и другие знаменитые места Османской империи на западе и на востоке; из Боснии и Сербии, Болгарии и Греции, Анатолии и Карамана поспешали в стольный град богатые и бедные пилигримы, чтобы предложить военному ведомству империи свое движимое имущество.
Как следствие этого, по известиям, поступившим из Амстердама, цены на бриллианты и прочие драгоценности на мировом рынке снизились на одну шестую.
Следующее событие: в Академию, недавно открытую в бывшем дворце генералиссимуса янычар, были приглашены в качестве профессоров и инструкторов два выдающихся знатока стратегии — немецкий генерал фон Готтенрот и генерал фон Шауер; они немедленно приступили к обучению слушателей, отобранныхизнаиболее толковых пашей среднего звена турецкой армии, современной жесткой и основательной военной доктрине, так называемой линейной тактике, суть которой состояла в том, что для наилучшего использования современного мощного огнестрельного оружия вместо прежних глубоко эшелонированных построений войска вытягивались в длинные линии, две или самое большее три, как это замечательным образом было применено в битвах у Ньюпорта и пять лет спустя — под Добриничами.
Следующее известие: половина турецкой армии была превращена в мушкетеров. У янычар упразднили традиционные парадные бунчуки и заменили на мушкеты.
В это самое время папа с великим смирением предпринял шаг, достойный его миссии прямого наместника Бога на земле, и, повелев своему золотой цепью препоясанному красавцу-секретарю составить торжественное послание, исполненное выражения христианской терпимости и богонравного миролюбия и изъявлений дружеских чувств султану, присовокупил драгоценные дары и направил послание в Стамбул, снарядив для этого делегацию из шести человек, по преимуществу высокородных мирян, чем хотел дать понять, что, помимо высочайшей своей духовной власти, он является еще и земным владыкой могущественной Италийской державы. Прямо не высказанный, но для такого искушенного в дипломатии лица, как падишах, прозрачный смысл этого жеста состоял в том, что он. Святой отец, не придает никакого значения сплетням о безумных гасконадах авантюриста из Корзины с гнездом для кур — читай: из Кукани, то бишь из гнезда наседки — и не собирается ничего менять в установившихся дружественных, миролюбивых отношениях с владыкой Османской державы.
Все предприятие отличала осторожность, глубина и основательность замысла, согласованного со всеми правилами и предписаниями, но мы не знаем и не узнаем уже никогда, из-за действий самого ли султана, стоявшего за его спиной Петра Куканя или по вине вспыльчивого главы папского посольства графа О**, за чрезмерное легкомыслие прозванного Pazzo, что значит Сумасброд, получилось так, что результат оказался крайне ничтожным, насколько только может быть ничтожным человеческое деяние, не получившее благословения и неблагосклонностью Божьей обреченное на провал. Когда итальянское посольство со всей своей обслугой и багажом добралось до Стамбула, вдруг выяснилось, что султана нет дома, или, выражаясь торжественнее, Их Величество изволили пребывать не в столичном серале, но в загородной, предназначенной для отдыха резиденции в Дринополе, которая, в отличие от сераля в Стамбуле, имела не свинцовую, а драночную крышу, отчего жить там в знойные летние месяцы было куда приятнее, и вернулись в Стамбул лишь четырнадцать дней спустя. После своего прибытия султан заставил папскую делегацию прождать еще две недели, прежде чем наконец назначил ей аудиенцию; все это время в Стамбуле стояла невыносимая жара, воды Золотого Рога воняли как гнилой зуб, изнемогший от зноя город казался обезлюдевшим, и на раскаленных от солнца улицах лишь изредка мелькала разве что тень голодной кошки.
Аудиенция, которой итальянцы в конце концов дождались, была краткой и обескураживающей. Султан находился в мрачном расположении духа, а графО** — в таком раздражении и гневе, что, непростительно забыв о дипломатическом такте, язвительно заметил: дары, которые посылает Святой отец, предназначены главным образом для турецкой военной казны. Толмач, услышав подобную дерзость, от испуга потерял голову и в смятении чувств, естественно, перевел ее буквально; тогда султан, побагровев от гнева, заявил, что от главного чародея гяуров он никаких даров не принимает — ни теперешних, ни прежних, и, стянув с пальца перстень Борджа, который до сих пор носил, хряснул им оземь. Граф Паццо-Сумасброд проворно перстень подобрал и по-дурацки брякнул, что Святой отец наверняка будет доволен, когда узнает, что эту историческую итальянскую драгоценность Турция не использовала для закупки оружия.
Тут султан крикнул стражу и приказал всю делегацию в полном составе заточить в государственную тюрьму, в страшную Черную башню, которую в христианском мире прозвали sepoltura degli vivi — гробницей заживо погребенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Однако вскоре пришло известие, опять развеселившее Его Святейшество, но ненадолго. Петр Кукань, правая рука султана, в свою очередь, обзавелся своей правой рукой — по непроверенным данным это был друг его детства, — лично назначив его предводителем янычар. Поговаривают, что этот всемогущий генерал оставил будто бы великолепный дворец, полагавшийся ему по чину, переселился в скромный домишко поблизости от такого же скромного дома, где обитал Петр, включил своих бесчисленных слуг, рабов и рабынь в состав войска, дворец приспособил под Военную академию и все сбережения, драгоценности, ковры, золотую посуду передал казне для закупки оружия. Этот беспрецедентный и благородный жест, в чем папа с полным основанием почувствовал руку Петра, вскорости повлек за собой другие, хотя не столь последовательные и не такие демонстративные, поступки прочих высокопоставленных лиц сераля, визирей и высоких сановников. Кое-кто избавлялся от своих драгоценных каменьев, золотых цепей, жемчуга и дорогих роскошных одежд. Сделалось модой ходить в старых перешитых платьях, приобретенных у тряпичников, которые, разумеется, неслыханно на этом разбогатели. Дефтердар-эфенди — Хранитель сокровищ — будто бы ото всего этого спятил, и его обнаружили где-то на базаре голым как палец — он будто бы плакал, рвал на себе волосы и кричал: «Все, что имел, я раздал, а теперь уж пусть хоть сам черт меня заберет!»
Согласно сведениям, полученным несколько позже, сам султан заразился этой новой пуританской модой и, конфисковав личные драгоценности своих жен, возложил их, выражаясь по-европейски, на алтарь отечества; ведь самим туркам понятие отечества неведомо. А лихорадка отречений и спасительного рвения охватила не только Стамбул, но и другие знаменитые места Османской империи на западе и на востоке; из Боснии и Сербии, Болгарии и Греции, Анатолии и Карамана поспешали в стольный град богатые и бедные пилигримы, чтобы предложить военному ведомству империи свое движимое имущество.
Как следствие этого, по известиям, поступившим из Амстердама, цены на бриллианты и прочие драгоценности на мировом рынке снизились на одну шестую.
Следующее событие: в Академию, недавно открытую в бывшем дворце генералиссимуса янычар, были приглашены в качестве профессоров и инструкторов два выдающихся знатока стратегии — немецкий генерал фон Готтенрот и генерал фон Шауер; они немедленно приступили к обучению слушателей, отобранныхизнаиболее толковых пашей среднего звена турецкой армии, современной жесткой и основательной военной доктрине, так называемой линейной тактике, суть которой состояла в том, что для наилучшего использования современного мощного огнестрельного оружия вместо прежних глубоко эшелонированных построений войска вытягивались в длинные линии, две или самое большее три, как это замечательным образом было применено в битвах у Ньюпорта и пять лет спустя — под Добриничами.
Следующее известие: половина турецкой армии была превращена в мушкетеров. У янычар упразднили традиционные парадные бунчуки и заменили на мушкеты.
В это самое время папа с великим смирением предпринял шаг, достойный его миссии прямого наместника Бога на земле, и, повелев своему золотой цепью препоясанному красавцу-секретарю составить торжественное послание, исполненное выражения христианской терпимости и богонравного миролюбия и изъявлений дружеских чувств султану, присовокупил драгоценные дары и направил послание в Стамбул, снарядив для этого делегацию из шести человек, по преимуществу высокородных мирян, чем хотел дать понять, что, помимо высочайшей своей духовной власти, он является еще и земным владыкой могущественной Италийской державы. Прямо не высказанный, но для такого искушенного в дипломатии лица, как падишах, прозрачный смысл этого жеста состоял в том, что он. Святой отец, не придает никакого значения сплетням о безумных гасконадах авантюриста из Корзины с гнездом для кур — читай: из Кукани, то бишь из гнезда наседки — и не собирается ничего менять в установившихся дружественных, миролюбивых отношениях с владыкой Османской державы.
Все предприятие отличала осторожность, глубина и основательность замысла, согласованного со всеми правилами и предписаниями, но мы не знаем и не узнаем уже никогда, из-за действий самого ли султана, стоявшего за его спиной Петра Куканя или по вине вспыльчивого главы папского посольства графа О**, за чрезмерное легкомыслие прозванного Pazzo, что значит Сумасброд, получилось так, что результат оказался крайне ничтожным, насколько только может быть ничтожным человеческое деяние, не получившее благословения и неблагосклонностью Божьей обреченное на провал. Когда итальянское посольство со всей своей обслугой и багажом добралось до Стамбула, вдруг выяснилось, что султана нет дома, или, выражаясь торжественнее, Их Величество изволили пребывать не в столичном серале, но в загородной, предназначенной для отдыха резиденции в Дринополе, которая, в отличие от сераля в Стамбуле, имела не свинцовую, а драночную крышу, отчего жить там в знойные летние месяцы было куда приятнее, и вернулись в Стамбул лишь четырнадцать дней спустя. После своего прибытия султан заставил папскую делегацию прождать еще две недели, прежде чем наконец назначил ей аудиенцию; все это время в Стамбуле стояла невыносимая жара, воды Золотого Рога воняли как гнилой зуб, изнемогший от зноя город казался обезлюдевшим, и на раскаленных от солнца улицах лишь изредка мелькала разве что тень голодной кошки.
Аудиенция, которой итальянцы в конце концов дождались, была краткой и обескураживающей. Султан находился в мрачном расположении духа, а графО** — в таком раздражении и гневе, что, непростительно забыв о дипломатическом такте, язвительно заметил: дары, которые посылает Святой отец, предназначены главным образом для турецкой военной казны. Толмач, услышав подобную дерзость, от испуга потерял голову и в смятении чувств, естественно, перевел ее буквально; тогда султан, побагровев от гнева, заявил, что от главного чародея гяуров он никаких даров не принимает — ни теперешних, ни прежних, и, стянув с пальца перстень Борджа, который до сих пор носил, хряснул им оземь. Граф Паццо-Сумасброд проворно перстень подобрал и по-дурацки брякнул, что Святой отец наверняка будет доволен, когда узнает, что эту историческую итальянскую драгоценность Турция не использовала для закупки оружия.
Тут султан крикнул стражу и приказал всю делегацию в полном составе заточить в государственную тюрьму, в страшную Черную башню, которую в христианском мире прозвали sepoltura degli vivi — гробницей заживо погребенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97