— Значит, из пистолетов, ну, я рад, я рад.
Он и на самом деле был рад, потому что из-за весьма слабого желудка боялся увидеть тело Петра страшно изуродованным и разорванным на куски, как, без сомнения, и случилось бы, если бы в него стреляли из мушкетов.
— Теперь я покину Ваше Преосвященство, — сказал капитан де Тревиль, остановившись вместе с молодым кардиналом у низких, железными гвоздями обитых ворот, над которыми виднелась грубо вытесанная надпись:
ВХОД В ОБИТЕЛЬ ГОСПОДА
Когда капитан передавал молодому кардиналу фонарь, он отметил, что рука у того была мокрая, будто только что вынутая из воды. И впрямь молодого кардинала с головы до пят прошиб пот и бил такой пронизывающий озноб, что он лишь с трудом унимал стучавшие зубы.
Капитан де Тревиль повернул в замке толстый ключ, открыл половинку ворот, и мертвецкая дохнула им в лицо ледяным холодом и запахом подвальной плесени.
— Я подожду на улице, пока Ваше Преосвященство закончит свою молитву, — сказал капитан де Тревиль.
— Спасибо, — прошептал молодой кардинал сквозь сомкнутые зубы — он знал, что стоит ему разомкнуть их, как они тут же начнут выбивать дрожь.
С фонарем в руках молодой кардинал осторожно прошел в ворота, и капитан де Тревиль прикрылихснаружи.
В мертвецкой, которая представляла помещение с низким сводчатым потолком, не было ничего, кроме двух рядов нар, выбитых из камня; все они были пустые, кроме одних, где лежал Петр Кукань из Кукани.
— Вот видишь, вот видишь, — шептал молодой кардинал, вглядываясь в спокойно-прекрасное лицо Петра. Он был бы рад произнести что-нибудь более глубокое и мудрое над трупом поверженного бывшего друга, которого когда-то горячо любил, кому не переставал удивляться и кого не переставал ценить, даже когда более всего страшился; он был бы рад найти значительные слова, чтобы точно выразить трагизм их расхождения, был бы рад просто и по-человечески попросить прощения за вероломство, не раз совершенноеим по отношению к Петру, и отнести его на счет высшей, человеческой воле не подвластной фатальности, но ему не приходило в голову ничего, кроме «Вот видишь, вот увидишь» — будто сам не видел, что глаза Петра закрыты, — и еще «Ничего не поделаешь, мне нужна полная уверенность».
С этими словами он вынул из рукава своей мантий кинжал, но, занеся его над Петром — чтобы, следуя своему выражению, для пущей уверенности пронзить ему сердце, с ужасом увидел, что глаза Петра уже не сомкнуты, наоборот, широко раскрыты и в упор смотрят на него. И прежде чем молодой кардинал успел пикнуть, Петр выбросил вверх правую руку и со всей силой сдавил ему горло. Не ясно, от чего Гамбарини умер — от страшной ли силы сжатых пальцев, переломивших кардиналу шейные позвонки, или же просто от ужаса, застыв на месте.
От этого события, когда мушкетеры капитана де Тревиля только обстреляли Пьера Кукан де Кукана из своих пистолетов вместо того, чтоб застрелить его, берет начало их знаменитая, в изящной словесности отмеченная, а впрочем — не совсем понятная преданность королю Людовику Тринадцатому, который уже назавтра взял бразды правления в свои слабые руки.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
ВЕЛИКИЙ БОГ ПАНТАРЭЙ
ДВА ПОСЛАНИЯ ОТЦА ЖОЗЕФА
Петр правильно рассчитывал, полагая, что его отсутствие в Стамбуле, если оно продлится не более трех месяцев или, самое большее, трех месяцев и двух недель, пройдет незамеченным, и даже если все-таки будет замечено, то можно не опасаться возникновения каких-либо осложнений и неприятностей; если во Франции, как нам кажется, все знали, что храбрый Пьер де Кукан предпринял опасное путешествие в Париж с романтической целью возмездия, то в Стамбуле никто, кроме султана, не подозревал, что первый советник Его Величества, носивший титул «Ученость Его Величества», покинул пределы Турецкой империи, и даже если его нет в Стамбуле в данный момент, то он может возвратиться в любой последующий. Так представлял себе дело Петр, когда отправлялся в путь, так оно происходило и на самом деле.
Жизнь в столице текла спокойно, и все оставалось по-старому, точнее говоря — по-новому; сановники всех ступеней и сфер деятельности носили платье, недавно приобретенное у ветошников, и нарочитовыставляли напоказ свои аскетические добродетели, не так давно проснувшиеся в их сердце; и генералы Готтенрот и фон Шауер терпеливо прочищали мозги своих учеников, офицеров и унтеров, посвящая их в тайны современных тактических приемов и наглядно объясняя, что представляет собой так называемый фланговый охват, что такое контратака и артподготовка, как обеспечивается взаимодействие военного флота с наземными войсками, что такое война на истребление или истребительная тактика, и так далее, и так далее; так же как и прежде, хоть и во все убывающем количестве, валили в Стамбул благочестивые богомольцы, чтобы передать в казну свои сбережения и драгоценности, и корабли, отягченные только что закупленным военным снаряжением, бороздили воды Мраморного моря, направляясь в Босфор, к стамбульскому военному порту, и черноокая Лейла, расцветшая от любви и счастья, сидела в своей веселенькой комнатке, в доме своего ученого отца, Хамди-историографа, поджидая возвращения своего ясного сокола, который, по ее понятиям, пребывал где-то неподалеку, может быть, в Дринополе, а Мустафа, слабоумный брат султана, искавший утешения в глубинах своей сумеречной души, сидел, как всегда, со своими четками и тайным христианством в углу парадной залы, за спиной своего брата и важных государственных чиновников.
Так было и так оставалось, когда Петр познакомился с отцом Жозефом; так было и оставалось, когда мушкетеры господина де Тревиля эскортировали его в Париж; так было и так оставалось, когда в застенке Бастилии он совершил свой фанфаронски-геройский поступок, и мы можем сказать, что так было и оставалось, даже когда он в мертвецкой задушил кардинала Гамбарини, ускорив тем самым государственный переворот, которого желала и нетерпеливо ждала вся Франция; да, так действительно можно сказать, ибо это правда, с той, однако, оговоркой, что с этой минуты полная и желанная взаимонезависимость событий, переживаемых Петром во Франции, и будней турецкой метрополии оказалась нарушена и, пусть даже лишь в нашем сознании, поставлена под угрозу чем-то новым, ложным и тревожным, а именно посланием, которое, как нам известно, отец Жозеф отправил со срочным гонцом французскому посланнику в Стамбуле, рекомендуя распространить там известие о смерти Петра.
Разумеется, оставалась некоторая надежда на то, что тот срочный курьер, которого отец Жозеф снарядил и который по его приказу немедленно отправился в путь, именовался срочным только потому, что в те поры более скоростного — даже в сравнении с голубиной почтой — средства для доставки информации в отдаленные места не существовало, и в сущности это был вовсе не скорый, а, напротив, — ленивый и необязательный, одним словом — несрочный курьер, ибо, обладай он свойством, которое мы связываем с понятием «срочный», он должен бы значительно превосходить обыкновенного курьера;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97