— Так ответил на твои злоречения и богохульства Аллах, ибо Он — всемогущий и справедливейший! — воскликнул Мустафа, пряча от придворных кинжал, который он, подкравшись сзади на своих кривых паучьих ножках, вонзил брату в спину. И придворные действительно ничего не увидели или, точнее, не захотели увидеть.
— Абдулла, — продолжал принц, — был христианин, да, вы хорошо расслышали, он был христианин, и все-таки, покупая оружие, готовил войну против христианского мира; выходит, он был изменник и отступник, черное пятно на лице человечества.
— Бак! — воскликнули чауши впервые за этот день, ибо были вконец обескуражены стремительным развитием событий, чтобы набраться духу произнести то единственное слово, котороеим разрешалось произносить.
— А на чьи деньги готовил Абдулла войну против христианского бога Пантарэя? — вскричал принц срывающимся голосом. — На ваши деньги, за ваш счет!
— Бак! — заорали чауши.
— Он отбирал у вас фамильные драгоценности и тяжким трудом заработанные дукаты, чтобы покупать на них пушки и убивать благочестивых последователей могущественного Пантарэя, а мой брат, придурковатый хлюпик, ему благоволил и даже после его смерти хотел продолжать его злодеяния.
— Бак! — воскликнули чауши.
— Но отныне, — продолжал принц, — Аллах положил конец всем этим грехам и извращениям, спалив жарким дыханием своего гнева как Абдуллу, так и моего мерзкого брата, и возвысил в сан высочайшего достоинства меня, принца Мустафу, который обещает и обеспечит вам дружбу с миром христианского бога Пантарэя вместо кровавой бойни, за которую вам пришлось бы расплачиваться не только земными владениями, но и жизнью своих сыновей. Однако прежде, чем воцарится мир и на эту землю, на этот город снизойдет благословение, необходимо уничтожить всех изменников, кто поддерживал ухищрения Абдуллы и даже сегодня, когда его уже нет среди живых, дерзко проявил свои симпатии к его попыткам разрушить и разорить эту империю, явившись на заседание Совета одетыми, как он желал, в грязные тряпки.
Услышав эти слова, ученый историограф Хамди бросился бежать, визжа от страха, а вслед за ним вскочив на свои хилые, неверные ножки, устремился слабоумный Великий визирь; пустились наутек и те из чаушей, кто по неосведомленности тоже пришли в бедной одежде, но никому не удалось убежать далеко, ибо через главный вход в залу заседаний вломился отряд янычар, вооруженных — как в давние времена — традиционными бунчуками, под предводительством одного храброго капитана, который в свое время, как вы помните, получил от Петра Куканя из Кукани такой щелчок по носу, что захлебнулся собственной кровью; и не успели беглецы оглянуться, как под градом палочных ударов были согнаны в кучку и отведены во Двор блаженства, где их всех до единого — и историка Хамди одним из первых — посадили на кол, оставив умирать медленной смертью, проклиная Аллаха, мир и людей.
Тем временем кошмар, разыгравшийся в серале, cмрадным пожаром охватил весь город. Спешно произведенный в генералы, капитан янычар захватил дворец; где с незапамятных времен живали его предшественники и который генерал Ибрагим-ага, то бишь Франта Ажзавтрадомой, передал военному ведомству, чтоб Петр смог учредить там Военную академию. Новый генерал собственноручно зарезал теоретиков современной стратегии, генералов фон Готтенрота и фон Шауера, и велел изрубить в куски их учеников, размещенных во дворце, — турецких офицеров и унтеров, ибо они были, несомненно, заражены предательскими и враждебными истинной вере Магомета знаниями, полученными от немецких диверсантов; после чего, как ему и приличествовало, сам устроился во дворце, еще пахнувшем свежей кровью, и окружил себя рабами и рабынями, которых повелел доставить сюда из греческих, еврейских и прочих иноверческих частей города.
Скромный домишко на берегу Босфора, где жил Франта Ажзавтрадомой, был разорен и спален дотла, а рота янычар, которая осталась ему верна, полностью перебита. Был разграблен и сожжен домик ученого историографа Хамди, превращены в пепел его книги и рукописи, где он вел записи славных деяний и изречений почившего султана, а его дочь Лейла, темноокая и темноволосая красавица, покончила с собой, пронзив себе сердце изукрашенным малайским кинжалом за секунду до того, как озверевшие солдаты, жаждавшие насладиться ее юным телом, взломали двери веселенькой комнатки.
Перебиты были и благочестивые пилигримы, которые, ничего не ведая о неблагоприятных переменах, пришли в Стамбул, чтобы передать военному ведомству свои сбережения и драгоценности.
В сточную канаву швырнули изуродованную Бехидже-икбалу, третью жену султана, повинную в том, что родила ему сына; сын был тоже наказан за факт собственного существования: его растоптали каблуки солдатских сапог. Эта оргия разрушений, разбоя и убийств продолжалась до поздней утренней службы, когда воды Босфора и Золотого Рога покраснели от крови, а небо сделалось лазурным и чистым, ибо коршуны, вспугнутые пламенем пожаров, улетели, как это случилось в последний раз во время бурных торжеств введения Петра в сан «Учености Его Величества». Ради порядка и полноты повествования добавим, что Ибрагим-ага, он же Франта Ажзавтрадомой, добравшись до Измира и обнаружив, что его вызвали сюда неизвестно зачем, ибо никакого бунта — тем более бунта танцующих дервишей — не было, вовремя почуял, откуда дует ветер, и исчез в неизвестном направлении.
А еще через день, когда в городе вновь установились спокойствие и порядок, представители Временного правительства наследного принца Мустафы пришли с заранее обговоренным визитом вежливости к послу королевства Франции, господину д'Анкетилю. Гости собрались на круглой площади перед дворцом за час до назначенного срока, пришли со своими оркестрами отборные роты музыкантов-янычар, спахии и бостанджии в парадных униформах; янычары и их более слабые конкуренты бостанджии, в красных шапочках вместо фесок, были вооружены бунчуками, по сему случаю выскобленными до блеска. Оркестры, сменяя друг друга, исполняли бравурные мелодии, а для пущего веселья им в меру своих ограниченных музыкальных возможностей помогали военные трубачи и барабанщики, так что от поднятого шума в окнах дворца дрожали стекла. Спахии на конях держались позади, декоративно окаймляя противоположный край небольшой площади. Строй янычар и бостанджиев раскололся, образовав проход, во всю длину которого был развернут красно-узорчатый анатолийский ковер.
На этот ковер в установленную минуту под приветственную дробь барабанов ступили новый генерал янычар и преемник Франты Ажзавтрадомой Юсуф-ага, слева от него — весь в белом — шейх Решад, далее — Хранитель сокровищ паша Абеддин и, наконец представитель духовенства — маленький помятый муфтий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97