— Выставьте против меня девять лучших своих фехтовальщиков, — я сумею защититься и уложу их рядком — слева направо или справа налево.
— Девять, всего лишь? — переспросил капитан. — Это мне нравится, я всегда говорил, что скромность украшает человека. Да, как бы не забыть, у меня к вам послание от одной дамы.
— От какой дамы? От принцессы? — воскликнул Петр.
— Откуда мне знать? — пожал плечами капитан, открывая прикрепленный к поясу кошель из позлащенной кожи. — Мне передала его такая маленькая, толстая, косоглазая особа, крикливая, как гусыня.
— Bianca matta?
— Вот-вот, Bianca matta, — кивнул капитан. — По-моему, эта Бьянка вообще не такая уж матта, не идиотка, как повелось считать.
Из кошеля он вынул кошелек из мягкой оленьей кожи, из кошелечка — записную книжечку в сафьяновом переплете, а из книжечки — маленький, аккуратно сложенный и красной печатью припечатанный листок.
— Voila, — сказал он, протягивая его Петру. Изящно начертанное девичьей рукою послание звучало так: «Не унывай, люблю тебя. Изотта».
ГЕРЦОГ ИГРАЕТ В ШАХМАТЫ
Петр уже четыре месяца служил адъютантом капитана д'Оберэ, но однажды в казармах его разыскал лакей и красной ливрее с изображением серебряной ноги в поножах между двумя звездами и девизом «Ad summam nobilitatem intenti» на рукавах; он передал ему письмо, где граф Джованни Гамбарини в изысканных выражениях высказывал сожаление по поводу того, что общественные обязанности мешали ему в последнее время поддерживать их всегдашние дружеские отношения, как то бывало прежде; тем не менее ему удалось высвободить сегодняшний вечер, и если Петру не слишком неприятно за рюмкой вина ненадолго предаться воспоминаниям о минувшем, то Джованни будет весьма польщен и рад увидеть его меж половиной девятого и десятым часом.
Предложение Джованни было во многом неприятно Петру, ибо с тех пор, как Джованни принялся разыгрывать роль важного вельможи, он вызывал в нем отвращение, но поскольку не приходилось сомневаться, что Джованни приглашает его вовсе не затем, чтобы поболтать о том, как они помогали Франте ловить блох, или о разбойниках, напавших на них в лесу, то он ответил коротко и любезно, что будет очень рад навестить друга.
Спустя полчаса его вызвал герцог и пригласил в свой небольшой уютный кабинет, находившийся по соседству с пустовавшими appartamenti della Duchessa, сыграть партию в шахматы.
В последнее время герцог выглядел очень плохо; он стал одутловат, тщательно ухоженное лицо побледнело и отдавало желтизной; впечатление складывалось такое, будто жир, который он в себе накопил, тоже испортился, как та мазь в перчатках, которую герцогиня Диана в свое время послала королеве Франции. С великим трудом наклонялся он над обширной шахматной доской, за которой сидел вместе с Петром, и вел партию так плохо и рассеянно, что Петру пришлось мобилизовать все комбинационное искусство и ум, чтобы поддержать в своем высокородном партнере мнение, будто состязаются они всерьез, и привести партию к пристойному завершению. Герцог не разглядел даже одной, выгодной для себя позиции, что нарочно подстроил Петр, и, обнаружив против туры и пешки Петра единственного своего слона, пожелал признать себя побежденным.
— Все, я разбит, — молвил он и, отклонившись от шахматной доски, грузно налег на подлокотник кресла в знак того, что партия окончена.
— Позволю себе не согласиться с вами, Ваше Высочество, — возразил Петр. — Ежели офицер Вашего Высочества стоит на диагонали, где Ваше Высочество предусмотрительно сохранили фигуру, чтобы иметь возможность объявить мне шах, если бы я угрожал ему турой или если бы мой король двинулся под защиту пешки, то тут мне ничего не остается, как вечно преследовать короля турой. Это — не поражение, Ваше Высочество, это — очевидная ничья.
— Верно, ничья, и даже, по вашим словам, очевидная, — проговорил герцог. — Никакой победы, лишь нетвердый конец, как того и заслуживает игрок моего уровня. Ну разве я не средней руки игрок?
— Да, Ваше Высочество, благодарение Богу, вы всего лишь игрок средней руки.
Изумленный герцог залился слабым румянцем.
— Вы сказали — «благодарение Богу»? Я считал, что любая посредственность противна вам, Пьетро да Кукан. Или это не так? Выходит, я обманулся.
— И все-таки я дерзну настаивать на своем мнении, — сказал Петр. — Шахматы — не только самая остроумная, но и самая трудная игра, и тот, кто желает достичь в ней больших успехов, обречен отдать этому кучу времени и ничуть не меньше сил, чем при занятиях полезной и замечательной наукой, скажем, математикой или геометрией; а здесь все усилия уходят на овладение только правилами игры и ничем более, кроме игры. Поэтому посредственность при игре в шахматы, как это отмечал уже Кастильоне, — единственно и исключительно, — в отличие от прочих областей человеческой деятельности, — более достойна похвал, чем мастерство.
Герцог некоторое время сидел молча, прикрыв глаза, как будто забывшись сном.
— Сомневаюсь; вряд ли эта максима относится и к правителю. Что бы ни предпринимал государь, он не смеет допускать грубых и принципиальных просчетов, даже играя в шахматы, потому что если он ошибается, играя в шахматы, то наверняка ошибется и при исполнении своей роли. Моей ошибкой было то, что я прежде времени ввел в игру королеву, не правда ли?
— Да, поскольку тем самым Ваше Высочество освободили дорогу моему офицеру, — согласился Петр.
— Такой же ошибкою было забыть о рокировке пусть даже ценой потери слабой пешки. Я вел себя правильно, когда, не сумев остановить продвижение вашего коня, попытался предпринять некоторые действия на королевском фланге, но снова просчитался, не развив этот свой план до конца. Все это понимаешь и видишь, когда уже ничего нельзя исправить: и в жизни все происходит таким же образом. Правильным был ход, когда я воспользовался чрезмерной занятостью Его Святейшества для того, чтобы снять проклятие с имени Гамбарини, поскольку тем самым я достиг разрядки невыносимо напряженной ситуации и умыл руки, когда дело коснулось ненавистного чиновника, который все равно был мертв, однако я просчитался, не воспрепятствовав тому, чтобы Гамбарини и его приспешники подняли головы. Зато я правильно использовал популярность, которой вы пользуетесь в Страмбе, как противовес растущему влиянию Гамбарини. Вы не думайте, что я не наблюдаю за вашими действиями. Вы держитесь превосходно, за вами армия, солдаты готовы за вас в огонь и в воду. Упражнения в подкопах под крепостными стенами и в искусстве подводить заряды, которые вы ввели, скорее всего, не достигнут практического результата, я просто не могу себе представить, что страмбское войско когда-нибудь станет осаждать чужие крепости, и мне даже немного жаль, что во время этих учений вы разрушаете остатки римского виадука, но Бог с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134