Для защиты ваших побуждений.
- Очень хорошо.
Пистолет исчез под вздувшимся материалом его рубашки.
- Собирайтесь, - сказал я, - мы скоро отправляемся...
Возвращаясь в лагерь по другой дороге, я приводил в порядок свои
мысли.
Книга сама по себе не могла ни восстановить, ни разрушить Землю.
Рэдпол или движение за Возрождение, даже "Зов Земли" Фила, по сути мало
повлияли на все это. Но это творение Миштиго нечто большее, чем просто
книга. Исследование? Чего? В каком направлении? Этого я не знал, хотя
должен был знать. Потому что Миштиго окажется мертвым, если его книга
направлена против нас - и все же я не могу допустить его гибели, если это
произведение хоть в какой-то мере могло нам помочь. А это весьма вероятно.
Следовательно, кто-то должен объявить отсрочку, пока мы не будем
уверены, что нас ждет...
- Диана, - сказал я, когда мы стояли в тени скиммера, - ты говоришь,
что я кое-что значу для тебя, именно я, Карагиозис.
- Разве это не очевидно?
- Тогда послушай меня. Я уверен, что в отношении веганца вы можете
допустить ошибку. Не на все сто процентов, но, если вы неправы, то его
убийство будет непростительной ошибкой. И по этой причине я не могу этого
допустить. Воздержитесь от чего бы то ни было, пока не приедем в Афины.
Затем запросите разъяснение этого послания Рэдпола.
- Хорошо.
- А как поступит Хасан?
- Он подождет.
- Он сам выбирает место и время, не так ли? Он ждет наиболее
благоприятного момента, чтобы наверняка нанести удар?
- Да.
- Тогда ему нужно сказать, чтобы он воздержался от акции, пока не
выяснится все во всех подробностях.
- Очень хорошо.
- Ты ему скажешь?
- Ему скажут...
- Ну что ж, этого вполне достаточно.
Я повернулся.
- А когда придет второе послание, - спросила она, - и там будет
сказано то же, что и в первом, что тогда?
- Посмотрим, - ответил я, не оборачиваясь.
Я оставил ее возле скиммера и вернулся к своему аппарату. Когда
послание придет и в нем будет говориться тоже самое, я думаю, что мне это
еще больше прибавит хлопот. По той причине, что я уже принял решение...
Далеко к юго-востоку от нас, на значительной части Мадагаскара,
счетчики Гейгера до сих пор захлебываются воплем боли и отчаяния - и это
результат искусства одного из нас.
Хасан, я это точно знал, все еще мог преодолевать любые препятствия,
не моргнув своими привыкшими к смерти глазами.
Остановить его было очень трудно...
Вот и Эгейское море. Далеко внизу. Смерть, жар, грязевые потоки,
новые очертания берегов. Вулканическая деятельность на Хиосе, Икари,
Папосе...
Галикарнасс весь ушел под воду.
Западный край Коса показался над водой, но что из этого.
Смерть, грязевые потоки, жар.
Новые очертания берегов...
Я изменил путь всего нашего конвоя, чтобы собственными глазами
увидеть смену декораций. Миштиго делал заметки, а также фотографировал.
- Продолжайте турне, - сказал Лорел. - Материальные разрушения не
столь велики, поскольку Средиземное море является скопищем никому не
нужного хлама. О тех, кто пострадал, уже позаботились. Кроме, разумеется,
тех, кто погиб. Так что продолжайте турне.
Я пронесся низко над остатками Коса, над западной оконечностью
острова. Дикая вулканическая местность, свежие, еще дымящиеся кратеры,
следы приливных волн, пересекающих сушу.
Единственное, что еще осталось - это древняя столица. Фукиций поведал
мне, что когда-то она была разрушена землетрясением. Ему нужно было бы
увидеть это землетрясение. Мой город на севере Коса был основан еще в 365
году до нашей эры. Теперь от него ничего не осталось. Ничего и никого.
Никто не спасся - ни древо Гиппократа, ни мечеть Лоджия, ни замок
Родосских рыцарей, ни фонтаны, ни мой дом, ни моя жена. Все было сметено
волнами или провалилось в морскую пучину.
Исчезло... навсегда... мертвое... и все же для меня лично такое
бессмертное.
Чуть дальше к востоку из воды торчали несколько вершин, которые еще
совсем недавно были вершинами прибрежного холма. Теперь это были крохотные
островки, и пока еще некому было взбираться на их отвесные стены.
- Вы жили здесь? - поинтересовался Миштиго.
Я кивнул.
- Хотя и родились в деревушке Какринша, среди холмов Феодосии?
- Да.
- Но дом свой устроили здесь?
- Совсем недавно.
- "Дом" - универсальное понятие, - сказал он. - Я высоко ценю его.
- Спасибо...
Я продолжал смотреть вниз, чувствуя попеременно печаль, тревогу,
тоску, почти безумие, затем полную отрешенность.
Афины после долгого отсутствия показались мне все тем же неожиданным
местом, которое действует всегда освежающе, очень часто обновляюще и
весьма часто возбуждающе.
Фил как-то прочел мне несколько строк одного из последних великих
греческих поэтов, Георгия Сафериса, утверждая, что он ссылался именно на
мою Грецию, когда писал:
"Страна, которая больше не является нашей страной, не является и
вашей..."
Когда я указал ему, что веганцев здесь еще и в помине не было, когда
были написаны эти строки, Фил находчиво возразил, что поэзия существует
независимо от времени и пространства и смысл ее заключается в том, что она
означает для конкретного читателя.
Это действительно наша страна. Ее не могли отнять у нас ни готы, ни
гунны, ни болгары, ни сербы, ни франки, ни турки, ни, наконец, веганцы.
Народ, как и я сам, выжил. Хотя материковая Греция для меня остается
такой же, как и прежде. И это несмотря на то, что Афины, как и я, мы
изменились вместе, каждый по-своему.
Что бы ни происходило со мной, все такими же неизменными оставались
холмы Греции, запах поджаренных бараньих ног, смешанный с запахом крови и
вина, вкус сладкого миндаля, холодный ветер по ногам и ярко-голубые
небеса.
Вот почему я почувствовал себя преображенным каждый раз, когда
возвращался сюда. Но так, как теперь я был человеком, оставившим после
себя много лет, подобные чувства я испытывал и ко всей Земле в целом.
Именно поэтому я и боролся, убивал и бросал бомбы. Именно поэтому к
каким только уловкам не прибегал я, чтобы помешать веганцам скупить всю
Землю. Ради этого я составлял один заговор за другим от имени
правительства, находящегося в эмиграции на Таллере. Вот почему я продолжал
свое дело, но уже под другим, новым именем, став одной из деталей одного
огромного механизма Гражданской службы, ныне правившей этой планетой - и
почему в частности посвятил себя искусству, памятникам и архивам.
На этой должности я мог бороться за сохранение того, что еще
оставалось, и ждать очередного Возрождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
- Очень хорошо.
Пистолет исчез под вздувшимся материалом его рубашки.
- Собирайтесь, - сказал я, - мы скоро отправляемся...
Возвращаясь в лагерь по другой дороге, я приводил в порядок свои
мысли.
Книга сама по себе не могла ни восстановить, ни разрушить Землю.
Рэдпол или движение за Возрождение, даже "Зов Земли" Фила, по сути мало
повлияли на все это. Но это творение Миштиго нечто большее, чем просто
книга. Исследование? Чего? В каком направлении? Этого я не знал, хотя
должен был знать. Потому что Миштиго окажется мертвым, если его книга
направлена против нас - и все же я не могу допустить его гибели, если это
произведение хоть в какой-то мере могло нам помочь. А это весьма вероятно.
Следовательно, кто-то должен объявить отсрочку, пока мы не будем
уверены, что нас ждет...
- Диана, - сказал я, когда мы стояли в тени скиммера, - ты говоришь,
что я кое-что значу для тебя, именно я, Карагиозис.
- Разве это не очевидно?
- Тогда послушай меня. Я уверен, что в отношении веганца вы можете
допустить ошибку. Не на все сто процентов, но, если вы неправы, то его
убийство будет непростительной ошибкой. И по этой причине я не могу этого
допустить. Воздержитесь от чего бы то ни было, пока не приедем в Афины.
Затем запросите разъяснение этого послания Рэдпола.
- Хорошо.
- А как поступит Хасан?
- Он подождет.
- Он сам выбирает место и время, не так ли? Он ждет наиболее
благоприятного момента, чтобы наверняка нанести удар?
- Да.
- Тогда ему нужно сказать, чтобы он воздержался от акции, пока не
выяснится все во всех подробностях.
- Очень хорошо.
- Ты ему скажешь?
- Ему скажут...
- Ну что ж, этого вполне достаточно.
Я повернулся.
- А когда придет второе послание, - спросила она, - и там будет
сказано то же, что и в первом, что тогда?
- Посмотрим, - ответил я, не оборачиваясь.
Я оставил ее возле скиммера и вернулся к своему аппарату. Когда
послание придет и в нем будет говориться тоже самое, я думаю, что мне это
еще больше прибавит хлопот. По той причине, что я уже принял решение...
Далеко к юго-востоку от нас, на значительной части Мадагаскара,
счетчики Гейгера до сих пор захлебываются воплем боли и отчаяния - и это
результат искусства одного из нас.
Хасан, я это точно знал, все еще мог преодолевать любые препятствия,
не моргнув своими привыкшими к смерти глазами.
Остановить его было очень трудно...
Вот и Эгейское море. Далеко внизу. Смерть, жар, грязевые потоки,
новые очертания берегов. Вулканическая деятельность на Хиосе, Икари,
Папосе...
Галикарнасс весь ушел под воду.
Западный край Коса показался над водой, но что из этого.
Смерть, грязевые потоки, жар.
Новые очертания берегов...
Я изменил путь всего нашего конвоя, чтобы собственными глазами
увидеть смену декораций. Миштиго делал заметки, а также фотографировал.
- Продолжайте турне, - сказал Лорел. - Материальные разрушения не
столь велики, поскольку Средиземное море является скопищем никому не
нужного хлама. О тех, кто пострадал, уже позаботились. Кроме, разумеется,
тех, кто погиб. Так что продолжайте турне.
Я пронесся низко над остатками Коса, над западной оконечностью
острова. Дикая вулканическая местность, свежие, еще дымящиеся кратеры,
следы приливных волн, пересекающих сушу.
Единственное, что еще осталось - это древняя столица. Фукиций поведал
мне, что когда-то она была разрушена землетрясением. Ему нужно было бы
увидеть это землетрясение. Мой город на севере Коса был основан еще в 365
году до нашей эры. Теперь от него ничего не осталось. Ничего и никого.
Никто не спасся - ни древо Гиппократа, ни мечеть Лоджия, ни замок
Родосских рыцарей, ни фонтаны, ни мой дом, ни моя жена. Все было сметено
волнами или провалилось в морскую пучину.
Исчезло... навсегда... мертвое... и все же для меня лично такое
бессмертное.
Чуть дальше к востоку из воды торчали несколько вершин, которые еще
совсем недавно были вершинами прибрежного холма. Теперь это были крохотные
островки, и пока еще некому было взбираться на их отвесные стены.
- Вы жили здесь? - поинтересовался Миштиго.
Я кивнул.
- Хотя и родились в деревушке Какринша, среди холмов Феодосии?
- Да.
- Но дом свой устроили здесь?
- Совсем недавно.
- "Дом" - универсальное понятие, - сказал он. - Я высоко ценю его.
- Спасибо...
Я продолжал смотреть вниз, чувствуя попеременно печаль, тревогу,
тоску, почти безумие, затем полную отрешенность.
Афины после долгого отсутствия показались мне все тем же неожиданным
местом, которое действует всегда освежающе, очень часто обновляюще и
весьма часто возбуждающе.
Фил как-то прочел мне несколько строк одного из последних великих
греческих поэтов, Георгия Сафериса, утверждая, что он ссылался именно на
мою Грецию, когда писал:
"Страна, которая больше не является нашей страной, не является и
вашей..."
Когда я указал ему, что веганцев здесь еще и в помине не было, когда
были написаны эти строки, Фил находчиво возразил, что поэзия существует
независимо от времени и пространства и смысл ее заключается в том, что она
означает для конкретного читателя.
Это действительно наша страна. Ее не могли отнять у нас ни готы, ни
гунны, ни болгары, ни сербы, ни франки, ни турки, ни, наконец, веганцы.
Народ, как и я сам, выжил. Хотя материковая Греция для меня остается
такой же, как и прежде. И это несмотря на то, что Афины, как и я, мы
изменились вместе, каждый по-своему.
Что бы ни происходило со мной, все такими же неизменными оставались
холмы Греции, запах поджаренных бараньих ног, смешанный с запахом крови и
вина, вкус сладкого миндаля, холодный ветер по ногам и ярко-голубые
небеса.
Вот почему я почувствовал себя преображенным каждый раз, когда
возвращался сюда. Но так, как теперь я был человеком, оставившим после
себя много лет, подобные чувства я испытывал и ко всей Земле в целом.
Именно поэтому я и боролся, убивал и бросал бомбы. Именно поэтому к
каким только уловкам не прибегал я, чтобы помешать веганцам скупить всю
Землю. Ради этого я составлял один заговор за другим от имени
правительства, находящегося в эмиграции на Таллере. Вот почему я продолжал
свое дело, но уже под другим, новым именем, став одной из деталей одного
огромного механизма Гражданской службы, ныне правившей этой планетой - и
почему в частности посвятил себя искусству, памятникам и архивам.
На этой должности я мог бороться за сохранение того, что еще
оставалось, и ждать очередного Возрождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50