Около того же времени, вероятно, начата по желанию гетмана и на его счет надстройка боковых приделов на нижних папертях Киево-Софийского собора с шестью куполами над ними, что дало этому зданию тот вид, в каком находится оно и теперь. Вознесенская соборная церковь в Переяславе, созданная также гетманом, относится, вероятно, к тому же времени. Так видимое всеми благочестие и усердие к православным. храмам уничтожало силу врагов Мазепы, выставлявших его в своих доносах поляком, тайно сочувствовавшим польским заветным видам и только притворно казавшимся русским православным. Недоверие к его искренности не испарялось в Украине, и в 1699 году гетмана потревожило повторение прежних историй с доносами. Был в Гетманщине некто Данило Васильевич Забела, носивший звание бунчукового товарища. Это звание недавно было учреждено гетманом Мазепою, который по своему усмотрению давал его детям, принадлежавшим к чиновным фамилиям. Забела был человек нрава беспокойного, склонного к каверзам, что в те времена было многим свойственно. Он за что-то невзлюбил гетмана и сошелся с Андреем Солониною, который находился на службе при гетманском дворе и не угодил своему пану гетману. Они вместе уехали в Москву, начали искать там покровительства боярина Бориса Петровича Шереметева и подали ему донос на гетмана. Но Мазепа узнал об этом ранее, чем еще донос дошел до царя, и сам написал царю, что «эти два человека на гетманскую честь небыльные слова износят и плевелы сеют». Гетман в Москву извещал, что один из доносчиков, Забела, по челобитию своего дяди, был уже привлечен к войсковому суду, а другой доносчик. Солонина, служивший у гетмана во дворе, украл у него деньги. Государь, оказывая доверие к гетману, приказал, не разбирая доноса, обоих доносчиков и с ними еще какого-то попа Леонтия послать в Батурин, но сказать им наперед, чтобы они ехали без опасения, потому что государь писал к гетману, чтоб им не было никакого зла.
Царский гонец привез колодников в Батурин скованными «в черкасских телегах». Когда подъехали к гетманскому двору, стащили колодников с телег и повели пешком в гетманский двор в сопровождении караульных. Гетман был тогда у обедни; колодники в цепях дожидали, стоя у дверей его светлицы. Вышедши из церкви, гетман принял из рук гонца царскую грамоту и поклонился до земли.
Колодников предали войсковому суду.
Из дошедшего до нас дела мы узнаем, что некто Яким Самойленко, дядя Данилы Забелы, показывал, что этот Данила, живя у себя в доме в селе Реутинцах, еще в прошлый предрождественский пост, когда гетман ездил к царю в Воронеж, говорил: «Гетман от царя не воротится, — он с поляками дружит и царю хочет изменить». Кроме того, Данило произносил о матери гетмана «лживые, поклепные и бесчестные слова», называя ее «чаровницею». Потом позванные в суд двое челядников Данилы Забелы, которых он, будучи в Москве, посылал к себе домой в Малороссию, показали, что Данило говорил, будто гетман сам «тайно послал к бусурманам вора Петрика и был желателем прихода бусурманского в Украину». В подтверждение таких показаний один малороссиянин, бывший недавно в Москве, Онисим Воронченко, объявлял, что он собственными ушами слышал, как Забела «на почтенную родительницу гетмана, честную игуменью, прикладал наносы».
Забела запирался. Но когда его стали стращать пыткою, то он сказал: «Я убежал в Москву от страха, — на меня сотник кролевецкий подал гетману челобитную; а если я что говорил в Москве, то говорил будучи пьян: мне казалось, что по таким словам меня удержат в Москве и не пошлют в Батурин».
Судьи, выслушавшие такие речи от подсудимого, произнесли: «Невозможно, чтоб Данилка такие великие страшные поклепы и потворы на честь ясневельможнаго гетмана вымыслил сам собою; надобно под пыткою допросить его, кто ему в сем деле был советником и наставником».
Забела, не допуская себя до пытки, сказал:
«Вот как дело было. Через село Реутинцы ехали люди боярина Шереметева. Я им рассказал о своих нуждах и о своем страхе. Они посоветовали мне ехать в Москву к их боярину и уверили меня, что боярин будет мне заступником. Я послушался их и поехал. Когда я рассказал боярину о своих делах, боярин сперва сказал, что напишет обо мне ходатайственный лист к гетману. Я отвечал, что боюсь ехать к гетману. Тогда мне боярин сказал: правда, и мне гетман добра не желает. Поживи, коли так, в Москве, пока великий государь не воротится из-под Азова, и никуда не ходи, ни в приказ, ни к боярам, а как царь воротится в Москву, тогда подашь на гетмана челобитную в мои руки, а я сам представлю ее великому государю и буду ходатайствовать об оказании тебе милости. По какому боярскому обнадеживанию я и остался в Москве. Винюсь в том, что злоречил, наводил изменническую потвору на гетмана и на мать его, говорил, будучи пьяным без разума и памяти. Впрочем, не было у меня наставника и советника ни здесь в малороссийских городах, ни в Москве».
Дело показалось важнее. Данило притягивал к нему первейшего царского боярина. Данила подвергли пытке, взяли на встряску, продержали полчаса в висячем положении. Он говорил то же, что и перед пыткой, и только «поносил» себя самого за то, что понадеялся на слова, сказанные ему боярскими людьми, поехал в Москву и через то пришел «вот в какую муку!».
Его спустили на землю, допрашивали, кто был ему наставником и советником, и, ничего не допросившись, подняли опять на дыбу; он, «вопия криком великим», твердил все одно и то же: «Я лаял по своему безумному обычаю, будучи пьян и без памяти, ни от кого к тому не было у меня подущения и ни от кого о том ни единого слова не слыхал».
Судьи прекратили пытки и допросы и положили такой приговор:
«Данилка Забела, от своей злости и безумия, наводя на высокую честь гетманскую и на всечестную его матерь тяжкие поклепные потворы, хотел тут же и войсковые, и народные малороссийские порядки развратить, а. того ради такой безумный лживец и зломысленный наветник за ту свою вину подлежит смертной казни, имущество же его взять в войсковой скарб, ибо и прежние гетманы так поступали с подобными».
Не знаем, был ли пытан товарищ Данила Андрей Солонина, но его подвергли допросу, из которого видно, что он был родом из Волыни, по смерти отца с матерью переехал в Козелец, служил двенадцать лет у киевского полковника Солонины, потом три года у генерального судьи Вуеховича и, наконец, у гетмана. Ему отказали от службы на том основании, что у гетмана и без него много челяди, и он уехал в польские владения; там увидал его боярин Шереметев, пригласил в Москву, и жил он у него на боярском иждивении, а когда боярин уехал в свои вотчины, то пристал к Забеле. Денег гетманских он не крал.
И этого Андрея Солонину суд приговорил как соумышленника к одинакой каре с Данилом Забелою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Царский гонец привез колодников в Батурин скованными «в черкасских телегах». Когда подъехали к гетманскому двору, стащили колодников с телег и повели пешком в гетманский двор в сопровождении караульных. Гетман был тогда у обедни; колодники в цепях дожидали, стоя у дверей его светлицы. Вышедши из церкви, гетман принял из рук гонца царскую грамоту и поклонился до земли.
Колодников предали войсковому суду.
Из дошедшего до нас дела мы узнаем, что некто Яким Самойленко, дядя Данилы Забелы, показывал, что этот Данила, живя у себя в доме в селе Реутинцах, еще в прошлый предрождественский пост, когда гетман ездил к царю в Воронеж, говорил: «Гетман от царя не воротится, — он с поляками дружит и царю хочет изменить». Кроме того, Данило произносил о матери гетмана «лживые, поклепные и бесчестные слова», называя ее «чаровницею». Потом позванные в суд двое челядников Данилы Забелы, которых он, будучи в Москве, посылал к себе домой в Малороссию, показали, что Данило говорил, будто гетман сам «тайно послал к бусурманам вора Петрика и был желателем прихода бусурманского в Украину». В подтверждение таких показаний один малороссиянин, бывший недавно в Москве, Онисим Воронченко, объявлял, что он собственными ушами слышал, как Забела «на почтенную родительницу гетмана, честную игуменью, прикладал наносы».
Забела запирался. Но когда его стали стращать пыткою, то он сказал: «Я убежал в Москву от страха, — на меня сотник кролевецкий подал гетману челобитную; а если я что говорил в Москве, то говорил будучи пьян: мне казалось, что по таким словам меня удержат в Москве и не пошлют в Батурин».
Судьи, выслушавшие такие речи от подсудимого, произнесли: «Невозможно, чтоб Данилка такие великие страшные поклепы и потворы на честь ясневельможнаго гетмана вымыслил сам собою; надобно под пыткою допросить его, кто ему в сем деле был советником и наставником».
Забела, не допуская себя до пытки, сказал:
«Вот как дело было. Через село Реутинцы ехали люди боярина Шереметева. Я им рассказал о своих нуждах и о своем страхе. Они посоветовали мне ехать в Москву к их боярину и уверили меня, что боярин будет мне заступником. Я послушался их и поехал. Когда я рассказал боярину о своих делах, боярин сперва сказал, что напишет обо мне ходатайственный лист к гетману. Я отвечал, что боюсь ехать к гетману. Тогда мне боярин сказал: правда, и мне гетман добра не желает. Поживи, коли так, в Москве, пока великий государь не воротится из-под Азова, и никуда не ходи, ни в приказ, ни к боярам, а как царь воротится в Москву, тогда подашь на гетмана челобитную в мои руки, а я сам представлю ее великому государю и буду ходатайствовать об оказании тебе милости. По какому боярскому обнадеживанию я и остался в Москве. Винюсь в том, что злоречил, наводил изменническую потвору на гетмана и на мать его, говорил, будучи пьяным без разума и памяти. Впрочем, не было у меня наставника и советника ни здесь в малороссийских городах, ни в Москве».
Дело показалось важнее. Данило притягивал к нему первейшего царского боярина. Данила подвергли пытке, взяли на встряску, продержали полчаса в висячем положении. Он говорил то же, что и перед пыткой, и только «поносил» себя самого за то, что понадеялся на слова, сказанные ему боярскими людьми, поехал в Москву и через то пришел «вот в какую муку!».
Его спустили на землю, допрашивали, кто был ему наставником и советником, и, ничего не допросившись, подняли опять на дыбу; он, «вопия криком великим», твердил все одно и то же: «Я лаял по своему безумному обычаю, будучи пьян и без памяти, ни от кого к тому не было у меня подущения и ни от кого о том ни единого слова не слыхал».
Судьи прекратили пытки и допросы и положили такой приговор:
«Данилка Забела, от своей злости и безумия, наводя на высокую честь гетманскую и на всечестную его матерь тяжкие поклепные потворы, хотел тут же и войсковые, и народные малороссийские порядки развратить, а. того ради такой безумный лживец и зломысленный наветник за ту свою вину подлежит смертной казни, имущество же его взять в войсковой скарб, ибо и прежние гетманы так поступали с подобными».
Не знаем, был ли пытан товарищ Данила Андрей Солонина, но его подвергли допросу, из которого видно, что он был родом из Волыни, по смерти отца с матерью переехал в Козелец, служил двенадцать лет у киевского полковника Солонины, потом три года у генерального судьи Вуеховича и, наконец, у гетмана. Ему отказали от службы на том основании, что у гетмана и без него много челяди, и он уехал в польские владения; там увидал его боярин Шереметев, пригласил в Москву, и жил он у него на боярском иждивении, а когда боярин уехал в свои вотчины, то пристал к Забеле. Денег гетманских он не крал.
И этого Андрея Солонину суд приговорил как соумышленника к одинакой каре с Данилом Забелою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130