«Не отдавайте машину, не отдавай…» С этими словами он и умер.
Ночью Миша захватил взрывчатку и снова проник в танк. Но едва только успел проскользнуть в башню, как мятежники пошли в атаку. Это было хорошо подготовленное наступление, сдержать или отбить которое у республиканцев не было сил.
Все видели, как фашисты окружили танк, с криком карабкались на его броню. Они издевались над трупом убитого танкиста, лежащим возле танка. А республиканцы с бессильной яростью смотрели на палачей, понимая, что сейчас они начнут так же измываться и над Мишей, который спрятался в танке.
Потом фашисты подогнали свой танк, взяли на буксир подбитую машину и потащили ее в близлежащую деревню. Когда танк, облепленный кругом фашистами, поравнялся с другими машинами, раздался оглушительный взрыв, разметавший в разные стороны фалангистов. Миша взорвал и себя, и машину, и врагов.
Друзья сняли шапки. В этот день мятежники предпринимали несколько атак на позиции правительственных войск. Подвиг польского добровольца придал всем силы, и республиканцы стояли насмерть. Враг не прошел.
Вальтер замолчал. О чем задумался этот храбрый генерал, не раз смотревший смерти в глаза. О земляках, которым не суждено вернуться на родину? О братстве людей всего мира, пришедших на выручку испанским рабочим? О кровавой войне, уносящей тысячи жизней людей, умеющих создавать материальные ценности? Почему они, любящие варить сталь и ковать поковки, жарить шашлыки и выращивать апельсины, лечить людей и играть в футбол, вынуждены брать в руки оружие. Кому это надо? Столетиями и веками исчисляется история разных народов. В каждой истории немало войн. И в каждой гибли люди.
Неужели человечество не может жить без войн, неужели они неизбежны?
– А что, Павлито, как ты думаешь, это последняя война? – снова заговорил Вальтер.
– Не знаю, не думаю.
– Ты прав. Немцы и итальянцы проводят генеральную репетицию перед большой войной. Так что нам надо здесь дать им почувствовать нашу силу.
Договорились с Вальтером о совместных действиях, уточнили по карте цели, которые предстояло уничтожить его артиллерии. Генерал усиленно уговаривал остаться пообедать, но я отказался. Дел у меня было по горло. Осмотрев великолепный дворец испанских королей, который республиканцы бережно охраняли, я вернулся в дивизию.
За ночь предстояло провести довольно сложную перегруппировку войск перед боями.
Наступило затишье, лишь изредка слышались разрывы снарядов да пулеметные выстрелы.
Линия обороны шла от южных отрогов Гвадаррамских гор на юго-восток к западной и южной окраинам Мадрида и далее вдоль реки Харамы. На восточном берегу реки у высоты Пингарон закрепились мятежники. Противник имел под Мадридом четыре пехотные дивизии, которые объединялись в мадридский корпус.
Разведка установила, что в этом корпусе свыше пятидесяти тысяч солдат и офицеров, до трехсот всевозможных орудий, около сотни танков. Линия обороны имела протяженность более ста километров и была оборудована неравномерно. Чтобы усилить ее, мятежники установили перед траншеей колючую проволоку в два ряда. В центре оборона была укреплена значительно лучше.
На самых опасных направлениях мятежники оборудовали огневые бетонированные точки для фланкирующих пулеметов.
Листер каждый день подолгу засиживался над картой, перечитывал донесения разведчиков, изучал возможности своих войск. Перед тем как принять то или иное решение, он всегда рассуждал вслух, как бы споря с воображаемым соперником. В такие минуты в комнате словно было два Листера. Один выдвигал какие-то предложения, другой их опровергал, толково, аргументирование, веско. И трудно было различить, кто из спорящих более мудр. Только когда Листер, которому предстояло руководить наступлением, неопровержимо доказывал свою правоту, рождался приказ по дивизии.
Особенно долго и мучительно Листер готовился к Брунетской операции. Каждую деталь, каждый приказ он кропотливо, тщательно обдумывал, взвешивал, часто спорил сам с собой. Обычно анализ предстоящего боя Энрике любил проводить в одиночестве. Однажды перед Брунетской операцией я по спешному делу забежал к нему и прервал ход его мыслей. Он рассердился, но не надолго.
– Ну, да ладно. Я уже семь раз примерил, пора и отрезать. Так, что ли, Павлито, говорится в русской пословице?
– Ты уже все наши присказки и поговорки выучил, – улыбнулся я.
Энрике стоял у окна, сильный, крепкий, готовый сейчас же броситься в бой. Из-под густых черных бровей глядели внимательные умные глаза.
– Садись, Павлито, и слушай, каковы наши дела. На Мадридском участке мы имеем три корпуса в составе десяти пехотных дивизий, которые занимают оборону от Вильяфранка-дель-Кастильо на северо-западе до Аранхуэса на юге. Кроме того, в резерве у нас 5-й и 18-й корпуса. Общая численность всех республиканских частей и соединений на этом направлении достигает ста пяти тысяч человек, около двухсот пятидесяти орудий, сто тридцать танков и около ста сорока самолетов. Одно плохо: слишком мало у нас боеприпасов, особенно мало артиллерийских снарядов.
– Приказ уже есть? – спросил я у Листера.
– Официально пока нет, но мне известно, что командование Центральным фронтом приняло решение силами двух корпусов нанести главный удар с фронта Вальдемарильо – Мадрональ в направлении на Брунете. После взятия этого города соединения ударной группировки станут развивать атаку либо на Навалькарнеро, где располагается штаб мадридского корпуса противника, либо на Мостолес с целью захвата большого узла дорог. Еще два корпуса наносят вспомогательные удары из районов севернее Аранхуэса и юго-восточнее Мадрида навстречу силам Центрального фронта. Так что нам нельзя сидеть и ждать официального приказа. Надо исподволь уже сейчас быть готовым к его выполнению.
На следующий день я, начальник штаба дивизии Иглесиас и начальник разведки Гарсиа рано утром выехали на рекогносцировку нового района сосредоточения дивизии. В семь часов утра мы уже были в Каса-дель-Пино, где предполагалось сосредоточить наши войска.
Красная, потрескавшаяся от жары сухая земля, ни кустика, ни деревца. Лишь немного в стороне небольшие оливковые рощи, закрытые от противника высотой Санта-Ана. Несколько разрушенных каменных строений. По полу редкий ветерок покручивает обрывки бумаг. В одной из комнат, очевидно детской, разломанная кроватка и кукла с оторванной ногой. На стене портрет годовалого малыша, улыбающегося толстяка с пухлыми щеками. Наверное, в спешке родители забыли снять фотографию. Или, может быть, уже не было времени.
Из-под обломков комода подняли семейный альбом. Открывался он старинной фотографией: черноволосый, с тонкими усиками молодой человек в костюме матадора и сияющая девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90