— А что во-вторых?
— Давайте начнем пока с этого.
Леонтьев возвращает стакан Светлане. Достает носовой платок, вытерает им лицо. Глубоко вздыхает и покорно говорит:
— Хорошо. Задавайте вопросы. Я постараюсь на них ответить.
— Вы уж очень постарайтесь, любезный. Не вводите, тасазать, нас в искушение немедленно вас арестовать.
От этого страшного слова Леонтьев вздрогнул, поспешно заверил меня:
— Да-да, это конечно. Всем, чем могу, чем располагаю. А что вас, собственно, интересует?
— Нас интересует все.
— Это конечно. С чего же начать?
— С самого начала, разумеется. Расскажите, как дошли до жизни такой. Каким образом стали шефом службы безопасности мафии.
— Какой ещё мафии?! — сильно испугался Леонтьев. — Я как раз ничего такого. Просто деловой мир нуждается в охране. Вот меня и попросили, так сказать.
Я встретил его слова скептической улыбкой.
— Попросили заняться отстрелом работников прокуратуры, ФСБ, милиции? Так что ли?
— Ну зачем же вы так, Сергей Иванович, — завилял взглядом Леонтьев. — Я ничего такого... Как пожно!
— А я и не говорю, что это делали вы лично. Это делали другие по вашему заданию. Кстати, вас Поляков надоумил убрать меня?
— Вы и это?... — промямлил он, готовый в новь расплакаться. — Да. Он.
— Хватит! Надоело! — сказал я в сердцах. — Я вовсе не намерен тянуть из вас клещами каждое слово. Или вы все рассказываете, или я вас арестовываю к чертовой матери!
— Хорошо, хорошо, я все, как на духу, — вновь заверил меня Леонтьев и начал свой рассказ...
Глава пятая: Говоров. Пора и честь знать.
Похоже, что я функтус оффицио (сделал свое дело), как тот мавр. Очень похоже. «Скандал! Какой большой скандал! Я оказался в узком промежутке. Ведь я мог дать не то, что дал, что мне двалось ради шутки». Точно. Но здесь уж, как кому повезет. Мне не повезло. Жаль конечно. Но ничего не поделаешь — значит не судьба. Бывает. Бывает и хуже. Как говорится, — все потеряно, кроме чести. А этого я не отдам никаким сатрапам и палачам. Это единственное, что согревает душу и освещает сумерки бытия. Все, что имею, ношу с собой. Вот именно. И делиться этим ни с кем не собираюсь. Что ещё могут придумать эти выродки? Их методы примитивны, как палочка Коха, и тривиальны. Жестокость их произрастает из страха за собственную шкуру и от бессилия. И мне их откровенно жаль, ибо многие из них сами не ведают, что творят. Факт. И потом, что значит моя бренная жизнь по сравнению с вечностью? Краткий миг, вспышка метеорита.
Но как же болит тело. Адская боль! Но это ничего, скоро уже. Скоро оно будет холодным и бесчувственным и к боли, и ко всему прочему, и навсегда успокоится где-нибудь под плакучими ивами, дав пищу червям, жукам и прочей живности. Таковы непреложные законы бытия, коловращение природы. Рано или поздно, но это случиться с каждым. Но если верить моей же теории, родившейся в колонии особого режима, то именно с этого момента и начинается собственно сама жизнь, как способ существования мыслящей энергии. До этого наше бренное тело является лишь повивальной бабкой новой зараждающейся жизни. И насколько успешными будут роды — зависит вся дальнейшая жизнь, а у неё нет временных пределов. Как сказал Паскаль: «Величие человека тем и велико, что он сознает свое ничтожество». К этому я бы добавил — осознает ничтожество своего земного существования, так как оно ничто иное, как лишь придверие жизни, её нулевой цикл или уровень. Всякая же гордыня, спесь, чванство, жестокость — могут свидетльствать, что роды оказались не удавшимися. Только и всего.
Но что это? Вроде выстрелы. Или это вновь возобновляются шумовые эффекты? Прислушиваюсь и явственно слышу автоматные очереди. Нет, это не динамик. Иначе бы здесь звучала целая канонада. Наверху что-то происходит. Может быть у моих палачей тренировки? Может быть. «Товьсь! Целься! Пли!» И мое молодое сильное тело, пронзенное жгучим свинцом, окровавленным падает на росную, духмяную траву. Красиво! Жаль только, что не оставил ничего после себя на этой веселой планете. Хорошо было бы иметь сейчас маленького сопливого киндера, который бы со временем повторил мои черты, мой характер. Это грело бы душу. Но, как говорится, — хомо пропонит, сэд дэус диспонит (человек предполагает, а Бог раполагает). Значит, так было решено Создателем. Кстати, что сейчас? Утро? День? Вечер? Я совершенно потерял счет веремни.
Приложил ухо в двери, прислушался. Тишина. Тренировки окончены. Обретенные ими навыки очень скоро будут востребованы на практике. Но вот явственно услышал топот множества ног. Ближе, ближе. Лязг задвижки. Дверь распахивается и я вижу пятерых крепких парней в комуфляжной одежде и автоматами на груди.
— Выходите! — говорит один из них.
И это обращение на «вы», наполняет мне сердце великой радостью. «Прильпе язык к гортаню моему» от увиденного. Неужели же Свобода может выглядеть столь прозаически?! Кто они — мои освободители? Кто бы они не были, но у них очень симпатичные лица, без всяких там изысков и признаков на интеллект. В них чувствуется надежность и уверенность, чего, порой, так не хватает нам — интеллектуалам.
В сопровождении «почетного эскорта» поднимаюсь на первый этаж. В глаза бьет ослепительное солнце. Я невольно зажмуриваюсь, «Да здравствует солнце, да скроется тьма!» Когда вновь открываю глаза, то вижу следы недавнего сражения — выбиты многие стекла, в зале валяется несколько трупов боевиков. Среди них и мои недавние палачи. Но и в среде нападавших есть потери. В окно вижу, как парни грузят два трупа товарищей в микроавтобус. Есть среди них а раненные. Кто же все-таки они такие? Неужели ФСБ узнала о моем пленении и прислала для моего освобождения одну из спецгрупп? Возможно. Но только не очень похоже. Если бы это было так, то командир группы обязательно бы представился. Эти же себя не афишируют. Значит, есть, что скрывать. В таком случае — кто они? Бог мой! О чем это я?! Разве это сейчас столь важно? Главное — мне предоставлен шанс, выполнить то, чего я ещё не успел. А не успел я ещё очень и очень могое. Факт. А кто эти парни — очень скоро само-собой выясниться. Зачем бежать впереди телеги.
Но как же, черти, здорово они надо мной потрудились — каждый шаг, каждое движение мне даются с великим трудом. Но физические страдания — это такой пустяк, что и говорить о них не стоит. Они проходящи и лишь побуждают к действию. Главное, что на душе у меня мир, согласие и любовь.
— Садитесь в джип, — сказал мне один из парней, очевидно, старший, и указал рукой на джип «Мицубиси».
Я не стал себя уговаривать и с трудом, но взобрался в машину, сел на заднее сидение. Вскоре мои освободители закончили свое дело и расселись по машинам. Из окон великолепного особняка вырвались языки пламени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90