И никогда больше».
Несколько минут прошло в размышлениях. Он размышлял о необъятности времени, прикидывая, может ли когда-нибудь, при каком-нибудь повороте колеса, появиться мир, когда его душа и ее сокровище не будут навсегда разъединены дхармой.
Возможно. Откуда это знать человеку?
Вскоре мечты ушли.
Его жизнь была подчинена жесткой дисциплине и самоограничениям, эти привычки теперь стали автоматическими. Поэтому он опять загнал старую боль вглубь, причем более жестоко, чем когда-либо раньше.
Возможно, из-за усилия, которое потребовалось для осуществления этой задачи — большего, чем когда-либо раньше, — его мысли обратились к жертвенности. Как правило, он не придерживался древних ритуалов. Рао ценил сами веды, но старые ритуалы не имели для него большого значения. Он давно принял путь бхакти, преданности Богу, даже до того, как культ Махаведы превратил почетные ритуалы в жестокость и варварство.
Солнце садилось над Эритрейским морем, омывая воды и берег сияющим красным огнем.
Да, он принесет жертву.
Рао быстро разжег три ритуальных костра. После того как языки пламени взметнулись вверх, он вынул свое приношение из кожаной сумки.
Рао сохранил только последний лист. Другие он уничтожил в лесу, несколько недель назад, тоже на костре. Если бы при нем нашли другие листы — в случае его смерти или пленения — то они выдали бы человека, написавшего послание. Но если бы малва добрались до последнего листа, то он показался бы им бредом. В любом случае они бы в нем ничего не поняли.
Это послание было самой дорогой вещью, которая ему когда-либо принадлежала. Но он пожертвует им сейчас, выражая таким образом свою преданность будущему.
Перед тем как бросить лист в огонь, он перечитал его в последний раз.
«…как ты можешь представить. Больше я ничего не могу сказать определенно. Он странный. Часто ведет себя как ребенок, полный молчаливой обиды и сожаления. И это большая обида и большие сожаления, в чем я не сомневаюсь. И, я считаю, справедливые.
Но в нем также есть сила, в этом я также не сомневаюсь. И самая большая сила — это сила знания.
Я не знаю его имени. Не думаю, что он сам его знает.
Тем не менее я верю. Вера исходит не из моей религии — хотя и не вижу, чтобы это ею запрещалось, так же считают и самые святые люди, которых я знаю. Вера идет из видения. Видения, которое однажды меня посетило. Я видел тебя, танцующего на грани разрушения.
Я считаю, что он — Калкин. Десятый аватара, который был обещан, присланный, чтобы связать асур и уничтожить их приспешников.
Или, по крайней мере, обучить нас, как это сделать ».
Рагунат Рао бросил папирус в огонь и смотрел, пока языки пламени полностью не уничтожили его. Затем он вынул кинжал. Рао также пожертвует и кинжалом.
На самом деле отличный кинжал. Но время кинжалов прошло.
Однако перед тем, как он собирался бросить его в огонь, Рао почувствовал импульс. Импульс, которому невозможно сопротивляться и, как он решил, наиболее соответствующий моменту.
В его душе слились боль, приносящая ему страдания, и радостное удивление, и Рагунат Рао вскочил на ноги.
Да! Он будет танцевать!
И он танцевал на берегу, на золотом краю Эритрейского моря. Он был великим танцором, Рагунат Рао. И теперь, у края расплавленного сокровища природы, в золотом солнечном свете взрывающейся надежды, он танцевал танец. Великий танец, ужасный танец, никогда не забытый Танец созидания. Танец разрушения. Танец времени.
И когда он танцевал, он поворачивал колесо времени и ни разу не подумал ни о своих врагах, ни о своей ненависти. Потому что в конце концов они были ничем. Он думал только о тех, кого любит, и тех, кого полюбит, и был удивлен их количеству.
Он танцевал для своей императрицы, восхищаясь ее величием, и для своего народа, восхищаясь его могуществом. Он танцевал Эритрейскому морю и триумфу, поднимающемуся из его волн. Он танцевал друзьям прошлого и товарищам будущего. И, самое главное, он танцевал самому будущему.
Наконец почувствовав, что силы покидают его, Рагунат Рао поднял кинжал. Снова восхитился им и бросил ценный подарок в волны. Он не мог придумать лучшего места для этой красоты, чем воды Эритрейского моря.
Он закрутил последний прыжок. О, как высоко он подпрыгнул. Так высоко, что у него было время рассмеяться — до того как он бросился в воду. Рассмеяться от радости.
«О, великий Велисарий! Разве ты не видишь, что ты — танцор, а Калкин — только душа твоего танца?» — мысленно воскликнул Рагунат Рао.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Несколько минут прошло в размышлениях. Он размышлял о необъятности времени, прикидывая, может ли когда-нибудь, при каком-нибудь повороте колеса, появиться мир, когда его душа и ее сокровище не будут навсегда разъединены дхармой.
Возможно. Откуда это знать человеку?
Вскоре мечты ушли.
Его жизнь была подчинена жесткой дисциплине и самоограничениям, эти привычки теперь стали автоматическими. Поэтому он опять загнал старую боль вглубь, причем более жестоко, чем когда-либо раньше.
Возможно, из-за усилия, которое потребовалось для осуществления этой задачи — большего, чем когда-либо раньше, — его мысли обратились к жертвенности. Как правило, он не придерживался древних ритуалов. Рао ценил сами веды, но старые ритуалы не имели для него большого значения. Он давно принял путь бхакти, преданности Богу, даже до того, как культ Махаведы превратил почетные ритуалы в жестокость и варварство.
Солнце садилось над Эритрейским морем, омывая воды и берег сияющим красным огнем.
Да, он принесет жертву.
Рао быстро разжег три ритуальных костра. После того как языки пламени взметнулись вверх, он вынул свое приношение из кожаной сумки.
Рао сохранил только последний лист. Другие он уничтожил в лесу, несколько недель назад, тоже на костре. Если бы при нем нашли другие листы — в случае его смерти или пленения — то они выдали бы человека, написавшего послание. Но если бы малва добрались до последнего листа, то он показался бы им бредом. В любом случае они бы в нем ничего не поняли.
Это послание было самой дорогой вещью, которая ему когда-либо принадлежала. Но он пожертвует им сейчас, выражая таким образом свою преданность будущему.
Перед тем как бросить лист в огонь, он перечитал его в последний раз.
«…как ты можешь представить. Больше я ничего не могу сказать определенно. Он странный. Часто ведет себя как ребенок, полный молчаливой обиды и сожаления. И это большая обида и большие сожаления, в чем я не сомневаюсь. И, я считаю, справедливые.
Но в нем также есть сила, в этом я также не сомневаюсь. И самая большая сила — это сила знания.
Я не знаю его имени. Не думаю, что он сам его знает.
Тем не менее я верю. Вера исходит не из моей религии — хотя и не вижу, чтобы это ею запрещалось, так же считают и самые святые люди, которых я знаю. Вера идет из видения. Видения, которое однажды меня посетило. Я видел тебя, танцующего на грани разрушения.
Я считаю, что он — Калкин. Десятый аватара, который был обещан, присланный, чтобы связать асур и уничтожить их приспешников.
Или, по крайней мере, обучить нас, как это сделать ».
Рагунат Рао бросил папирус в огонь и смотрел, пока языки пламени полностью не уничтожили его. Затем он вынул кинжал. Рао также пожертвует и кинжалом.
На самом деле отличный кинжал. Но время кинжалов прошло.
Однако перед тем, как он собирался бросить его в огонь, Рао почувствовал импульс. Импульс, которому невозможно сопротивляться и, как он решил, наиболее соответствующий моменту.
В его душе слились боль, приносящая ему страдания, и радостное удивление, и Рагунат Рао вскочил на ноги.
Да! Он будет танцевать!
И он танцевал на берегу, на золотом краю Эритрейского моря. Он был великим танцором, Рагунат Рао. И теперь, у края расплавленного сокровища природы, в золотом солнечном свете взрывающейся надежды, он танцевал танец. Великий танец, ужасный танец, никогда не забытый Танец созидания. Танец разрушения. Танец времени.
И когда он танцевал, он поворачивал колесо времени и ни разу не подумал ни о своих врагах, ни о своей ненависти. Потому что в конце концов они были ничем. Он думал только о тех, кого любит, и тех, кого полюбит, и был удивлен их количеству.
Он танцевал для своей императрицы, восхищаясь ее величием, и для своего народа, восхищаясь его могуществом. Он танцевал Эритрейскому морю и триумфу, поднимающемуся из его волн. Он танцевал друзьям прошлого и товарищам будущего. И, самое главное, он танцевал самому будущему.
Наконец почувствовав, что силы покидают его, Рагунат Рао поднял кинжал. Снова восхитился им и бросил ценный подарок в волны. Он не мог придумать лучшего места для этой красоты, чем воды Эритрейского моря.
Он закрутил последний прыжок. О, как высоко он подпрыгнул. Так высоко, что у него было время рассмеяться — до того как он бросился в воду. Рассмеяться от радости.
«О, великий Велисарий! Разве ты не видишь, что ты — танцор, а Калкин — только душа твоего танца?» — мысленно воскликнул Рагунат Рао.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119