— А ты, мой старый друг, тоже иногда грешишь фарисейством. Придет день, когда во главе небесного воинства встанет тот, кто, если и не превосходит святостью праведников, то не уступает дьяволу в хитрости. И ты порадуешься этому.
Мгновение спустя Велисарий вошел в комнату и замер на несколько секунд, рассматривая двух ожидающих его мужчин. Они в свою очередь изучали полководца.
Антоний Александрийский, епископ Алеппо, был невысоким полным мужчиной, с круглым веселым лицом и вздернутым носом. При совершенно лысой голове, его борода отличалась густотой и ухоженностью. Велисарию он напоминал дружелюбную, хорошо упитанную умную сову.
Михаил Македонский вызывал в памяти образ совсем другой птицы: истощенного хищника, парящего в небе над пустыней, безжалостные глаза которого ничего не упускают внизу. Кроме некоторых вещей, недостойных внимания святого человека, насмешливо подумал полководец, собственной длинной всклокоченной бороды и туники в весьма плачевном состоянии.
Взгляд полководца встретился с голубыми глазами монаха. На губах Велисария мелькнула сдержанная ухмылка.
— Твоему спутнику не мешало бы покрывать голову капюшоном, когда он оказывается поблизости от твоих голубей, епископ, — заметил полководец, намекая на внешность монаха.
Александриец рассмеялся.
— Прекрасно сказано! Велисарий, разреши представить тебя Михаилу Македонскому.
Велисарий вопросительно приподнял брови.
— Необычный посетитель в столь поздний час; да и в любой час, пожалуй, если то, что я о вас слышал, соответствует действительности.
Велисарий шагнул вперед и протянул руку. Епископ тут же ее пожал. Монах не стал. Но Велисарий не убирал руку, и монах принялся размышлять . Рука оставалась протянутой. Большая рука, правильной формы. Секунды шли, а рука нисколько не дрожала. Но не рука заставила святого человека принять решение, а спокойствие карих глаз, которые так странно выделялись на молодом лице. Как темные камни, ставшие гладкими в речном потоке.
Михаил принял решение и пожал руку.
Легкий шум заставил их обернуться. В дверном проеме, зевая, стояла женщина, явно только что вставшая с постели; очень маленького роста, но с роскошной фигурой.
Михаилу говорили, что она весьма красива для своих лет, но теперь он видел своими глазами: ему говорили неправду. Женщина оказалась прекрасна, как утренняя заря, и каждый прожитый год прибавлял ей привлекательности.
Ее красота вызвала у монаха неприязнь. Не так, как обычно у человека, стремящегося к святости и встретившего на пути древнюю Еву. Нет, она отталкивала его просто потому, что, пережив много искушений, он по привычке остерегался всего, что имело ангельский облик. Михаил стал таким, поскольку всю жизнь обнаруживал: то, что люди считали хорошим, таким не является; то, что они называли истинным, оказывается ложным; то, что считают красивым, на самом деле ужасно.
Затем он встретился взглядом с глазами женщины. Зелеными, как первые весенние ростки. Яркими, чистыми глазами на смуглом лице, обрамленном волосами цвета эбенового дерева.
Михаил снова убедился: люди всегда лгут.
— Ты был прав, Антоний, — сказал он хрипло, ощутив предательскую слабость в мышцах. Его слегка качнуло. Спустя мгновение женщина оказалась рядом с ним, помогая добраться до стула.
— Сам Михаил Македонский — ни больше ни меньше, — лукаво произнесла она. — Я польщена. Хотя для вас лучше, если никто не видел, как вы заходили. В такой час — м-да! Моя-то репутация давно подмочена, но вот ваша…
— Репутация — чушь, — ответил Михаил. — Ошибка или ложь, приправленная тщеславием. Что может быть хуже?
— Веселый парень, не правда ли? — жизнерадостно заметил александриец. — Мой самый старый и самый близкий друг, хотя иногда я задумываюсь, почему. — Он покачал головой. — Взгляните на нас. У него — спутавшиеся, нечесаные волосы, борода, отощавшее тело. Я — с ухоженной бородой и… Ну, худым меня никак не назовешь. — Он улыбнулся. — Хотя, несмотря на все мои округлости, заметьте: я, по крайней мере, до сих пор без труда передвигаюсь на своих двоих.
Михаил холодно улыбнулся.
— Антоний всегда любил прихвастнуть. Впрочем, это свидетельствует в пользу его ума, ибо обычный тупой александриец не нашел бы, чем похвастаться. Но он всегда что-нибудь да найдет, спрятанное от остального мира, как крот, выискивающий червей.
Велисарий с Антониной рассмеялись.
— Остроумный отшельник! — воскликнул полководец. — День прожит не зря, хотя солнце еще даже не взошло.
Александриец внезапно стал серьезным и покачал головой.
— Боюсь, что нет, Велисарий. И может не встать вообще. Мы пришли сюда не для того, чтобы принести тебе солнечный свет, но чтобы тебе явить знак тьмы.
— Покажи ему, — приказал Михаил.
Епископ опустил руку в рясу и вынул вещь . Протянул ее вперед на ладони.
Велисарий слегка нагнулся, чтобы изучить вещь . Его глаза оставались спокойными. На лице отсутствовало какое-либо выражение.
Антонина, напротив, резко вздохнула и отшатнулась.
— Магический предмет!
Антоний покачал головой.
— Не думаю, Антонина. По крайней мере, к черной магии он отношения не имеет.
Любопытство пересилило страх, и Антонина шагнула вперед. Благодаря маленькому росту ей не требовалось нагибаться, чтобы внимательно изучить вещь .
— Никогда не видела ничего подобного, — прошептала она. — Я даже никогда не слышала ни о чем таком. О магических камнях — да. Но этот… в первое мгновение напоминает драгоценный камень или кристалл, пока не присмотришься повнимательнее. Затем… внутри… он подобен…
Женщина пыталась найти подходящие слова. Ей помог муж:
— Раскрывающемуся солнечному разуму, если бы мы вдруг смогли заглянуть под его бушующую страстями поверхность.
— О, прекрасно сказано! — воскликнул александриец. — Полководец-поэт! Солдат-философ!
— Хватит шуток! — рявкнул Михаил. — Полководец, ты должен взять это в руку.
Спокойный взгляд переместился на монаха.
— Зачем?
На мгновение под маской гостеприимного хозяина показался хищник. Но только на мгновение. Михаил в раздумье опустил голову.
— Не знаю зачем. Правда, не знаю. Ты должен сделать это, потому что так сказал мой друг Антоний Александрийский. Он самый умный из всех известных мне людей. Даже несмотря на то, что он — погрязший в грехах церковный иерарх.
Велисарий внимательно посмотрел на епископа.
— Так зачем, Антоний?
Епископ неотрывно смотрел на вещь у себя на ладони, драгоценный камень, который не был драгоценным камнем, почти невесомый, без острых углов, но с огромным количеством граней. Более того, появлялись все новые и новые грани, а старые меняли формы. Вещь казалась круглой, как идеальная сфера, о которой мечтали древние греки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119