Дженнис самодовольно откинулся на спинку стула.
Ну что ж, раз Сэм так хочет…
– Давайте тогда попробуем что-нибудь из детских стишков – там прекрасные рекурсивные серии, их очень легко можно продолжить…
Однако стоило ему начать, как ожила память. Вот он, семи лет от роду, стоит на табуретке в воскресной школе и пищит. Те самые стишки на празднике урожая. Он перепутал строчки, едва дойдя до середины. Ему подсказывают. Этот опыт впился в его нервную систему крошечной колючкой, репьем, шипом стыда. И теперь этот шип снова проявился, вызвав внезапную тревогу, глупый страх – прочитать во что бы то ни стало, не сбиваясь. Страх, который мог вызвать новый, столь же непредусмотренный срыв.
– Вот зерно, что посеял один человек,
Которому сторож петух-кукарек,
Который священника будит побритого,
Который…
«Который – что – что – что?!!» – закричал детский голос в его голове, в то время как другая часть Соула смотрела скептически на весь этот спектакль, поражаясь, к какому же восторгу, очарованию лингвистикой и языковыми экспериментами, в особенности «неправильными» языками, привел его этот первый публичный позор.
Голос американца пришел ему на помощь:
– Который венчает бродягу побитого…
– Ну, дальше, Крис, – ухмыльнулся Цвинглер.
По счастью, мальчик Соул поймал выпавшую строку и не сбился:
– Который целует девицу нестрогую…
Но взрослый человек в нем насторожился. Ричард, Сэм, Дороти, пучеглазый Фридман – все они казались частью той ухмыляющейся публики – пап и мам, дедов и бабок, теть и дядь, – что пялилась на него.
Однако американец торопил, выплеснув сразу две строки:
– Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста…
– Который за шиворот треплет кота, – подкинул дров в костер Соул.
– Который гоняет за мышью-девицей, – со сноровкой теннисиста откликнулся Цвинглер.
– Которая солода есть не боится, – улыбнулся Соул.
– Который в том темном амбаре хранится,
В том доме, который построил наш Джек!
Цвинглер закончил с триумфом. Его рубины исполнили танец победы. Он перехватил инициативу. Игра закончилась – и он выиграл.
«Проклятье, – подумал Соул. – Надо было сосчитать наперед».
Покосившись на Дженниса, он понял, что того просто тошнит. Капкан был поставлен хитроумным охотником, и он угодил в него. А все эта память, будь она неладна. И языковая ловушка – он должен был знать.
– Любой четырехлетний ребенок может продолжить этот детский стишок, – заявил Соул с побагровевшим лицом. – А представьте такой случай, когда вы вставляете одинаковые фразы: «Вот солод, который крыса, которую кот, которого пес, боится – убивает – ест». Что скажете? Грамматически правильно – но едва ли понятно. Проникните в имбеддинг чуть дальше – и вы закончите поэмой Русселя. Сюрреалисты пытались даже построить специальные машины для ее чтения. Но самое чувствительное, самое подходящее устройство для языковой переработки, известное нам – наш мозг. И он загнан в угол.
– Почему же, Крис?
Казалось, Цвинглер смотрит с хитрецой, но голос американца звучал искренне. Соул сбивчиво стал объяснять, заметив, однако, что Сэм ответил на это благодарным взглядом.
– Ну, давайте вспомним, что речевые процессы зависят от объема информации, которую мозг может сохранять в краткосрочной памяти…
– А общий итог зависит от времени, которое понадобится, чтобы работа краткосрочной памяти стала перманентным и химически связанным процессом – перейдя с электрического уровня на химический?
– Совершенно справедливо. Но перманентная форма непрактична для каждого слова – нам важно запомнить базовое обозначение. Так мы выходим на один уровень информации: это актуальные слова, которые мы используем на поверхности сознания. Другой перманентный уровень, заложенный глубже, содержит абстрактные концепты – ассоциации идей, связанных между собой одной нитью. Между этими двумя уровнями информации залегает план сознания – для создания предложений или мыслей, идей. Этот план содержит правила того, что мы называем «универсальной грамматикой». Универсальной потому, что этот план – часть базовой структуры сознания и те же самые правила могут переводить идеи в любой человеческий язык.
– Другими словами, внутри мозга все языки – двоюродные братья?
– Опять-таки верно. Они относятся друг к другу как члены одной семьи. Но в каждом кузене, сородиче – своя индивидуальная точка зрения на реальность. Если бы мы сложили все эти «лица», «физиономии» языков, одно на другое в пирамиду, чтобы выработать таким образом правила универсальной грамматики, то получили бы карту всей возможной территории человеческой мысли – все, что может доступно выразить наш биологический вид.
– Но разве такое возможно – собрать все языки воедино? Ведь некоторые уже умерли, исчезли…
– А многие – и таких еще больше – еще не открыты и не придуманы.
– И поэтому вы используете искусственные языки для зондирования?
– Точно. Прямое попадание.
– Но послушайте, Крис. Вы применяете эти галлюциногены ПСС в процессе обучения. Почему вы думаете, что это нормальная ситуация? И наши мозги могли бы обучаться с такой высокой скоростью, если бы это было предусмотрено природой.
– Ага – и Бог дал бы нам крылья, если бы он предназначил нас для полета! Давайте обойдемся без этой устаревшей морали. ПСС – «просто старинное средство», что заложено в его названии.
– Хм. И как долго вы проводите предварительные тесты на животных?
– Но это же совершенно разные вещи! – запальчиво воскликнул Соул. – Вы же не можете обучить языку обезьяну или морскую свинку.
– О'кей, вам, как специалисту, видней, – Цвинглер пожал плечами. – И они схватывают эту внедренную речь в любом случае?
Соул с коротким смешком взглянул на Россона.
– Это можно назвать обещанием, Лайонел?
– Более чем, – кивнул Россон, довольно ухмыляясь. Он также был неравнодушен к детям из подвала.
Цвинглер посмотрел на часы. Раздался странный звук – это Дженнис с досады хлопнул себя по лбу.
– Слушай, Сэм, если наш гость спешит, он может посмотреть на детей из соседней комнаты!
– Не утомляй, Ричард, – вздохнул исполнительный директор. – Мы уже решили: Том не станет посещать миров внутри. Ограничимся наблюдением.
– Очень, черт возьми, хотелось бы надеяться, – рявкнул Дженнис.
Директор в замешательстве тронул Цвинглера за локоть.
– Если вы зайдете внутрь, это будет вроде заражения клеточной культуры инородным телом. Том, одно-единственное слово из внешнего мира может оказаться опасным.
– Звучит как фраза дня, – нахмурился Дженнис. Однако американец только замахал на него рубинами.
– Не берите в голову, мистер Дженнис. Фраза дня, если не всей этой чертовой декады, это шутка Сэма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Ну что ж, раз Сэм так хочет…
– Давайте тогда попробуем что-нибудь из детских стишков – там прекрасные рекурсивные серии, их очень легко можно продолжить…
Однако стоило ему начать, как ожила память. Вот он, семи лет от роду, стоит на табуретке в воскресной школе и пищит. Те самые стишки на празднике урожая. Он перепутал строчки, едва дойдя до середины. Ему подсказывают. Этот опыт впился в его нервную систему крошечной колючкой, репьем, шипом стыда. И теперь этот шип снова проявился, вызвав внезапную тревогу, глупый страх – прочитать во что бы то ни стало, не сбиваясь. Страх, который мог вызвать новый, столь же непредусмотренный срыв.
– Вот зерно, что посеял один человек,
Которому сторож петух-кукарек,
Который священника будит побритого,
Который…
«Который – что – что – что?!!» – закричал детский голос в его голове, в то время как другая часть Соула смотрела скептически на весь этот спектакль, поражаясь, к какому же восторгу, очарованию лингвистикой и языковыми экспериментами, в особенности «неправильными» языками, привел его этот первый публичный позор.
Голос американца пришел ему на помощь:
– Который венчает бродягу побитого…
– Ну, дальше, Крис, – ухмыльнулся Цвинглер.
По счастью, мальчик Соул поймал выпавшую строку и не сбился:
– Который целует девицу нестрогую…
Но взрослый человек в нем насторожился. Ричард, Сэм, Дороти, пучеглазый Фридман – все они казались частью той ухмыляющейся публики – пап и мам, дедов и бабок, теть и дядь, – что пялилась на него.
Однако американец торопил, выплеснув сразу две строки:
– Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста…
– Который за шиворот треплет кота, – подкинул дров в костер Соул.
– Который гоняет за мышью-девицей, – со сноровкой теннисиста откликнулся Цвинглер.
– Которая солода есть не боится, – улыбнулся Соул.
– Который в том темном амбаре хранится,
В том доме, который построил наш Джек!
Цвинглер закончил с триумфом. Его рубины исполнили танец победы. Он перехватил инициативу. Игра закончилась – и он выиграл.
«Проклятье, – подумал Соул. – Надо было сосчитать наперед».
Покосившись на Дженниса, он понял, что того просто тошнит. Капкан был поставлен хитроумным охотником, и он угодил в него. А все эта память, будь она неладна. И языковая ловушка – он должен был знать.
– Любой четырехлетний ребенок может продолжить этот детский стишок, – заявил Соул с побагровевшим лицом. – А представьте такой случай, когда вы вставляете одинаковые фразы: «Вот солод, который крыса, которую кот, которого пес, боится – убивает – ест». Что скажете? Грамматически правильно – но едва ли понятно. Проникните в имбеддинг чуть дальше – и вы закончите поэмой Русселя. Сюрреалисты пытались даже построить специальные машины для ее чтения. Но самое чувствительное, самое подходящее устройство для языковой переработки, известное нам – наш мозг. И он загнан в угол.
– Почему же, Крис?
Казалось, Цвинглер смотрит с хитрецой, но голос американца звучал искренне. Соул сбивчиво стал объяснять, заметив, однако, что Сэм ответил на это благодарным взглядом.
– Ну, давайте вспомним, что речевые процессы зависят от объема информации, которую мозг может сохранять в краткосрочной памяти…
– А общий итог зависит от времени, которое понадобится, чтобы работа краткосрочной памяти стала перманентным и химически связанным процессом – перейдя с электрического уровня на химический?
– Совершенно справедливо. Но перманентная форма непрактична для каждого слова – нам важно запомнить базовое обозначение. Так мы выходим на один уровень информации: это актуальные слова, которые мы используем на поверхности сознания. Другой перманентный уровень, заложенный глубже, содержит абстрактные концепты – ассоциации идей, связанных между собой одной нитью. Между этими двумя уровнями информации залегает план сознания – для создания предложений или мыслей, идей. Этот план содержит правила того, что мы называем «универсальной грамматикой». Универсальной потому, что этот план – часть базовой структуры сознания и те же самые правила могут переводить идеи в любой человеческий язык.
– Другими словами, внутри мозга все языки – двоюродные братья?
– Опять-таки верно. Они относятся друг к другу как члены одной семьи. Но в каждом кузене, сородиче – своя индивидуальная точка зрения на реальность. Если бы мы сложили все эти «лица», «физиономии» языков, одно на другое в пирамиду, чтобы выработать таким образом правила универсальной грамматики, то получили бы карту всей возможной территории человеческой мысли – все, что может доступно выразить наш биологический вид.
– Но разве такое возможно – собрать все языки воедино? Ведь некоторые уже умерли, исчезли…
– А многие – и таких еще больше – еще не открыты и не придуманы.
– И поэтому вы используете искусственные языки для зондирования?
– Точно. Прямое попадание.
– Но послушайте, Крис. Вы применяете эти галлюциногены ПСС в процессе обучения. Почему вы думаете, что это нормальная ситуация? И наши мозги могли бы обучаться с такой высокой скоростью, если бы это было предусмотрено природой.
– Ага – и Бог дал бы нам крылья, если бы он предназначил нас для полета! Давайте обойдемся без этой устаревшей морали. ПСС – «просто старинное средство», что заложено в его названии.
– Хм. И как долго вы проводите предварительные тесты на животных?
– Но это же совершенно разные вещи! – запальчиво воскликнул Соул. – Вы же не можете обучить языку обезьяну или морскую свинку.
– О'кей, вам, как специалисту, видней, – Цвинглер пожал плечами. – И они схватывают эту внедренную речь в любом случае?
Соул с коротким смешком взглянул на Россона.
– Это можно назвать обещанием, Лайонел?
– Более чем, – кивнул Россон, довольно ухмыляясь. Он также был неравнодушен к детям из подвала.
Цвинглер посмотрел на часы. Раздался странный звук – это Дженнис с досады хлопнул себя по лбу.
– Слушай, Сэм, если наш гость спешит, он может посмотреть на детей из соседней комнаты!
– Не утомляй, Ричард, – вздохнул исполнительный директор. – Мы уже решили: Том не станет посещать миров внутри. Ограничимся наблюдением.
– Очень, черт возьми, хотелось бы надеяться, – рявкнул Дженнис.
Директор в замешательстве тронул Цвинглера за локоть.
– Если вы зайдете внутрь, это будет вроде заражения клеточной культуры инородным телом. Том, одно-единственное слово из внешнего мира может оказаться опасным.
– Звучит как фраза дня, – нахмурился Дженнис. Однако американец только замахал на него рубинами.
– Не берите в голову, мистер Дженнис. Фраза дня, если не всей этой чертовой декады, это шутка Сэма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64