Внезапная судорога пробежала по лицу мальчика. Точно у конькобежца, под ногами которого хрустнул лед. Привычный мир здравого смысла вдруг оказался хрупок и ненадежен, а хаос под ним – неизбежен и неодолим. Рот его раскрылся, и из него уже готов был вырваться крик отчаяния. Лицо исказила гримаса. По счастью, стены, отделявшие мир от коридора, были звуконепроницаемыми. Расширенными от ужаса глазами Видья смотрел в направлении Соула, хотя он не мог ничего там разобрать, кроме собственного отражения в светонепроницаемом – изнутри – стекле. Он принялся сшибать куклы, точно кегли.
Вцепившись в одну из них, Видья стал сворачивать ей голову. Эта матрешка была последней, в ней ничего уже не содержалось, но он крутил ее то в одну, то в другую сторону, пока от напряжения слезы не выступили из глаз. Как будто он знал: там должна быть еще матрешка.
Соул в ужасе созерцал эту сцену.
Припадок продолжался еще пару минут, не больше, пока Видья не обессилел. Движения его стали вялыми, точно у игрушки с раскрученной заводной пружиной. Наконец он остановился и принялся апатично собирать куклы, выстраивая их вдоль стенки.
Размышляя над возможным объяснением того, что произошло, Соул присоединился к остальным членам группы.
В какой же хмурый Дотбойз-холл превращался логический мир Дороти, и в какой светлый и добрый – мир Лайонела Россона! Соул заранее скривился, размышляя на эту тему. По счастью, Сэм разделил комнату между ними поровну, прекрасно сознавая, что, используя достоинства логического мышления Дороти, он вполне обойдется без ее эмоций.
И все же аналитический ум Дороти сделал свое дело, когда пришло время выбирать имена. Два мальчика были названы Ай и Би, две девочки – Оу и Зед, в честь символов логического уравнения.
Хотя в самих детях этой мути не было и на грамм. Они были веселы и жизнерадостны.
– Да они у вас настоящие плясуны, – произнес Цвинглер под впечатлением от увиденного.
– А знаете ли вы, – любезно заметил Россон, – что пчелы строят свои коммуникационные системы общения от звука – к танцу? Только самые примитивные пчелы пользуются шумами. Более же развитые исполняют воздушный танец, чтобы выразиться более логично. Возложим же наши надежды на пляски этих детей! Неужели вам больше бы пришлось по душе, если бы они обсуждали формальные утверждения, точно банда шахматистов? О нет, Том, только не это. Мы танцем учим столь же успешно, как и словами.
На стене-экране возникали и пульсировали громадные абстрактные образы – компьютер считывал их с танца, и слова сообщались детям, чей синтаксис отражал эти образцы.
– Проблема только с логическими языками, мистер Цвинглер, – встряла Дороти. – В них нет избыточности.
– То есть – ими невозможно пользоваться? – Цвинглер усмехнулся.
Возникла неловкая пауза. Классная дама Дороти была рассержена не на шутку.
– Как ни курьезно, именно это она и хотела сказать, – затараторил Россон, приходя на помощь. – Избыточность может оказаться «подлым», неуместным словом в индустриальном обществе. Слишком многим приходится трудиться. Вот почему мозг столь успешно справляется со своей работой – ему помогает множество дублирующих систем.
– Прошу прощения, мисс Саммерс, это я просто так, подразнить вас. Вы имели в виду, что нормальный язык должен нести в себе больше, чем требуется – на случай, если доведется потерять часть послания. Так значит, здесь вы разрабатываете нечто вроде стратегии обеззвучивания?
Дороти еще продолжала дуться, так что за нее вынужден был ответить Россон:
– Мы использовали принцип избыточности при планировке этой комнаты и в обучении детей, особенно в танце. Таким образом, в построении самого языка мы можем обойтись без избыточности. За счет расширения так называемого «околоязыкового пространства».
Соул тронул Россона за локоть, следуя по коридору за остальными. Цвинглер возглавлял процессию.
– Прелестная сцена. Благодарю, Лайонел. Вы в самом деле здорово продвинулись. Что-то в этом есть. Однако с моим Видьей творится нечто странное. Надо поговорить. Хотя, пожалуй, теперь не время. Особенно с этим типом…
– Конечно, Крис.
Как только Цвинглер дошел до последней комнаты, Ричард Дженнис сухо предупредил его:
– Голова закружится, дружище…
Но американец не внял совету, увидев в нем лишь очередное проявление неуверенности Дженниса.
И тут же был застигнут врасплох, когда его неподготовленному взору открылась третья комната. Потерял равновесие. Стал падать вперед.
Рука его инстинктивно искала опору и наткнулась на прозрачное стекло. Психолог схватил его сзади за плечи, довольно бесцеремонно, точно ребенка.
– Не разбейте нам аквариум, приятель. Вспугнете рыбешку…
– Простите, – пробормотал Цвинглер, шокированный этой выходкой не меньше, чем видом комнаты, который вывел его из состояния равновесия.
Комната произвела такой же головокружительный эффект и на самого Соула; однако он был подготовлен. Углубившись в план коридора, он позволил своему сознанию в свободном падении устремиться в пучину за широким окном.
Это напоминало иллюзорные миры Мориса Эшера. Где башни поднимаются точно на ленте Мёбиуса, и лестничные пролеты возведены на платформах, которые неведомым образом оказываются у начала тех же самых пролетов. Где призраки рыщут коридорами, проходящими не иначе как в иных измерениях, поскольку существа, их населяющие, могут встретиться со своими зеркальными отражениями, которые валятся на них сверху.
Ближе всех сидела девочка, ковырявшая в носу. Она целиком отдалась этому процессу, устремив взгляд вдаль. Девочка казалась гладкой бесполой великаншей. Мальчик же, который, по видимости, стоял справа, едва доставал ей до колен. Пока они рассматривали эту странную картину, второй мальчик спускался по лестничному пролету. На полпути он исчез из поля зрения, как будто растворился в воздухе…
– И это всё зеркала? – нервно хихикнул Цвинглер.
– Не только, – возразил Дженнис, продолжая поддерживать американца во время своего краткого рассказа об иллюзорном кубе Неккера, голографических проекциях, использовании поляризованного света и поверхностей с различной чувствительностью материала.
– Наверное, необходима предварительная тренировка, чтобы проникнуть внутрь такого мира, как астронавту – перед выходом в открытый космос?
– Это могло бы стать тренажером для космонавтов будущего, – согласился Дженнис. – Но, как концептуальный мир, населенный детьми, он намного интереснее и сложнее…
Цвинглер внезапно помрачнел. Он еще мог себе представить, как Рама и Видья в один прекрасный день покидают свой мир. Как Ай и Би танцуют вне своего мира – тоже мог вообразить. Но дети Дженниса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Вцепившись в одну из них, Видья стал сворачивать ей голову. Эта матрешка была последней, в ней ничего уже не содержалось, но он крутил ее то в одну, то в другую сторону, пока от напряжения слезы не выступили из глаз. Как будто он знал: там должна быть еще матрешка.
Соул в ужасе созерцал эту сцену.
Припадок продолжался еще пару минут, не больше, пока Видья не обессилел. Движения его стали вялыми, точно у игрушки с раскрученной заводной пружиной. Наконец он остановился и принялся апатично собирать куклы, выстраивая их вдоль стенки.
Размышляя над возможным объяснением того, что произошло, Соул присоединился к остальным членам группы.
В какой же хмурый Дотбойз-холл превращался логический мир Дороти, и в какой светлый и добрый – мир Лайонела Россона! Соул заранее скривился, размышляя на эту тему. По счастью, Сэм разделил комнату между ними поровну, прекрасно сознавая, что, используя достоинства логического мышления Дороти, он вполне обойдется без ее эмоций.
И все же аналитический ум Дороти сделал свое дело, когда пришло время выбирать имена. Два мальчика были названы Ай и Би, две девочки – Оу и Зед, в честь символов логического уравнения.
Хотя в самих детях этой мути не было и на грамм. Они были веселы и жизнерадостны.
– Да они у вас настоящие плясуны, – произнес Цвинглер под впечатлением от увиденного.
– А знаете ли вы, – любезно заметил Россон, – что пчелы строят свои коммуникационные системы общения от звука – к танцу? Только самые примитивные пчелы пользуются шумами. Более же развитые исполняют воздушный танец, чтобы выразиться более логично. Возложим же наши надежды на пляски этих детей! Неужели вам больше бы пришлось по душе, если бы они обсуждали формальные утверждения, точно банда шахматистов? О нет, Том, только не это. Мы танцем учим столь же успешно, как и словами.
На стене-экране возникали и пульсировали громадные абстрактные образы – компьютер считывал их с танца, и слова сообщались детям, чей синтаксис отражал эти образцы.
– Проблема только с логическими языками, мистер Цвинглер, – встряла Дороти. – В них нет избыточности.
– То есть – ими невозможно пользоваться? – Цвинглер усмехнулся.
Возникла неловкая пауза. Классная дама Дороти была рассержена не на шутку.
– Как ни курьезно, именно это она и хотела сказать, – затараторил Россон, приходя на помощь. – Избыточность может оказаться «подлым», неуместным словом в индустриальном обществе. Слишком многим приходится трудиться. Вот почему мозг столь успешно справляется со своей работой – ему помогает множество дублирующих систем.
– Прошу прощения, мисс Саммерс, это я просто так, подразнить вас. Вы имели в виду, что нормальный язык должен нести в себе больше, чем требуется – на случай, если доведется потерять часть послания. Так значит, здесь вы разрабатываете нечто вроде стратегии обеззвучивания?
Дороти еще продолжала дуться, так что за нее вынужден был ответить Россон:
– Мы использовали принцип избыточности при планировке этой комнаты и в обучении детей, особенно в танце. Таким образом, в построении самого языка мы можем обойтись без избыточности. За счет расширения так называемого «околоязыкового пространства».
Соул тронул Россона за локоть, следуя по коридору за остальными. Цвинглер возглавлял процессию.
– Прелестная сцена. Благодарю, Лайонел. Вы в самом деле здорово продвинулись. Что-то в этом есть. Однако с моим Видьей творится нечто странное. Надо поговорить. Хотя, пожалуй, теперь не время. Особенно с этим типом…
– Конечно, Крис.
Как только Цвинглер дошел до последней комнаты, Ричард Дженнис сухо предупредил его:
– Голова закружится, дружище…
Но американец не внял совету, увидев в нем лишь очередное проявление неуверенности Дженниса.
И тут же был застигнут врасплох, когда его неподготовленному взору открылась третья комната. Потерял равновесие. Стал падать вперед.
Рука его инстинктивно искала опору и наткнулась на прозрачное стекло. Психолог схватил его сзади за плечи, довольно бесцеремонно, точно ребенка.
– Не разбейте нам аквариум, приятель. Вспугнете рыбешку…
– Простите, – пробормотал Цвинглер, шокированный этой выходкой не меньше, чем видом комнаты, который вывел его из состояния равновесия.
Комната произвела такой же головокружительный эффект и на самого Соула; однако он был подготовлен. Углубившись в план коридора, он позволил своему сознанию в свободном падении устремиться в пучину за широким окном.
Это напоминало иллюзорные миры Мориса Эшера. Где башни поднимаются точно на ленте Мёбиуса, и лестничные пролеты возведены на платформах, которые неведомым образом оказываются у начала тех же самых пролетов. Где призраки рыщут коридорами, проходящими не иначе как в иных измерениях, поскольку существа, их населяющие, могут встретиться со своими зеркальными отражениями, которые валятся на них сверху.
Ближе всех сидела девочка, ковырявшая в носу. Она целиком отдалась этому процессу, устремив взгляд вдаль. Девочка казалась гладкой бесполой великаншей. Мальчик же, который, по видимости, стоял справа, едва доставал ей до колен. Пока они рассматривали эту странную картину, второй мальчик спускался по лестничному пролету. На полпути он исчез из поля зрения, как будто растворился в воздухе…
– И это всё зеркала? – нервно хихикнул Цвинглер.
– Не только, – возразил Дженнис, продолжая поддерживать американца во время своего краткого рассказа об иллюзорном кубе Неккера, голографических проекциях, использовании поляризованного света и поверхностей с различной чувствительностью материала.
– Наверное, необходима предварительная тренировка, чтобы проникнуть внутрь такого мира, как астронавту – перед выходом в открытый космос?
– Это могло бы стать тренажером для космонавтов будущего, – согласился Дженнис. – Но, как концептуальный мир, населенный детьми, он намного интереснее и сложнее…
Цвинглер внезапно помрачнел. Он еще мог себе представить, как Рама и Видья в один прекрасный день покидают свой мир. Как Ай и Би танцуют вне своего мира – тоже мог вообразить. Но дети Дженниса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64