Не то чтобы он этого не ожидал, но это уже окончательно. Бесспорно. Анализ крови оставлял небольшие сомнения. Тест на ДНК их развеял.
Морисетт пристально посмотрела на него, прищурившись в темноте.
— Соболезную. Если тебя это утешит.
У него перекосилась челюсть. В лицо дул холодный ветер.
— Знаю. Хреново. — Она затушила сигарету о землю. Красный кончик еще мгновение светился, потом зашипел и скончался в луже. Маленький огонек. И так быстро погас. — Ладно, давай. — Не обернувшись, она пошла к задней двери управления.
Рид остался на ночной стоянке, и ему внезапно стало одиноко. Пусто.
Он засунул руки в карманы плаща и уставился в небо. Над сиянием города лишь плотные облака. Внутри должна быть не только эта грызущая пустота — ведь он потерял что-то родное. Но как можно потерять то, чего никогда не имел?
Ребенка не ожидали. Да и не хотели. Ребенок неизмеримо осложнил бы его жизнь, и все-таки… все-таки он чувствовал глубокое опустошение, которое требовало мести. А отомстить он может. Найти ублюдка, который это сделал, и отрезать ему яйца.
Он забрался за руль «кадиллака» и повернул ключ в зажигании. В зеркале отразились усталые глаза, сухие, но полные сдержанной ярости, покрытая щетиной окаменевшая челюсть, решительно сомкнутые губы.
— Мать твою, — прорычал он. — Чертов сукин сын! — Он задом выехал с места и рванул вперед. «Кадиллак» помчался по туманной улице.
Рид решил заскочить в какую-нибудь пивную и пропустить стакан-другой. Или больше. Самое время упиться в хлам и чтобы бармен вызвал ему такси. Например, «Джек Дэниеле» — прямо чертовски старый добрый друг.
Хотя и «Джек» вряд ли поможет.
Это ничего не изменит.
Когда завтра Рид проснется с гудящей от похмелья головой, Бобби Джин все равно будет мертва. Ребенок никогда не получит возможность сделать хотя бы вдох. И Рид всегда будет жить с сознанием того, что каким-то образом их смерти лежат на его совести. Ключ ко всему — он. Чертов Гробокопатель говорил с ним. И с легкостью убивал.
А как же Роберта Питере?
Она-то как с тобой связана?
Он вспомнил, как ходил по ее дому и что-то почувствовал… что-то неясное. Дежавю, но не совсем. Его преследовала какая-то смутная мысль, но не формулировалась… Что это? Как-то связано с Никки Жилетт? Может, Никки писала статью о Роберте Питере? Знала ее? Выяснить можно только одним способом.
Он снова нажал на газ и погнал большую машину по городским улицам, мимо магазинов, украшенных рождественской зеленью, и редких прохожих. У редакции «Сен-тинел» он нашел место рядом со стоянкой для сотрудников. «Субару» Никки Жилетт стояла здесь же, у заборчика. Значит, она засиделась допоздна. Снова. Это он понял давно, еще когда она гонялась за ним в связи с другими делами. Донельзя амбициозная, она проводила в газете больше времени, чем дома. Но не будет же она работать всю ночь. Чтобы его опять не обвинили в утечке информации, он решил не заходить в редакцию, а подождать снаружи. О нем и так слишком много сплетен. Морисетт далеко не первая, кто предположил, что именно он скармливает прессе внутренние сведения.
А ведь летом он был героем, расколовшим дело Монтгомери. Теперь же, хотя не прошло и полугода, его называют болтуном. Классический пример непостоянства.
Он откинул сиденье, вытянул ноги и стал ждать. Он следил за парадной дверью и людьми, которые входили и выходили из кирпичного здания, где размещалась редакция «Сентинел». Было уже поздно, и люди в основном покидали работу.
Рид узнал некоторых в лицо. Норм Мецгер, укутанный в шерстяное пальто и шарф, уехал в «шевроле импала», а Том Свинн отбыл в старинном отреставрированном «корвете». Паренек, кажется, племянник Свинна… как бишь его зовут? А, Дитер, Кевин Дитер. Он приехал на тентованном грузовичке и направился в редакцию. На нем была свободная куртка и низко надвинутая на глаза бейсболка. Рид понаблюдал за парнем. Кевин остановился поодаль от фонаря, повертел в руках кассету и вставил наушники. Сунул кассету в карман мешковатых джинсов и зашел внутрь.
Странный тип.
Но город кишит чокнутыми всех мастей.
Рид откинулся на спину и стал думать, почему Гробокопатель общается с Никки Жилетт. Вполуха он слушал бормотание полицейской волны. Как они связаны? Может, убийца интуитивно почувствовал, что она поставила целью сделать себе имя во что бы то ни стало? Он следит за ней? Или знает ее лично?
Ветровое стекло заготело.
Почему именно двенадцать?
Не сводя взгляда с дверей, он начал перебирать все варианты, которые придумал за последние несколько дней.
Двенадцать — чего?
Месяцев в году?
Часов дня? Или, наоборот, часов ночи?
Он закусил губу и прищурился.
Апостолов?
Присяжных?
Знаков зодиака?
Дюймов в футе?
Раз-два-три, туфли застегни,
четыре-пять, иди гулять.
И так далее… Что там с двенадцатью?
Одиннадцать-двенадцатъ, в земле копаться.
Так, что ли? Черт, какая древняя считалка… Зачем копаться?
Чтобы положить тело в гроб.
Он сосредоточился. Может, есть какая-то связь с этим старым детским стишком… а может, и нет. Убийца не упоминал ничего такого в своих дурацких заявлениях.
Прошли шестеро музыкантов, наигрывая «Тихую ночь». На деревьях, окружающих здание, блестели рождественские огни. Люди, одетые Санта-Клаусами, звонили в колокольчик и просили милостыню.
Рождество.
Может, дело в нем?
Двенадцать дней Рождества?
Начинается оно двадцать пятого декабря, а заканчивается шестого января, в Крещение, — ну вроде бы. Эх, давно он ходил в воскресную школу в Далонеге, а с тех пор Библию не читал совсем. Но он был почти уверен, что не ошибся.
Что там в гимне про двенадцать дней Рождества?
Двенадцать хозяев прыгают… нет, не так. Там двенадцать барабанщиков. Вот оно. Двенадцать барабанщиков, черт бы их побрал. И что? При чем тут барабанщики?
Не успел он подумать над этой песенкой, как увидел, что Никки Жилетт выходит через стеклянную дверь вместе со стройной чернокожей женщиной, которую Рид не узнал. Они задержались под козырьком. Никки подняла воротник кожаного плаща, облегавшего ее тонкую талию, а ее подруга раскрыла зонт.
Лицо Никки было оживленным. Вдохновенным. Красивым — как раз в его вкусе. Она что-то разгорячен-но говорила, ветер играл ее светло-рыжими волосами. Обе поспешили к стоянке и сели в разные машины. «Фольксваген» чернокожей женщины быстро умчался, а «субару» Никки слегка подзадержалась. Никки пришлось посражаться с машиной, которая едва не заглохла, выезжая на улицу.
Рид последовал за ней.
Он без труда держался за серебристым автомобилем Никки, даже не особо скрываясь. Они ехали к ее дому по узким улицам, по исторической части города, мимо особняков с высокими террасами, длинными окнами и причудливыми фасадами, украшенными гирляндами и венками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Морисетт пристально посмотрела на него, прищурившись в темноте.
— Соболезную. Если тебя это утешит.
У него перекосилась челюсть. В лицо дул холодный ветер.
— Знаю. Хреново. — Она затушила сигарету о землю. Красный кончик еще мгновение светился, потом зашипел и скончался в луже. Маленький огонек. И так быстро погас. — Ладно, давай. — Не обернувшись, она пошла к задней двери управления.
Рид остался на ночной стоянке, и ему внезапно стало одиноко. Пусто.
Он засунул руки в карманы плаща и уставился в небо. Над сиянием города лишь плотные облака. Внутри должна быть не только эта грызущая пустота — ведь он потерял что-то родное. Но как можно потерять то, чего никогда не имел?
Ребенка не ожидали. Да и не хотели. Ребенок неизмеримо осложнил бы его жизнь, и все-таки… все-таки он чувствовал глубокое опустошение, которое требовало мести. А отомстить он может. Найти ублюдка, который это сделал, и отрезать ему яйца.
Он забрался за руль «кадиллака» и повернул ключ в зажигании. В зеркале отразились усталые глаза, сухие, но полные сдержанной ярости, покрытая щетиной окаменевшая челюсть, решительно сомкнутые губы.
— Мать твою, — прорычал он. — Чертов сукин сын! — Он задом выехал с места и рванул вперед. «Кадиллак» помчался по туманной улице.
Рид решил заскочить в какую-нибудь пивную и пропустить стакан-другой. Или больше. Самое время упиться в хлам и чтобы бармен вызвал ему такси. Например, «Джек Дэниеле» — прямо чертовски старый добрый друг.
Хотя и «Джек» вряд ли поможет.
Это ничего не изменит.
Когда завтра Рид проснется с гудящей от похмелья головой, Бобби Джин все равно будет мертва. Ребенок никогда не получит возможность сделать хотя бы вдох. И Рид всегда будет жить с сознанием того, что каким-то образом их смерти лежат на его совести. Ключ ко всему — он. Чертов Гробокопатель говорил с ним. И с легкостью убивал.
А как же Роберта Питере?
Она-то как с тобой связана?
Он вспомнил, как ходил по ее дому и что-то почувствовал… что-то неясное. Дежавю, но не совсем. Его преследовала какая-то смутная мысль, но не формулировалась… Что это? Как-то связано с Никки Жилетт? Может, Никки писала статью о Роберте Питере? Знала ее? Выяснить можно только одним способом.
Он снова нажал на газ и погнал большую машину по городским улицам, мимо магазинов, украшенных рождественской зеленью, и редких прохожих. У редакции «Сен-тинел» он нашел место рядом со стоянкой для сотрудников. «Субару» Никки Жилетт стояла здесь же, у заборчика. Значит, она засиделась допоздна. Снова. Это он понял давно, еще когда она гонялась за ним в связи с другими делами. Донельзя амбициозная, она проводила в газете больше времени, чем дома. Но не будет же она работать всю ночь. Чтобы его опять не обвинили в утечке информации, он решил не заходить в редакцию, а подождать снаружи. О нем и так слишком много сплетен. Морисетт далеко не первая, кто предположил, что именно он скармливает прессе внутренние сведения.
А ведь летом он был героем, расколовшим дело Монтгомери. Теперь же, хотя не прошло и полугода, его называют болтуном. Классический пример непостоянства.
Он откинул сиденье, вытянул ноги и стал ждать. Он следил за парадной дверью и людьми, которые входили и выходили из кирпичного здания, где размещалась редакция «Сентинел». Было уже поздно, и люди в основном покидали работу.
Рид узнал некоторых в лицо. Норм Мецгер, укутанный в шерстяное пальто и шарф, уехал в «шевроле импала», а Том Свинн отбыл в старинном отреставрированном «корвете». Паренек, кажется, племянник Свинна… как бишь его зовут? А, Дитер, Кевин Дитер. Он приехал на тентованном грузовичке и направился в редакцию. На нем была свободная куртка и низко надвинутая на глаза бейсболка. Рид понаблюдал за парнем. Кевин остановился поодаль от фонаря, повертел в руках кассету и вставил наушники. Сунул кассету в карман мешковатых джинсов и зашел внутрь.
Странный тип.
Но город кишит чокнутыми всех мастей.
Рид откинулся на спину и стал думать, почему Гробокопатель общается с Никки Жилетт. Вполуха он слушал бормотание полицейской волны. Как они связаны? Может, убийца интуитивно почувствовал, что она поставила целью сделать себе имя во что бы то ни стало? Он следит за ней? Или знает ее лично?
Ветровое стекло заготело.
Почему именно двенадцать?
Не сводя взгляда с дверей, он начал перебирать все варианты, которые придумал за последние несколько дней.
Двенадцать — чего?
Месяцев в году?
Часов дня? Или, наоборот, часов ночи?
Он закусил губу и прищурился.
Апостолов?
Присяжных?
Знаков зодиака?
Дюймов в футе?
Раз-два-три, туфли застегни,
четыре-пять, иди гулять.
И так далее… Что там с двенадцатью?
Одиннадцать-двенадцатъ, в земле копаться.
Так, что ли? Черт, какая древняя считалка… Зачем копаться?
Чтобы положить тело в гроб.
Он сосредоточился. Может, есть какая-то связь с этим старым детским стишком… а может, и нет. Убийца не упоминал ничего такого в своих дурацких заявлениях.
Прошли шестеро музыкантов, наигрывая «Тихую ночь». На деревьях, окружающих здание, блестели рождественские огни. Люди, одетые Санта-Клаусами, звонили в колокольчик и просили милостыню.
Рождество.
Может, дело в нем?
Двенадцать дней Рождества?
Начинается оно двадцать пятого декабря, а заканчивается шестого января, в Крещение, — ну вроде бы. Эх, давно он ходил в воскресную школу в Далонеге, а с тех пор Библию не читал совсем. Но он был почти уверен, что не ошибся.
Что там в гимне про двенадцать дней Рождества?
Двенадцать хозяев прыгают… нет, не так. Там двенадцать барабанщиков. Вот оно. Двенадцать барабанщиков, черт бы их побрал. И что? При чем тут барабанщики?
Не успел он подумать над этой песенкой, как увидел, что Никки Жилетт выходит через стеклянную дверь вместе со стройной чернокожей женщиной, которую Рид не узнал. Они задержались под козырьком. Никки подняла воротник кожаного плаща, облегавшего ее тонкую талию, а ее подруга раскрыла зонт.
Лицо Никки было оживленным. Вдохновенным. Красивым — как раз в его вкусе. Она что-то разгорячен-но говорила, ветер играл ее светло-рыжими волосами. Обе поспешили к стоянке и сели в разные машины. «Фольксваген» чернокожей женщины быстро умчался, а «субару» Никки слегка подзадержалась. Никки пришлось посражаться с машиной, которая едва не заглохла, выезжая на улицу.
Рид последовал за ней.
Он без труда держался за серебристым автомобилем Никки, даже не особо скрываясь. Они ехали к ее дому по узким улицам, по исторической части города, мимо особняков с высокими террасами, длинными окнами и причудливыми фасадами, украшенными гирляндами и венками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100