Совершить посадку на советский аэродром он не имел права, так как самолет был буквально набит секретной аппаратурой различного назначения. Значит, в случае встречи предстоял бой и, возможно, с применением ядерного оружия. К счастью, наведение не состоялось. Советские истребители вернулись на свою базу. У-2 и F-102 ушли на Аляску. В Москве этот эпизод расценили реалистично: скорее всего У-2 заблудился.
Но на этом испытания того дня не кончились. Буквально через 2 часа над Кубой советской зенитной ракетой был сбит У-2 Рудольфа Андерсона, который проводил фотографирование ракетных позиций. Летчик погиб. Вот как описывает этот эпизод генерал-лейтенант Л. Гарбуз, заместитель по боевой подготовке И.А. Плиева: «Принимал решение на уничтожение самолета-разведчика генерал-лейтенант Гречко, заместитель командующего группой войск по ПВО». Оба генерала были на КП группы войск, они должны были руководствоваться приказом Плиева: «огонь открывать только в случае явного нападения». Но как это понимать? В течение 30 минут, пока У-2 летел над Кубой, их, как и подчиненных им командиров, терзали сомнения: считать этот полет «явным нападением» или нет. Несколько раз звонили Плиеву, но тот был где-то в войсках. Тем временем Р. Андерсон, выполнив задачу, уходил из воздушного пространства острова. Что делать? Гарбуз, получив сведения, что все позиции ракетчиков «засвечены», а самолет уходит, начал настаивать: «Надо действовать, Степан Наумович». Сбить самолет в той напряженной ситуации — значит взять ответственность на себя.… Гречко еще и еще раз звонит командующему, но трубка молчит. И тогда был отдан приказ: сбить. Дивизион майора И. Герченова справился с задачей. Если говорить официальным языком, то решение на пресечение полета определялось «оперативно-стратегической необходимостью не допустить получения руководством США сводных разведданных о ракетной группировке». Это, конечно, было весьма рискованное решение, но в обстановке того дня оно было объяснимо. Почему советские генералы решились на это? Потому что пункт приказа о том, что комплексам С-75 «Десна» «огонь открывать только в случае явного нападения» был сформулирован достаточно расплывчато. Отсюда и колебания в принятии решения. Вот как дополняет рассказ генерала Гарбуза майор Николай Серовой, возглавлявший в тот день сокращенный боевой расчет на КП 27-й дивизии ПВО: «Вечером по телефону со мной связался командир дивизии полковник Георгий Воронков. Он передал мне следующее: „Николай Федорович (на Кубе советские военнослужащие носили гражданскую одежду и обращались друг к другу по имени и отчеству. — А.О.), получена шифровка — завтра с рассветом война. США официально предупредили наше правительство о своем решении нанести удар по Кубе. Приводи части дивизии в боевую готовность, но скрытно. Я выезжаю на командный пункт (КП)“. Через несколько минут офицеры направлений доложили о готовности частей к ведению боевых действий — включены были все средства ПВО. Вскоре на КП прибыл полковник Воронков с офицерами полного боевого расчета». По версии Н. Серового, именно Воронков, а не Гречко отдал приказ сбить У-2.
Генерал армии Плиев воспринял доклад об уничтожении самолета-разведчика в общем спокойно. Он только отдал приказ ускорить сбор данных и подготовить шифрограмму министру обороны. На основе ее Малиновский 28 октября в 10.45 отправит официальный доклад Хрущеву. Вот его текст:
«Сов. секретно.
Товарищу Хрущеву Н.С.
Докладываю. 27.10.1962 года самолет У-2 на высоте 16.000 м в 17 часов московского времени вторгся на территорию Кубы с целью фотографирования боевых порядков войск и в течение 1 часа 21 минуты прошел по маршруту Ягуахай, Сьего-Деавила, Камагуэй, Мансанильо, Сан-Луис, Гуантанамо, Престон.
В целях недопущения попадания фотодокументов в США в 18.20 московского времени этот самолет был сбит двумя зенитными ракетами 507-го зенрап на высоте 21.000 м. Самолет упал в районе Антилья. Организованы поиски.
В этот день было 8 нарушений самолетами США воздушного пространства Кубы. Р. Малиновский. 28 октября 1962 года 10.45 м» {463}.
Вскоре из Москвы в группу войск на Кубе пришла телеграмма: «Вы поторопились. Наметились пути урегулирования».
Риск был и в самом деле огромным. Когда У-2 был сбит, руководство Пентагона предложило президенту Дж. Кеннеди немедленно нанести удар по Кубе, но он не дал согласия. Степень риска понимали и в Советском Союзе. Потому Москва и упрекнула зенитчиков: ведь этот инцидент произошел в тот момент, когда перед Советским Союзом со всей остротой встал вопрос, как предотвратить развязывание глобального ракетно-ядерного конфликта, найти оптимальные пути скорейшего урегулирования кризиса.
Ожидали ответа на письмо Хрущева президенту Кеннеди. И вдруг две такие новости. Что это значит? Полет над Чукоткой теперь выглядел как последний разведполет перед нападением, а сбитый У-2 над Кубой мог только укрепить американцев в уверенности, что СССР тоже готов начать ядерную войну. И в Белом доме и в Кремле настроения были близки к панике. Хрущев, узнав о гибели Андерсона, обрушился на министра обороны Р. Малиновского: «В чьей армии служит генерал — советской или кубинской?» {464} Он запретил открывать огонь по американским разведчикам, а также приказал никого не подпускать к нашим ракетам на Кубе.
Напряжение достигло предела. Но голос разума все же победил. С советской стороны были проявлены должное самообладание, выдержка и чувство ответственности, готовность к взаимоприемлемым компромиссам и развязкам в высших интересах сохранения мира на Земле. Это было отмечено и с американской стороны. О советской сдержанности и стремлении не допустить неуправляемой эскалации конфликта говорили также ежедневные доклады шефа ЦРУ Дж. Маккоуна высшему руководству США. Так, в документах ЦРУ за 24, 25 и 27 октября в самый пик кризиса отмечалось, что меры, предпринимаемые СССР к повышению боеготовности своих Вооруженных Сил, не носят вызывающего и провокационного характера.
В то же время в Вашингтоне достаточно трезво оценивали военную мощь Советского Союза, потенциал ответного ракетного удара и по мере углубления кризиса все больше считались с его крайне опасными последствиями для самих Соединенных Штатов. Президент Кеннеди в ходе одного из совещаний говорил: «Я думаю, что риск для нас увеличивается. Да, я так думаю. Какая тут разница? Во всяком случае, у них (у Советского Союза. — А.О.) имеется вполне достаточно средств для того, чтобы мы взлетели на воздух. Считаю, что это всего лишь вопрос…… В конце концов, это столь же политическая борьба, сколь и военная» {465}. Это был шаг к реализму, к пониманию объективной действительности.
Для американского руководства был совершенно ясен пугающий тупик силовой политики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Но на этом испытания того дня не кончились. Буквально через 2 часа над Кубой советской зенитной ракетой был сбит У-2 Рудольфа Андерсона, который проводил фотографирование ракетных позиций. Летчик погиб. Вот как описывает этот эпизод генерал-лейтенант Л. Гарбуз, заместитель по боевой подготовке И.А. Плиева: «Принимал решение на уничтожение самолета-разведчика генерал-лейтенант Гречко, заместитель командующего группой войск по ПВО». Оба генерала были на КП группы войск, они должны были руководствоваться приказом Плиева: «огонь открывать только в случае явного нападения». Но как это понимать? В течение 30 минут, пока У-2 летел над Кубой, их, как и подчиненных им командиров, терзали сомнения: считать этот полет «явным нападением» или нет. Несколько раз звонили Плиеву, но тот был где-то в войсках. Тем временем Р. Андерсон, выполнив задачу, уходил из воздушного пространства острова. Что делать? Гарбуз, получив сведения, что все позиции ракетчиков «засвечены», а самолет уходит, начал настаивать: «Надо действовать, Степан Наумович». Сбить самолет в той напряженной ситуации — значит взять ответственность на себя.… Гречко еще и еще раз звонит командующему, но трубка молчит. И тогда был отдан приказ: сбить. Дивизион майора И. Герченова справился с задачей. Если говорить официальным языком, то решение на пресечение полета определялось «оперативно-стратегической необходимостью не допустить получения руководством США сводных разведданных о ракетной группировке». Это, конечно, было весьма рискованное решение, но в обстановке того дня оно было объяснимо. Почему советские генералы решились на это? Потому что пункт приказа о том, что комплексам С-75 «Десна» «огонь открывать только в случае явного нападения» был сформулирован достаточно расплывчато. Отсюда и колебания в принятии решения. Вот как дополняет рассказ генерала Гарбуза майор Николай Серовой, возглавлявший в тот день сокращенный боевой расчет на КП 27-й дивизии ПВО: «Вечером по телефону со мной связался командир дивизии полковник Георгий Воронков. Он передал мне следующее: „Николай Федорович (на Кубе советские военнослужащие носили гражданскую одежду и обращались друг к другу по имени и отчеству. — А.О.), получена шифровка — завтра с рассветом война. США официально предупредили наше правительство о своем решении нанести удар по Кубе. Приводи части дивизии в боевую готовность, но скрытно. Я выезжаю на командный пункт (КП)“. Через несколько минут офицеры направлений доложили о готовности частей к ведению боевых действий — включены были все средства ПВО. Вскоре на КП прибыл полковник Воронков с офицерами полного боевого расчета». По версии Н. Серового, именно Воронков, а не Гречко отдал приказ сбить У-2.
Генерал армии Плиев воспринял доклад об уничтожении самолета-разведчика в общем спокойно. Он только отдал приказ ускорить сбор данных и подготовить шифрограмму министру обороны. На основе ее Малиновский 28 октября в 10.45 отправит официальный доклад Хрущеву. Вот его текст:
«Сов. секретно.
Товарищу Хрущеву Н.С.
Докладываю. 27.10.1962 года самолет У-2 на высоте 16.000 м в 17 часов московского времени вторгся на территорию Кубы с целью фотографирования боевых порядков войск и в течение 1 часа 21 минуты прошел по маршруту Ягуахай, Сьего-Деавила, Камагуэй, Мансанильо, Сан-Луис, Гуантанамо, Престон.
В целях недопущения попадания фотодокументов в США в 18.20 московского времени этот самолет был сбит двумя зенитными ракетами 507-го зенрап на высоте 21.000 м. Самолет упал в районе Антилья. Организованы поиски.
В этот день было 8 нарушений самолетами США воздушного пространства Кубы. Р. Малиновский. 28 октября 1962 года 10.45 м» {463}.
Вскоре из Москвы в группу войск на Кубе пришла телеграмма: «Вы поторопились. Наметились пути урегулирования».
Риск был и в самом деле огромным. Когда У-2 был сбит, руководство Пентагона предложило президенту Дж. Кеннеди немедленно нанести удар по Кубе, но он не дал согласия. Степень риска понимали и в Советском Союзе. Потому Москва и упрекнула зенитчиков: ведь этот инцидент произошел в тот момент, когда перед Советским Союзом со всей остротой встал вопрос, как предотвратить развязывание глобального ракетно-ядерного конфликта, найти оптимальные пути скорейшего урегулирования кризиса.
Ожидали ответа на письмо Хрущева президенту Кеннеди. И вдруг две такие новости. Что это значит? Полет над Чукоткой теперь выглядел как последний разведполет перед нападением, а сбитый У-2 над Кубой мог только укрепить американцев в уверенности, что СССР тоже готов начать ядерную войну. И в Белом доме и в Кремле настроения были близки к панике. Хрущев, узнав о гибели Андерсона, обрушился на министра обороны Р. Малиновского: «В чьей армии служит генерал — советской или кубинской?» {464} Он запретил открывать огонь по американским разведчикам, а также приказал никого не подпускать к нашим ракетам на Кубе.
Напряжение достигло предела. Но голос разума все же победил. С советской стороны были проявлены должное самообладание, выдержка и чувство ответственности, готовность к взаимоприемлемым компромиссам и развязкам в высших интересах сохранения мира на Земле. Это было отмечено и с американской стороны. О советской сдержанности и стремлении не допустить неуправляемой эскалации конфликта говорили также ежедневные доклады шефа ЦРУ Дж. Маккоуна высшему руководству США. Так, в документах ЦРУ за 24, 25 и 27 октября в самый пик кризиса отмечалось, что меры, предпринимаемые СССР к повышению боеготовности своих Вооруженных Сил, не носят вызывающего и провокационного характера.
В то же время в Вашингтоне достаточно трезво оценивали военную мощь Советского Союза, потенциал ответного ракетного удара и по мере углубления кризиса все больше считались с его крайне опасными последствиями для самих Соединенных Штатов. Президент Кеннеди в ходе одного из совещаний говорил: «Я думаю, что риск для нас увеличивается. Да, я так думаю. Какая тут разница? Во всяком случае, у них (у Советского Союза. — А.О.) имеется вполне достаточно средств для того, чтобы мы взлетели на воздух. Считаю, что это всего лишь вопрос…… В конце концов, это столь же политическая борьба, сколь и военная» {465}. Это был шаг к реализму, к пониманию объективной действительности.
Для американского руководства был совершенно ясен пугающий тупик силовой политики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132