Гриша сонно следит за мной.
Вдруг чуть слышно скрипит кухонная дверь, приоткрывается. На пороге стоит Анна Сергеевна. Поверх ночной рубашки она накинула пальто. Лицо у нее совсем бледное и губы дрожат. Одной рукой она стягивает на груди края пальто.
Анна Сергеевна останавливается в дверях и тихо, еле слышно спрашивает:
— Вы правду скажите, вы не из милиции?
Гриша серьезно и сочувственно смотрит на нее и тоже тихо отвечает:
— Да, мы из милиции, Анна Сергеевна.
Женщина вдруг прижимает свободную руку ко рту и молча плачет, еле слышно всхлипывая и втягивая ртом катящиеся по щеке слезы.
— Ну что вы, Анна Сергеевна… Ну что вы… Ну, успокойтесь, — наперебой говорим мы, вскочив со своих табуреток.
Гриша придвигает ей свою:
— Да вы садитесь…
Анна Сергеевна неловко опускается на табуретку, стараясь запахнуть полы пальто.
— Вы… забрать его… пришли?.. — давясь слезами, спрашивает она.
Ладонь ее уже не прижата ко рту, она опустилась ниже и обхватила горло, словно пытаясь помешать рвущимся оттуда словам.
— Нет, — отвечает Гриша. — Пока нам надо только поговорить.
Но она в отчаянии трясет головой.
— Что вы! С ним нельзя говорить! Это зверь. Он и слов-то не понимает!.. Простых слов!.. Я же… я в ногах у него валялась. Я умоляла… не пей, не пей! Семья же у тебя, дети… Как он измывается над ними, надо мной… вы бы видели только… Заберите!.. Христом-богом прошу, заберите… сил моих больше нет так жить…
— Успокойтесь, Анна Сергеевна, — волнуясь, говорит Гриша. — Я вас прошу, успокойтесь. Нельзя так.
Я поспешно протягиваю ей стакан воды.
— Выпейте…
Но она ничего не видит, ничего не слышит, она словно в бреду и не может остановиться.
— Я бы уже давно… но как без отца? Два мальчика ведь… И эта ведьма еще… кружит, кружит… А мне он опостылел, ну совсем… со страхом жду его каждую ночь, с жутью… пьяный, грязный лезет в постель… скотина чище, ласковей… трясусь вся… Я вас прошу… — Она вдруг соскальзывает с табурета на пол и тянет к нам руки. — Ну, люди вы или нет?.. И дети же…
Гриша кидается ее поднимать.
Но в этот момент дверь кухни с треском распахивается и вбегает старуха. Она подскакивает к Анне Сергеевне и наотмашь бьет ее по лицу раз, другой…
— А-а, сука!.. На мужа родного!.. — вопит она. — Да я тебя… убью!.. Своей рукой убью!.. Морду искровеню!..
Тут уже вмешиваемся мы. Но скрутить старуху оказывается не так-то просто, она вырывается, кидается во все стороны, плюется, кусается и изрыгает площадную ругань. По мне, так лучше любой пьяный хулиган, чем вот такая фурия.
Анна Сергеевна забилась в угол и оттуда испуганно наблюдает за безобразной сценой.
А когда уже нам удается угомонить старуху, из-за стенки раздается тонкий детский плач, а другой голос, постарше, к тому же хриплый спросонья, недовольно басит:
— Мам, опять эта стерва на тебя гавкает? Зарежу я ее, увидишь…
— Тише, Юрочка, тише, — давясь слезами, отвечает Анна Сергеевна. — Спи, ради бога.
— Этот, что ли, припер? — продолжает допрашивать детский голос.
— Не пришел, не пришел. Спи.
— Ну и ладно… — засыпая, бормочет за стенкой мальчик. — Пусть только придет…
Старуху мы отводим в ее комнату, и она со стоном и руганью валится на тахту.
Потом мы возвращаемся в кухню, и я говорю Анне Сергеевне:
— Но где же он, Федор? Как до него добраться? Без этого ведь ничего нельзя предпринять.
— Он тут… Он недалеко… — еле слышно шепчет она. — В сарае… там…
— Анна Сергеевна делает слабый жест рукой.
Я низко склоняюсь, чтобы уловить эти тихие, шелестящие слова, и в этот момент раздается осторожный стук в окно.
Гриша мгновенно гасит свет, и я раздвигаю плотные занавески. За окном непроглядная темень. Но когда привыкают глаза, я начинаю различать возле дома чьи-то неясные тени, двух или даже трех человек.
— Я открою форточку, — говорю я Анне Сергеевне, — а вы спросите, что им надо.
И толкаю форточку.
— Чего надо? — громко, звенящим голосом спрашивает Анна Сергеевна.
— Здесь Лосев? Или Волович? — кричит со двора чей-то знакомый голос.
Свои! Уж не прислал ли кого-нибудь за нами Кузьмич? Так или иначе, но это свои. И я громко откликаюсь:
— Здесь мы. Это кто?
— Володя! И Константин Прокофьевич тоже здесь. Выходите. Дело есть.
— Сейчас!
Я закрываю форточку и обращаюсь к Анне Сергеевне:
— Так где же этот сарай, вы нам покажете?
— Ой, боюсь!.. Хотя… когда Федор придет домой, она ему все скажет… он и взаправду убьет… Ну, что за жизнь, господи…
— Так покажите же нам этот сарай. Хотя бы издали.
— Да, да… издали… сейчас оденусь.
— Мы обождем на крыльце, — говорит Гриша.
Во дворе нас поджидают Константин Прокофьевич, Володя и с ними какой-то незнакомый паренек.
— Товарищ из штаба дружины, — поясняет мне Володя и, обращаясь к пареньку, солидно, хотя и дружески, говорит: — Все. Спасибо. Вы свободны.
Оказывается, наши товарищи неожиданно получили вполне достоверные данные о том, что Иван Зинченко, которого они поджидали у него в доме, сейчас находится у Мухина.
Сообщил им об этом приятель Ивана, зашедший вечером в гости к его сестре. Это подтвердила в конце концов и сама сестра, до того молчавшая как рыба. Только вчера она завезла к Федору домой какие-то вещи для Ивана и отдала их старухе, которая обещала все это тут же ему передать.
— Так что они где-то здесь, близко, — заключает Володя.
— Сейчас нам покажут, где они, — загадочно и чуть торжествующе говорит Гриша.
Вскоре на крыльцо выходит Анна Сергеевна, и мы в кромешной тьме молча следуем за ней, то и дело спотыкаясь и налетая друг на друга. Как слепцы, вытянув вперед руки, мы ощупываем стены и углы бесчисленных ветхих сараев, между которыми порой еле протискиваемся. Анна Сергеевна изредка останавливается и поджидает нас. Она легко ориентируется в этом лабиринте. А я вот не сразу соображаю, что мы находимся уже в соседнем дворе. Это мне удается, только когда мы осторожно огибаем ветхий одноэтажный домик с высокой покатой крышей и ставнями на окнах, которого не было во дворе, где живет Федор.
Пока мы пробираемся вслед за Анной Сергеевной, я пытаюсь составить план дальнейших действий. Прежде всего надо будет обследовать тот сарай снаружи, а потом уже попытаться неслышно проникнуть в него, если…
Но тут я неожиданно в темноте наталкиваюсь на остановившуюся Анну Сергеевну.
— Вон, видите? — волнуясь, шепчет она, притянув меня за рукав к себе и указав другой рукой в сторону неясно темнеющего и, кажется, довольно большого сарая в нескольких шагах от нас.
— А кто там еще, кроме Федора? — тоже шепотом спрашиваю я. — Не знаете?
— Откуда же мне знать? Иван небось, — торопливо отвечает Анна Сергеевна и добавляет: — Ну, я побежала.
Она неслышно и мгновенно растворяется в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Вдруг чуть слышно скрипит кухонная дверь, приоткрывается. На пороге стоит Анна Сергеевна. Поверх ночной рубашки она накинула пальто. Лицо у нее совсем бледное и губы дрожат. Одной рукой она стягивает на груди края пальто.
Анна Сергеевна останавливается в дверях и тихо, еле слышно спрашивает:
— Вы правду скажите, вы не из милиции?
Гриша серьезно и сочувственно смотрит на нее и тоже тихо отвечает:
— Да, мы из милиции, Анна Сергеевна.
Женщина вдруг прижимает свободную руку ко рту и молча плачет, еле слышно всхлипывая и втягивая ртом катящиеся по щеке слезы.
— Ну что вы, Анна Сергеевна… Ну что вы… Ну, успокойтесь, — наперебой говорим мы, вскочив со своих табуреток.
Гриша придвигает ей свою:
— Да вы садитесь…
Анна Сергеевна неловко опускается на табуретку, стараясь запахнуть полы пальто.
— Вы… забрать его… пришли?.. — давясь слезами, спрашивает она.
Ладонь ее уже не прижата ко рту, она опустилась ниже и обхватила горло, словно пытаясь помешать рвущимся оттуда словам.
— Нет, — отвечает Гриша. — Пока нам надо только поговорить.
Но она в отчаянии трясет головой.
— Что вы! С ним нельзя говорить! Это зверь. Он и слов-то не понимает!.. Простых слов!.. Я же… я в ногах у него валялась. Я умоляла… не пей, не пей! Семья же у тебя, дети… Как он измывается над ними, надо мной… вы бы видели только… Заберите!.. Христом-богом прошу, заберите… сил моих больше нет так жить…
— Успокойтесь, Анна Сергеевна, — волнуясь, говорит Гриша. — Я вас прошу, успокойтесь. Нельзя так.
Я поспешно протягиваю ей стакан воды.
— Выпейте…
Но она ничего не видит, ничего не слышит, она словно в бреду и не может остановиться.
— Я бы уже давно… но как без отца? Два мальчика ведь… И эта ведьма еще… кружит, кружит… А мне он опостылел, ну совсем… со страхом жду его каждую ночь, с жутью… пьяный, грязный лезет в постель… скотина чище, ласковей… трясусь вся… Я вас прошу… — Она вдруг соскальзывает с табурета на пол и тянет к нам руки. — Ну, люди вы или нет?.. И дети же…
Гриша кидается ее поднимать.
Но в этот момент дверь кухни с треском распахивается и вбегает старуха. Она подскакивает к Анне Сергеевне и наотмашь бьет ее по лицу раз, другой…
— А-а, сука!.. На мужа родного!.. — вопит она. — Да я тебя… убью!.. Своей рукой убью!.. Морду искровеню!..
Тут уже вмешиваемся мы. Но скрутить старуху оказывается не так-то просто, она вырывается, кидается во все стороны, плюется, кусается и изрыгает площадную ругань. По мне, так лучше любой пьяный хулиган, чем вот такая фурия.
Анна Сергеевна забилась в угол и оттуда испуганно наблюдает за безобразной сценой.
А когда уже нам удается угомонить старуху, из-за стенки раздается тонкий детский плач, а другой голос, постарше, к тому же хриплый спросонья, недовольно басит:
— Мам, опять эта стерва на тебя гавкает? Зарежу я ее, увидишь…
— Тише, Юрочка, тише, — давясь слезами, отвечает Анна Сергеевна. — Спи, ради бога.
— Этот, что ли, припер? — продолжает допрашивать детский голос.
— Не пришел, не пришел. Спи.
— Ну и ладно… — засыпая, бормочет за стенкой мальчик. — Пусть только придет…
Старуху мы отводим в ее комнату, и она со стоном и руганью валится на тахту.
Потом мы возвращаемся в кухню, и я говорю Анне Сергеевне:
— Но где же он, Федор? Как до него добраться? Без этого ведь ничего нельзя предпринять.
— Он тут… Он недалеко… — еле слышно шепчет она. — В сарае… там…
— Анна Сергеевна делает слабый жест рукой.
Я низко склоняюсь, чтобы уловить эти тихие, шелестящие слова, и в этот момент раздается осторожный стук в окно.
Гриша мгновенно гасит свет, и я раздвигаю плотные занавески. За окном непроглядная темень. Но когда привыкают глаза, я начинаю различать возле дома чьи-то неясные тени, двух или даже трех человек.
— Я открою форточку, — говорю я Анне Сергеевне, — а вы спросите, что им надо.
И толкаю форточку.
— Чего надо? — громко, звенящим голосом спрашивает Анна Сергеевна.
— Здесь Лосев? Или Волович? — кричит со двора чей-то знакомый голос.
Свои! Уж не прислал ли кого-нибудь за нами Кузьмич? Так или иначе, но это свои. И я громко откликаюсь:
— Здесь мы. Это кто?
— Володя! И Константин Прокофьевич тоже здесь. Выходите. Дело есть.
— Сейчас!
Я закрываю форточку и обращаюсь к Анне Сергеевне:
— Так где же этот сарай, вы нам покажете?
— Ой, боюсь!.. Хотя… когда Федор придет домой, она ему все скажет… он и взаправду убьет… Ну, что за жизнь, господи…
— Так покажите же нам этот сарай. Хотя бы издали.
— Да, да… издали… сейчас оденусь.
— Мы обождем на крыльце, — говорит Гриша.
Во дворе нас поджидают Константин Прокофьевич, Володя и с ними какой-то незнакомый паренек.
— Товарищ из штаба дружины, — поясняет мне Володя и, обращаясь к пареньку, солидно, хотя и дружески, говорит: — Все. Спасибо. Вы свободны.
Оказывается, наши товарищи неожиданно получили вполне достоверные данные о том, что Иван Зинченко, которого они поджидали у него в доме, сейчас находится у Мухина.
Сообщил им об этом приятель Ивана, зашедший вечером в гости к его сестре. Это подтвердила в конце концов и сама сестра, до того молчавшая как рыба. Только вчера она завезла к Федору домой какие-то вещи для Ивана и отдала их старухе, которая обещала все это тут же ему передать.
— Так что они где-то здесь, близко, — заключает Володя.
— Сейчас нам покажут, где они, — загадочно и чуть торжествующе говорит Гриша.
Вскоре на крыльцо выходит Анна Сергеевна, и мы в кромешной тьме молча следуем за ней, то и дело спотыкаясь и налетая друг на друга. Как слепцы, вытянув вперед руки, мы ощупываем стены и углы бесчисленных ветхих сараев, между которыми порой еле протискиваемся. Анна Сергеевна изредка останавливается и поджидает нас. Она легко ориентируется в этом лабиринте. А я вот не сразу соображаю, что мы находимся уже в соседнем дворе. Это мне удается, только когда мы осторожно огибаем ветхий одноэтажный домик с высокой покатой крышей и ставнями на окнах, которого не было во дворе, где живет Федор.
Пока мы пробираемся вслед за Анной Сергеевной, я пытаюсь составить план дальнейших действий. Прежде всего надо будет обследовать тот сарай снаружи, а потом уже попытаться неслышно проникнуть в него, если…
Но тут я неожиданно в темноте наталкиваюсь на остановившуюся Анну Сергеевну.
— Вон, видите? — волнуясь, шепчет она, притянув меня за рукав к себе и указав другой рукой в сторону неясно темнеющего и, кажется, довольно большого сарая в нескольких шагах от нас.
— А кто там еще, кроме Федора? — тоже шепотом спрашиваю я. — Не знаете?
— Откуда же мне знать? Иван небось, — торопливо отвечает Анна Сергеевна и добавляет: — Ну, я побежала.
Она неслышно и мгновенно растворяется в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106