Чтоб не думали, что я интересуюсь их секретами. Хотя и любопытно бы знать, о какой это машине говорил ребятам Анатолий, как это он так ловко ее в Москве оформил. Значит, выдали ее за списанную, что ли? Ох и ловкач, видать, этот Анатолий. Да и один ли он такой в этом колхозе? И вот туда «по служебным делам» ездила Вера, с этим самым прохвостом Анатолием, кстати.
По той же железной, гремящей лестнице я выбираюсь на двор и тут убеждаюсь, что снова льет дождь. Не раздумывая, залезаю в машину и принимаюсь ждать Анатолия.
Как же мне вести с ним разговор? Ту поездку с Верой, наверно, запомнил. И конечно, помнит, ездил ли кто-нибудь с ней, или она поехала одна. Значит, остается только завести с ним разговор о Вере и о той поездке. Кажется, все тут просто? Но это только кажется. Анатолий, по-видимому, только что вернулся из Москвы, получал там машину для колхоза. Вполне возможно, что получал ее как раз по разверстке того самого управления, где работала Вера. Меншутин говорил мне о таких операциях, в соответствии с решением Моссовета. И вот Анатолий, попав в Москву, мог зайти в управление и… и узнать о смерти Веры. Или мог побывать там раньше и увидеться с Верой, с еще живой Верой. Как же ему напомнить о ней?
В этот момент сквозь потоки дождя за ветровым стеклом я замечаю, как в дверном проеме котельной появляется долговязая фигура в черной кожаной куртке и мятой кепке. Анатолий оглядывается и, видимо, замечает меня в машине. В два прыжка он оказывается возле дверцы, с силой рвет ее на себя и валится на сиденье возле меня, ухватившись руками за рулевое колесо.
Теперь я могу рассмотреть его получше. У него круглое лицо с вздернутым носом, густые, суровые брови и хмурые глаза. Словом, парень решительный, инициативный и находчивый, как, впрочем, все шоферы. Сейчас он смотрит на меня весьма подозрительно и с неудовольствием спрашивает:
— Ну, чего тебе?
— Толь, ты помнишь Веру? — в свою очередь, но вполне миролюбиво, даже дружески, спрашиваю я его. — Прошлым летом из Москвы сюда приезжала, ты еще в колхоз к себе ее возил.
— Почему ж не помню? Помню, — спокойно отвечает Анатолий, и в голосе его исчезает настороженность, кажется, ему даже приятно это вспомнить.
— Ты после ее видел?
— Не, — вздыхает Анатолий и лезет в карман куртки за сигаретами. — Отличная девка. А ты ее откуда знаешь?
— Сестренка моя.
Который раз уже произношу я эти слова, и каждый раз они волнуют меня не фальшью своей, а какой-то странной, нереальной своей правдивостью, словно и в самом деле стала мне Вера близкой, стала почти сестрой. Мистика какая-то, а мне почему-то не по себе.
— Ну да? — изумляется Анатолий. — Чего же она тебе про меня говорила, интересно?
— А вот что есть такой Толя, что парень хороший, честный.
— Уж прямо так и «честный»? — смеется явно польщенный Анатолий. — Нашему брату во всем честным быть никак нельзя. А то не только не заработаешь, а и ездить будет не на чем.
— Ладно тебе, — я машу рукой, — на самого себя наговаривать. Что ж ты, жулик, украл чего?
— Ну, украл не украл, а ловкость рук требуется. Вот, к примеру, Вера тогда. Документики привезла. А что за документиками, соображаешь? — Он делает неопределенный жест рукой и подмигивает. — За ними, брат, — переговоры.
— С тобой? — усмехаюсь я.
— Зачем?! Мое дело маленькое: получить — доставить, угнать — пригнать. Как прикажут. А переговоры начальство ведет.
Он снова подмигивает и протягивает мне сигареты. Я с удовольствием закуриваю.
— Вере тогда заночевать у вас пришлось, — равнодушно говорю я между двумя затяжками.
— Ага. Ливень. А у нас в двух местах дорогу враз размывает. В темноте лучше не ехать.
— А зачем ей вообще надо было ехать? Передала бы с тобой бумаги, и делу конец.
— «Передала бы»! — Анатолий смотрит на меня иронически, как на круглого несмышленыша. — Там же личное письмо к нашему председателю было. Ну, и ей он тоже кое-что в руки передал. Я так понимаю. А она тоже вроде тебя, — он неопределенно шевелит пальцами около виска. — В делах ни бум-бум. Я же видел.
— А чего ты видел?
— Я-то? — хитро косится на меня Анатолий. — Чего видел, того не понял, а что понял, того не видел. Ясно?
— Куда яснее, — смеюсь я. — Да меня, в общем-то, это все не касается, чтобы еще напрягаться. А Вера с тобой одна ездила?
— А это разве тебя касается? — смеется Анатолий.
— Фью! — презрительно усмехаюсь я. — Тут секрета нет и не было. Будь спокоен. Глупость одна была.
Я говорю нарочито туманно, но Анатолий этого не замечает, для него мои слова звучат, видимо, вполне конкретно.
— Ну да, «глупость», — говорит он. — Тот деятель, как тигр, рвался в машину. Вера ему говорит: «Я по делу еду, а не гулять. Неудобно, мол, тебе ехать». А он в одну дуду: «Не пущу тебя одну, и все». Ну, цирк. Я и то не выдержал. «Что ж, говорю, съедим мы ее, что ли?» — «А ты, говорит, в чужие дела не суйся». Ну, а Вера, та тоже с характером. Нет, и все. А тот… Был бы у него пистолет, застрелил бы, ей-богу. А ты говоришь, «глупости»…
— Это Павел-то?
— А кто же еще?
— Ну, а Вера как с ним?
— Она с ним спокойно. Когда поехали мы, я еще не раскумекал, что к чему, и говорю: «Ревнивый у вас супруг». А она смеется. «Пока, говорит, не супруг». — «Что ж, говорю, надо погулять напоследок, а?» Но Вера твоя на этот счет строгая оказалась. Я таких, между прочим, не люблю, но уважаю. Когда заночевать пришлось, все беспокоилась: «Павлик, мол, с ума сходит» Как они там, небось поженились?
Я невольно вздыхаю. У меня не поворачивается язык рассказать ему о том, что случилось с Верой. Да и не следует это рассказывать.
— Нет, не поженились, — отвечаю я.
И машинально закуриваю новую сигарету.
Анатолий, вдруг посерьезнев, говорит:
— Бывает. Всяко, знаешь, в жизни бывает. И с нашим братом тоже, не думай. То живешь-живешь, как трава. Есть-пить имеется, от сих до сих вкалываешь, выпить — пожалуйста, баба тоже тут. Вечером — телевизор. Все вроде нормально. Все у тебя есть. Даже на красной доске висишь. И вдруг словно какой умный человек тебя издалека толкнет. Как ты, чучело, живешь? И как вокруг живут и еще дальше? Ты оглядись, ты прислушайся. Куда все движется, куда несется? Сегодня ты вот на столечко обманул, а вчера тебя во-он на сколько обманули… — Анатолий то указывает на кончик пальца, то разводит в стороны руки.
И передо мной на минуту оказывается словно совсем другой человек.
— Да, Толя, — соглашаюсь я. — Сейчас нельзя как трава жить. Сейчас соображать надо, что к чему.
Но Анатолий снова бесшабашно машет рукой.
— Меня еще в парламент не выбрали, — насмешливо говорит он, глядя в мокрое, иссеченное дождем стекло. — И президента под суд я отдавать пока не собираюсь. Даже где для колхоза три машины и автобус достать, тоже не мне пришлось соображать, а Евгению Матвеевичу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106