Пейте вино, любезный друг! Пейте так крепко, чтоб трепетали все враги веры. Этот искренний друг препровождает к тому украшению благочиния составленную по надлежащей форме фетву, на основании которой всякий истинный сын пророка вправе выпить всё вино армян, греков и франков. Что касается до исфаганских дынь, то этот друг желает, чтоб дом того друга процветал бесконечно и рассадники его сердца производили одни лишь арбузы благополучия и тыквы настоящей приязни. Этот друг должен немедленно ехать за город по одному, не терпящему отлагательства делу и просит того друга одолжить его своим конём с седлом и полным убором, с тем что, буде угодно аллаху, возвратит его в исправности, как только приедет назад». (Печать.)
ФЕТВА
«Вопрос: Зейд спрашивает у этого раба аллахова – можно ли без нарушения закона и погубления души пить вино, сколько угодно, если того требует поддержание здоровья и жизни, необходимых для славы веры и страха правоверных?»
«Ответ; Можно». (Печать)
II
«Душа моя, Абдул-Карим, и проч.
Письмо ваше мы получили и постигли его содержание. Сто туманов вы вручите подателю этой записки, Хаджи-Бабе-беку, доверенному слуге нашему. О прочих обстоятельствах, прописанных в письме вашем, пришлём к вам ответ в непродолжительном времени. Между тем секите всех палками по подошвам, а мы будем молить аллаха, чтобы простёр на вас небесный свой покров». (Печать.)
Сложив эти два письма, я запечатал их облатками из липкой бумаги и спрятал за пазуху. С каким нетерпением ожидал я той минуты, когда сладкий сон правоверных дозволит мне выпутаться из предприятия, которое, может статься, затеял я на свою погибель! Уже было около полуночи, и я собирался оставить хельвет муллы-баши. Вдруг послышалось лёгкое стучание в двери. Я думал, что, наверное, полицмейстер со своими урядниками пришёл брать меня в тюрьму. Но тихий женский голос, умильно отзывающийся за дверьми, вскоре объяснил всё дело: это была одна из невольниц. Хотя я и чувствовал, как приятно было бы представлять в этом случае лицо муллы-баши, но свидание с его любовницами совсем не входило в мои соображения. По этой причине на нежный шёпот таинственной посетительницы я отвечал громким храпением, которое удостоверило её положительно, что «опора аллахова закона» не в духе теперь заниматься с мирянами.
Когда все в доме уснули, я вышел из хельвета, отыскал главный вход, который легко отворил, и, выскочив на улицу, побежал так быстро, как будто кто-нибудь гнался за мною. Избежав благополучно встречи с ночною стражею, я укрылся в одной развалине, где тотчас скинул с себя заметное платье моего предместника. Вскоре начало светать. Не теряя ни минуты времени, я пошёл в базары, купил себе за безделицу обыкновенный подержанный кафтан и, нарядясь в него, отправился к главноуправдяющему благочинием.
Насакчи-баши был ещё в своём тереме. Слуга, которому отдал я письмо муллы-баши с разрешением пить вино, случился вовсе мне незнакомый. Я просил его дать мне поскорее ответ, так как хозяин мой, мулла-баши, спешит, не знаю почему, за город и только ждёт лошади.
Требование моё не встретило никакого затруднения. Насакчи-баши был так обрадован снисходительностью своего приятеля, что немедленно приказал дать мне лучшего своего коня.
Когда привели ко мне пышного туркменца с бархатным вызолоченным седлом, золотою цепью через голову и уздою, украшенною серебром и финифтью, я чуть не сказал людям, что мне не нужно таких богатых вещей. Но отказ был бы некстати, и дела не терпели отлагательства. Поэтому я равнодушно принял от них коня и повёл его за узду на улицу, где мигом вскочил в седло, поскакал к развалине, схватил платье муллы-баши, слишком хорошее, чтоб уступить его крысам, и через четверть часа очутился за городом.
Долгое время ехал я безостановочно просёлочными дорогами, направляясь по возможности к Хамадану, в окрестностях которого, как давно мне было известно, лежала деревня муллы-баши. В полдень спешился я в одном глухом овраге, примыкающем к руслу реки Караджа, чтоб отдохнуть часа два и покормить скотину. Свершённый мною подвиг наполнял меня радостью и тревожил пагубными следствиями. «Конец концов, я украл лошадь! – подумал я. – Если меня поймают, то как раз зарядят мною мортиру и выстрелят на воздух. Но, с другой стороны, я тут нисколько не виновен: это предопределение! Я не искал смерти муллы-баши: он сам пришёл ко мне. Судьба, так сказать, уронила его в мою полу с тем, чтобы он в ней скончался и чтобы я, волею или неволею, занял его место. Яснее дня, что само предопределение произвело меня в его векили, то есть наместники или представители. В таком случае всё, что я ни сделал и ни написал от его имени во время исправления мною его должности, свято и законно: платье его – моё платье, за лошадь, которую взял я по приказанию его наместника, отвечает он; сто его туманов уступлены мне правильно, и если насакчи-баши может по чистой совести пить вино, основываясь на дозволении, утверждённом печатью муллы-баши, то почему ж нельзя мне, рабу божию, так же добросовестно носить его часы, издерживать его деньги и ездить на чужом коне?»
Ободрясь таким логическим заключением, я опять сел на лошадь и помчался далее. Я не смел нигде расспрашивать о местоположении деревни муллы-баши и ехал почти наудачу; но в конце усомнился, не проехал ли я мимо неё, и поворотил с дороги в одно маленькое селение, где мужики доставили мне нужные сведения. Узнав, что имение покойника, называемое Сеидабад, отстоит оттуда не более одного фарсаха, я одушевился новыми силами и надеждами. Надобно было только переписать иначе письмо моё к Абдул-Кариму, потому что он не управитель, а местный мулла, который из усердия к своему начальнику заведывает деревнею его безвозмездно. Заехав за гору, я слез с лошади и написал другое письмо.
Глава XVIII
Прибытие в деревню муллы-баши. История жизни муллы Надана
Въезжая в Сеидабад, я надулся соразмерно с пышностью моего коня и бархатного седла. Гордый и повелительный взгляд незнакомца невольно заставил поселян поклониться мне в пояс.
– Где Абдул-Карим? – спросил я у них, отдавая лошадь одному из пособлявших мне слезать с неё.
Мужики тотчас побежали искать его. Абдул-Карим явился и приветствовал меня с должною учтивостью. Удостоверившись с моей стороны, что мозг его находится в надлежащей исправности и что он вчера, и тсетьего дня, и месяц, и год, и три года тому назад пользовался вожделенным здоровьем, я вручил ему письмо и примолвил:
– Слуга ваш приехал сюда от имени муллы-баши по известному вам делу.
Абдул-Карим одарён был взглядом удивительно быстрым и проницательным, который отнюдь не сходствовал с моим делом. Сначала он привёл меня в некоторое смущение, и я тогда лишь собрался с умом, когда он, прочитав записку, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
ФЕТВА
«Вопрос: Зейд спрашивает у этого раба аллахова – можно ли без нарушения закона и погубления души пить вино, сколько угодно, если того требует поддержание здоровья и жизни, необходимых для славы веры и страха правоверных?»
«Ответ; Можно». (Печать)
II
«Душа моя, Абдул-Карим, и проч.
Письмо ваше мы получили и постигли его содержание. Сто туманов вы вручите подателю этой записки, Хаджи-Бабе-беку, доверенному слуге нашему. О прочих обстоятельствах, прописанных в письме вашем, пришлём к вам ответ в непродолжительном времени. Между тем секите всех палками по подошвам, а мы будем молить аллаха, чтобы простёр на вас небесный свой покров». (Печать.)
Сложив эти два письма, я запечатал их облатками из липкой бумаги и спрятал за пазуху. С каким нетерпением ожидал я той минуты, когда сладкий сон правоверных дозволит мне выпутаться из предприятия, которое, может статься, затеял я на свою погибель! Уже было около полуночи, и я собирался оставить хельвет муллы-баши. Вдруг послышалось лёгкое стучание в двери. Я думал, что, наверное, полицмейстер со своими урядниками пришёл брать меня в тюрьму. Но тихий женский голос, умильно отзывающийся за дверьми, вскоре объяснил всё дело: это была одна из невольниц. Хотя я и чувствовал, как приятно было бы представлять в этом случае лицо муллы-баши, но свидание с его любовницами совсем не входило в мои соображения. По этой причине на нежный шёпот таинственной посетительницы я отвечал громким храпением, которое удостоверило её положительно, что «опора аллахова закона» не в духе теперь заниматься с мирянами.
Когда все в доме уснули, я вышел из хельвета, отыскал главный вход, который легко отворил, и, выскочив на улицу, побежал так быстро, как будто кто-нибудь гнался за мною. Избежав благополучно встречи с ночною стражею, я укрылся в одной развалине, где тотчас скинул с себя заметное платье моего предместника. Вскоре начало светать. Не теряя ни минуты времени, я пошёл в базары, купил себе за безделицу обыкновенный подержанный кафтан и, нарядясь в него, отправился к главноуправдяющему благочинием.
Насакчи-баши был ещё в своём тереме. Слуга, которому отдал я письмо муллы-баши с разрешением пить вино, случился вовсе мне незнакомый. Я просил его дать мне поскорее ответ, так как хозяин мой, мулла-баши, спешит, не знаю почему, за город и только ждёт лошади.
Требование моё не встретило никакого затруднения. Насакчи-баши был так обрадован снисходительностью своего приятеля, что немедленно приказал дать мне лучшего своего коня.
Когда привели ко мне пышного туркменца с бархатным вызолоченным седлом, золотою цепью через голову и уздою, украшенною серебром и финифтью, я чуть не сказал людям, что мне не нужно таких богатых вещей. Но отказ был бы некстати, и дела не терпели отлагательства. Поэтому я равнодушно принял от них коня и повёл его за узду на улицу, где мигом вскочил в седло, поскакал к развалине, схватил платье муллы-баши, слишком хорошее, чтоб уступить его крысам, и через четверть часа очутился за городом.
Долгое время ехал я безостановочно просёлочными дорогами, направляясь по возможности к Хамадану, в окрестностях которого, как давно мне было известно, лежала деревня муллы-баши. В полдень спешился я в одном глухом овраге, примыкающем к руслу реки Караджа, чтоб отдохнуть часа два и покормить скотину. Свершённый мною подвиг наполнял меня радостью и тревожил пагубными следствиями. «Конец концов, я украл лошадь! – подумал я. – Если меня поймают, то как раз зарядят мною мортиру и выстрелят на воздух. Но, с другой стороны, я тут нисколько не виновен: это предопределение! Я не искал смерти муллы-баши: он сам пришёл ко мне. Судьба, так сказать, уронила его в мою полу с тем, чтобы он в ней скончался и чтобы я, волею или неволею, занял его место. Яснее дня, что само предопределение произвело меня в его векили, то есть наместники или представители. В таком случае всё, что я ни сделал и ни написал от его имени во время исправления мною его должности, свято и законно: платье его – моё платье, за лошадь, которую взял я по приказанию его наместника, отвечает он; сто его туманов уступлены мне правильно, и если насакчи-баши может по чистой совести пить вино, основываясь на дозволении, утверждённом печатью муллы-баши, то почему ж нельзя мне, рабу божию, так же добросовестно носить его часы, издерживать его деньги и ездить на чужом коне?»
Ободрясь таким логическим заключением, я опять сел на лошадь и помчался далее. Я не смел нигде расспрашивать о местоположении деревни муллы-баши и ехал почти наудачу; но в конце усомнился, не проехал ли я мимо неё, и поворотил с дороги в одно маленькое селение, где мужики доставили мне нужные сведения. Узнав, что имение покойника, называемое Сеидабад, отстоит оттуда не более одного фарсаха, я одушевился новыми силами и надеждами. Надобно было только переписать иначе письмо моё к Абдул-Кариму, потому что он не управитель, а местный мулла, который из усердия к своему начальнику заведывает деревнею его безвозмездно. Заехав за гору, я слез с лошади и написал другое письмо.
Глава XVIII
Прибытие в деревню муллы-баши. История жизни муллы Надана
Въезжая в Сеидабад, я надулся соразмерно с пышностью моего коня и бархатного седла. Гордый и повелительный взгляд незнакомца невольно заставил поселян поклониться мне в пояс.
– Где Абдул-Карим? – спросил я у них, отдавая лошадь одному из пособлявших мне слезать с неё.
Мужики тотчас побежали искать его. Абдул-Карим явился и приветствовал меня с должною учтивостью. Удостоверившись с моей стороны, что мозг его находится в надлежащей исправности и что он вчера, и тсетьего дня, и месяц, и год, и три года тому назад пользовался вожделенным здоровьем, я вручил ему письмо и примолвил:
– Слуга ваш приехал сюда от имени муллы-баши по известному вам делу.
Абдул-Карим одарён был взглядом удивительно быстрым и проницательным, который отнюдь не сходствовал с моим делом. Сначала он привёл меня в некоторое смущение, и я тогда лишь собрался с умом, когда он, прочитав записку, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125