ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Как с верблюдами? – вскричал он. – Да верблюды в сравнении с нею ангелы! Ах, зачем аллах по благости своей не позволил мне лучше жениться на верблюдице! Вообразите сами, каким милым, любезным нравом одарено это бедное животное! Как оно кротко, послушно, смирно, важно, задумчиво! А эта женщина! Словно дракон, змея, сатана! Нет силы, ни крепости, кроме как у аллаха! Право, она иссушила мою душу! Она беспрестанно твердила мне о чести, которой я удостоился, женясь на отставной любовнице Средоточия вселенной, и всякое рассуждение заключала оплеухою или царапиною. Аман, аман, Хаджи! Если тебе суждено высватать мне ещё одну такую невесту, то лучше – на! – возьми этот нож и изрежь меня в куски.
Я уверял его, что мне самому надоело ремесло свата и я более не думаю об исправлении общественной нравственности, как в то время, когда женил его на сердитой ханум; что теперь, напротив, есть у меня капиталец, который желаю употребить в торговлю, и по этой именно причине пришёл к нему, как к человеку опытному в делах такого рода, сливкам купеческой сметливости, красе продавцов и покупателей, чтобы посоветоваться касательно отрасли промышленности, могущей доставить мне со временем независимое состояние.
Признание, насчёт капитала удивительно как возвысило меня в мнении Осман-аги. Он стал обращаться со мною уже как с лицом равного звания и познакомил меня со своим сыном, тяжёлым, присадистым турком, похожим на него как две капли воды. Тот, со своей стороны, услышав, что я «господин купец» и, сверх того, Хаджи-Баба, старинный слуга и товарищ отца его, важно осведомился о состоянии моего кейфа, дал мне покурить из своей трубки и предложил быть их гостем. Я поблагодарил отца и сына, и мы отправились в дом Осман-аги, лежащий поблизости базаров, в одном тесном переулке. У входа, по обеим сторонам возвышались две симметрические кучи навозу и copy; на одной из них было гнездо недавно окотившейся кошки; на другой помещалась паршивая сука с полудюжиною слепых щенков. Мы вошли в двери, сопровождаемые лаем и мяуканием животных и пронзительным писком многочисленного их потомства. Дом состоял из нескольких обветшалых комнат, не отличавшихся ни богатством, ни опрятностью. В тот же день перенёс я туда из караван-сарая свой ковёр и поселился в одном уголку гостиной. Лошака моего поместили на дворе.
Осман-ага приказал жене своей сготовить угощение, к которому пригласил одного бухарского купца и приятеля своего, маклера. Разговор исключительно касался торговли, в которой я был совершенный невежда. Мои собеседники усиленно советовали мне промышлять чубуками. По их словам, все прочие предметы потребления подвержены непостоянству людских прихотей – одни только чубуки на свете прочны и непоколебимы: они сильнее судьбы и свыше переменчивого порядка вещей этого мира, потому что пока турки пребудут верными учению благословенного Мухаммеда, до тех пор, по неисчерпаемой благости аллаха, они не будут ничего делать; будут дремать в сладостном кейфе, будут весь день курить табак и дорого платить за длинные черешневые чубуки. Вот план будущей моей торговли, начертаиный багдадскими моими друзьями.
Продав чубуки в Стамбуле, следует закупить сухих смокв в Смирне и отправиться с ними во Фарангистан. Тут можно достать за дешёвую цену красных ермолок, которые выгодно расходятся в Каире. В Египте франки пьют пропасть вина и пива и порожние бутылки продают за бесценок. Собрав две или три тысячи штук этого стеклянного товару, по восемь копеек за каждую, я должен следовать с караванами внутрь Африки, в Судан и Абиссинию, где всякая бутылка стоит от одного до полутора испанского пиастра. Заработав при таких оборотах значительные деньги, в Африке предстоит мне закупить невольников, перевезть их в Аравию и в Мохе променять на кофе. С кофеем поеду я в Персию, где сбуду его с огромным барышом. Сложив потом все эти прибыли, я увижу себя владельцем таких сокровищ, что в сравнении со мною Знаменитый Хатим-Таи, этот прославленный богач арабской древности, будет казаться нечто менее собаки.
Воображение моё воспламенилось картиною такой блистательной будущности. Я удалился в уголок, сел на своём ковре, поджал ноги и стал рассчитывать, сколько чубуков могу я купить за девяносто пять туманов, предполагая золотую свою цепь сохранить до Стамбула, чтобы продать её безопасно и без наклада. На другой день я отыскал одного из дровосеков, которые по заказу отправляются в горы Лур и Бахтиари для вырубки чубуков, и заключил с ним условие на доставку мне известного количества этого благородного товара.
До возвращения дровосека из гор время текло для меня очень медленно. Я скучал ужасно, сидя весь день один дома, и, право, не знал бы, что с собою делать, если бы вдруг не выскочил у меня на правой щеке известный эндемический чирей, который однажды в жизни поражает всякого жителя и путешественника в Багдаде и Алеппе, продолжается несколько месяцев и оставляет после себя гадкие язвины, обезображивающие лица большей части туземцев. Жена и молодая дочь Осман-аги взялись лечить меня известными всем багдадкам средствами, и с тех пор стал я проводить дни немножко приятнее, переменяя на щеке пластыри, изготовляемые матерью, и нежно перемигиваясь с дочерью, которая чувствовала в сердце удивительное ко мне расположение.
Наконец получил я от дровосека кучу прекрасных чубуков, которыми навьючил целых трёх лошаков. Караван выступил из Багдада в очаровательное весеннее утро. Я ехал на собственном лошаке, нагружённом постелью и платьем, высоко уложенными на седле, которое сверх того было обвешано сумами и мешками, заключавшими в себе разные мелкие вещи и жизненные припасы. С вершины этой мягкой горы с удовольствием посматривал я на движения каравана, в котором сам уже составлял довольно важное лицо, и услаждал слух свой звоном бесчисленных колокольчиков, в числе которых бренчали и мои три штуки.
Ближайшие товарищи мои были Осман-ага, приятель его бухарец и двое багдадских купцов. В караване находилось несколько человек моих соотчичей, родом из разных городов Персии; но я избегал их сообщества и даже знакомства. Слух о моём приключении с муллою-баши распространился между ними по болтливости прежних моих спутников. Поэтому я предпочёл выдавать себя за багдадского уроженца, к чему способствовали мне не только мой наряд, но и огромный на щеке пластырь, с которым выехал я из Багдада.
Не хочу томить внимания читателей исчислением мелких приключений путешествия нашего через турецкие области. Они заключались в обыкновенных опасностях от разбойников, ссорах погонщиков и драках при вступлении в каждый почти караван-сарай. Довольно того, что мы прибыли в Стамбул, не будучи нигде ограблены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125