Где ты был эти годы? Что с тобой произошло? Тебя ведь считают пропавшим без вести. Так мне сообщили. «Пропавший без вести»! Какие страшные слова. – Она тяжко вздохнула, пригорюнилась.
– Эх, Таня, – бесшабашно махнул рукой Менатян, – зачем такие слова говоришь? Разве это играет какую-нибудь роль? Есть ты, есть я. Мы – вместе. Вот и все. Остальное неважно.
– Нет, – решительно сказала Таня, – так нельзя. Неважно, ты говоришь? Слова? Это не так, все очень серьезно. Идет война… Откуда ты? Где пропадал без малого два года? Почему не писал? Почему появился здесь, в Туле, а не в Москве? Почему, наконец, сидел в зале и не подошел ко мне там, после концерта, а пришел крадучись, тайком. Объясни мне, я очень тебя прошу.
Менатян криво усмехнулся:
– Слушай, Таня, я тебя не узнаю. Ты не Таня, ты – прокурор, нет – целый трибунал! Ты мне целый допрос устроила! А? – Он рассмеялся.
Однако Таня не приняла игривого тона, она была не склонна шутить, а требовала ответа на свои вопросы. Тогда Менатян фыркнул, округлил глаза, сделал страшную гримасу и приглушенным голосом сказал:
– Ты хочешь знать, кто я такой, откуда взялся? Хорошо, я скажу, только берегись! Так и знай: я – немецкий шпион, диверсант, террорист. Понимаешь, шпион! Что, страшно?..
Языкова в ужасе отшатнулась от Менатяна. Она этого ждала, предполагала, боялась, но так откровенно, с таким цинизмом… Да разве такое может быть, разве возможно?
– Слушай, – наконец выдавила она из себя, – ты понимаешь, что ты говоришь?
Ответа не было. Вместо ответа Менатян… хохотал. Таня окончательно растерялась.
– И ты… – продолжал смеяться Менатян, – ты… Ты могла такое принять всерьез? Могла? Не поняла шутки? Нет, Таня, выходит, плохо ты знаешь Аракела Менатяна, ой как плохо знаешь. Нехорошо!..
– Такими вещами не шутят, – резко бросила Таня. – Немедленно прекрати паясничать. И вот что: или ты мне сейчас же расскажешь, где был и откуда взялся, или…
– Что «или»? – зло прищурился Менатян. Лицо его внезапно изменилось, стало чем-то похоже на оскаленную маску. – Что? Доносить пойдешь?
Таню покоробило.
– Доносить? – Она гордо вскинула голову. – Нет, не «доносить», а сообщить, куда следует, сообщу. Да, да, сообщу. Можешь не сомневаться.
– И что же ты сообщишь? – опять рассмеялся Менатян. – «Вот какая я смелая: диверсанта поймала. Держите! Хватайте!»
– Прекрати сейчас же! – закричала Таня. – И… и… – в голосе ее послышались слезы, – уходи, уходи вон! Убирайся. Видеть тебя не хочу…
Менатян сразу посерьезнел. Он смотрел на Языкову печальными глазами.
– Ай, Таня, Таня… – сказал он. В голосе его послышалась боль. – И ты могла подумать, могла поверить, что Аракел Менатян… Нехорошо! Ладно. Никому не говорил, никому не скажу. Никто не должен был знать, но ты… тебе… Тебе скажу. Слушай внимательно.
Менатян говорил тихо, проникновенным голосом. Таня слушала его не перебивая. Верила и не верила. Нет, все же, пожалуй, скорее верила, а под конец рассказа поверила окончательно…
Менатян ушел в первом часу пополуночи, ушел после того, как договорился с Таней о встрече в Москве, где он собирался быть в ближайшие дни. А она, Таня, тоже заканчивала свои гастроли в Туле и намеревалась возвратиться в Москву. Да, теперь тульские гастроли можно было заканчивать: поставленную перед ней задачу Татьяна решила, и как удачно. Как хорошо все обернулось!
Как только дверь за Менатяном закрылась, Языкова решила, что надо повидаться с Горюновым – так было условлено на случай появления Менатяна, – но, посмотрев на часы, передумала. Слишком поздно. Можно встретиться и завтра, успеется. Теперь успеется. Ведь страшного-то ничего нет и в помине!
Горюнов, однако, придерживался иной точки зрения. Прошло минут десять – пятнадцать после ухода Менатяна, не больше, и в дверь номера, который занимала Языкова, вновь постучали. Таня, собиравшаяся уже лечь спать, рассердилась – и что за вечер такой? – но дверь открыла. Это был Виктор.
– Прошу извинить, Татьяна Владимировна, за столь позднее вторжение, – сказал он, входя в комнату, – но уж такая беда: не во всех номерах есть телефоны. Вот и у вас тоже. А у меня уж вошло в привычку встречаться с вами каждый вечер, не хотелось нарушать традицию. Тем более сегодня. Раньше же никак не мог, у вас…
Таня была раздражена. Она устала, изнервничалась за этот нелегкий вечер. Не дав Горюнову закончить фразу, она с вызовом сказала:
– Да, вы правы, я была не одна. А вы… Откуда вам это известно? Подсматривали за мной? Вы полагаете, что это красиво?
– Подсматривал? Знаете, Татьяна Владимировна, у вас удивительный дар выбирать выражения. – Виктор широко усмехнулся, будто говорил нечто очень приятное. – «Подсматривал»! Нет, не подсматривал. Просто после концерта мне никак не удавалось к вам подойти, в таком плотном окружении вы были (Татьяна, вспомнив нахального подполковника, поморщилась), а я, как уже было вам доложено, раб привычек. Вас нет и нет, вот и решил, не дождавшись, сам вас навестить. Подошел к вашей двери: голоса. У вас шло какое-то бурное объяснение, уж не знаю с кем. Что мне оставалось делать? Пришлось уйти. Вот там, за углом, коротал время, ожидая, пока вы останетесь в одиночестве, сами вспомните обо мне. Не вспомнили… А теперь еще и ворчите!
Виктор говорил весело, шутливо, но глаза у него были настороженные, взгляд суровый. Перехватив этот взгляд, Языкова невольно поежилась. «Ну ладно, – подумала она, – посмотрим, что ты сейчас скажешь!»
– Повторяю, – сказала она, не меняя тона, – вы не ошиблись. У меня был… Менатян. Да, да, Аракел Менатян. Он самый. Собственной персоной. И я не понимаю, что вам от Менатяпа надо, чего вы к нему привязались? Аракел – разведчик. Партизанский разведчик.
Таня внезапно осеклась: Менатян – советский разведчик? Партизан? Полно! Так ли оно? Не слишком ли она, Татьяна Языкова, наивна, доверчива, не слишком ли легко поверила Менатяну?
Горюнов смотрел на нее, не стараясь скрыть изумления. Даже присвистнул: Менатян – партизанский разведчик?! Ловко! Улыбка сбежала с лица Виктора, он мгновенно посерьезнел, посуровел:
– Послушайте, Татьяна Владимировна, да вы понимаете, что говорите? Это же очень серьезно. Мы тут не шутки шутим. Или он сам вам об этом сказал?
– Да, сам, – коротко ответила Таня.
Ей трудно было разобраться в собственных чувствах: так хотелось верить Менатяну, а веры не было. Но как раз этого она и не хотела показывать Горюнову.
Виктор смотрел на нее испытующе:
– И вы… Вы верите тому, что Менатян – партизан, советский разведчик? Верите?
– А почему бы мне не верить? Ведь вы-то ничего определенного об Аракеле не говорили. – Татьяну обуял дух противоречия.
– Да, это верно, – задумчиво сказал Горюнов, – не говорили. И сейчас я ничего не скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Эх, Таня, – бесшабашно махнул рукой Менатян, – зачем такие слова говоришь? Разве это играет какую-нибудь роль? Есть ты, есть я. Мы – вместе. Вот и все. Остальное неважно.
– Нет, – решительно сказала Таня, – так нельзя. Неважно, ты говоришь? Слова? Это не так, все очень серьезно. Идет война… Откуда ты? Где пропадал без малого два года? Почему не писал? Почему появился здесь, в Туле, а не в Москве? Почему, наконец, сидел в зале и не подошел ко мне там, после концерта, а пришел крадучись, тайком. Объясни мне, я очень тебя прошу.
Менатян криво усмехнулся:
– Слушай, Таня, я тебя не узнаю. Ты не Таня, ты – прокурор, нет – целый трибунал! Ты мне целый допрос устроила! А? – Он рассмеялся.
Однако Таня не приняла игривого тона, она была не склонна шутить, а требовала ответа на свои вопросы. Тогда Менатян фыркнул, округлил глаза, сделал страшную гримасу и приглушенным голосом сказал:
– Ты хочешь знать, кто я такой, откуда взялся? Хорошо, я скажу, только берегись! Так и знай: я – немецкий шпион, диверсант, террорист. Понимаешь, шпион! Что, страшно?..
Языкова в ужасе отшатнулась от Менатяна. Она этого ждала, предполагала, боялась, но так откровенно, с таким цинизмом… Да разве такое может быть, разве возможно?
– Слушай, – наконец выдавила она из себя, – ты понимаешь, что ты говоришь?
Ответа не было. Вместо ответа Менатян… хохотал. Таня окончательно растерялась.
– И ты… – продолжал смеяться Менатян, – ты… Ты могла такое принять всерьез? Могла? Не поняла шутки? Нет, Таня, выходит, плохо ты знаешь Аракела Менатяна, ой как плохо знаешь. Нехорошо!..
– Такими вещами не шутят, – резко бросила Таня. – Немедленно прекрати паясничать. И вот что: или ты мне сейчас же расскажешь, где был и откуда взялся, или…
– Что «или»? – зло прищурился Менатян. Лицо его внезапно изменилось, стало чем-то похоже на оскаленную маску. – Что? Доносить пойдешь?
Таню покоробило.
– Доносить? – Она гордо вскинула голову. – Нет, не «доносить», а сообщить, куда следует, сообщу. Да, да, сообщу. Можешь не сомневаться.
– И что же ты сообщишь? – опять рассмеялся Менатян. – «Вот какая я смелая: диверсанта поймала. Держите! Хватайте!»
– Прекрати сейчас же! – закричала Таня. – И… и… – в голосе ее послышались слезы, – уходи, уходи вон! Убирайся. Видеть тебя не хочу…
Менатян сразу посерьезнел. Он смотрел на Языкову печальными глазами.
– Ай, Таня, Таня… – сказал он. В голосе его послышалась боль. – И ты могла подумать, могла поверить, что Аракел Менатян… Нехорошо! Ладно. Никому не говорил, никому не скажу. Никто не должен был знать, но ты… тебе… Тебе скажу. Слушай внимательно.
Менатян говорил тихо, проникновенным голосом. Таня слушала его не перебивая. Верила и не верила. Нет, все же, пожалуй, скорее верила, а под конец рассказа поверила окончательно…
Менатян ушел в первом часу пополуночи, ушел после того, как договорился с Таней о встрече в Москве, где он собирался быть в ближайшие дни. А она, Таня, тоже заканчивала свои гастроли в Туле и намеревалась возвратиться в Москву. Да, теперь тульские гастроли можно было заканчивать: поставленную перед ней задачу Татьяна решила, и как удачно. Как хорошо все обернулось!
Как только дверь за Менатяном закрылась, Языкова решила, что надо повидаться с Горюновым – так было условлено на случай появления Менатяна, – но, посмотрев на часы, передумала. Слишком поздно. Можно встретиться и завтра, успеется. Теперь успеется. Ведь страшного-то ничего нет и в помине!
Горюнов, однако, придерживался иной точки зрения. Прошло минут десять – пятнадцать после ухода Менатяна, не больше, и в дверь номера, который занимала Языкова, вновь постучали. Таня, собиравшаяся уже лечь спать, рассердилась – и что за вечер такой? – но дверь открыла. Это был Виктор.
– Прошу извинить, Татьяна Владимировна, за столь позднее вторжение, – сказал он, входя в комнату, – но уж такая беда: не во всех номерах есть телефоны. Вот и у вас тоже. А у меня уж вошло в привычку встречаться с вами каждый вечер, не хотелось нарушать традицию. Тем более сегодня. Раньше же никак не мог, у вас…
Таня была раздражена. Она устала, изнервничалась за этот нелегкий вечер. Не дав Горюнову закончить фразу, она с вызовом сказала:
– Да, вы правы, я была не одна. А вы… Откуда вам это известно? Подсматривали за мной? Вы полагаете, что это красиво?
– Подсматривал? Знаете, Татьяна Владимировна, у вас удивительный дар выбирать выражения. – Виктор широко усмехнулся, будто говорил нечто очень приятное. – «Подсматривал»! Нет, не подсматривал. Просто после концерта мне никак не удавалось к вам подойти, в таком плотном окружении вы были (Татьяна, вспомнив нахального подполковника, поморщилась), а я, как уже было вам доложено, раб привычек. Вас нет и нет, вот и решил, не дождавшись, сам вас навестить. Подошел к вашей двери: голоса. У вас шло какое-то бурное объяснение, уж не знаю с кем. Что мне оставалось делать? Пришлось уйти. Вот там, за углом, коротал время, ожидая, пока вы останетесь в одиночестве, сами вспомните обо мне. Не вспомнили… А теперь еще и ворчите!
Виктор говорил весело, шутливо, но глаза у него были настороженные, взгляд суровый. Перехватив этот взгляд, Языкова невольно поежилась. «Ну ладно, – подумала она, – посмотрим, что ты сейчас скажешь!»
– Повторяю, – сказала она, не меняя тона, – вы не ошиблись. У меня был… Менатян. Да, да, Аракел Менатян. Он самый. Собственной персоной. И я не понимаю, что вам от Менатяпа надо, чего вы к нему привязались? Аракел – разведчик. Партизанский разведчик.
Таня внезапно осеклась: Менатян – советский разведчик? Партизан? Полно! Так ли оно? Не слишком ли она, Татьяна Языкова, наивна, доверчива, не слишком ли легко поверила Менатяну?
Горюнов смотрел на нее, не стараясь скрыть изумления. Даже присвистнул: Менатян – партизанский разведчик?! Ловко! Улыбка сбежала с лица Виктора, он мгновенно посерьезнел, посуровел:
– Послушайте, Татьяна Владимировна, да вы понимаете, что говорите? Это же очень серьезно. Мы тут не шутки шутим. Или он сам вам об этом сказал?
– Да, сам, – коротко ответила Таня.
Ей трудно было разобраться в собственных чувствах: так хотелось верить Менатяну, а веры не было. Но как раз этого она и не хотела показывать Горюнову.
Виктор смотрел на нее испытующе:
– И вы… Вы верите тому, что Менатян – партизан, советский разведчик? Верите?
– А почему бы мне не верить? Ведь вы-то ничего определенного об Аракеле не говорили. – Татьяну обуял дух противоречия.
– Да, это верно, – задумчиво сказал Горюнов, – не говорили. И сейчас я ничего не скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88