сперва в Смольный, чтобы получить
пропуск на фронт; должно быть, туда без пропуска нельзя проехать; потом
в Пулково, в штаб, чтобы узнать, где находится Кривенко, оттуда на
фронт, а там...
Она проговорила вслух.
- Не может же быть, чтобы уже...
- Что уже?
- Нет, ничего. Ты кончила? Вот что еще нужно сделать.
Она вытащила все папиросы и табак, который у нее был, и попросила
сестру крепко увязать все это в газетную бумагу.
Та, молча, не спрашивая ни о чем, исполнила ее просьбу.
- Кажется все?
Она еще раз пересчитала все, что хотела взять с собою.
- Деньги, документы... Ах, да. Не забыть бы...
Она выдвинула ящик стола и достала маленький браунинг.
Обойма его была пуста; здоровой рукой она принялась вщелкивать в нее
патроны, вынимая их из маленькой кубической коробочки.
- Теперь кажется все?
У потускневшего зеркала она надела свою черную меховую шапочку, прос-
тилась с сестрой, которая и не пыталась ее остановить, а только, не от-
рываясь, смотрела на нее сухими глазами, и пошла к двери.
Как раз в это время позвонили.
На пороге стоял маленький человек в длинной кавалерийской шинели. Он
поднес руку к козырьку.
- Извините... Не могу ли я увидеть Бартошевскую, Галину Николаевну?
- Да, это я.
- Ах, это вы и есть!
Военный вошел в прихожую и еще раз щеголевато поклонился.
От него пахло вином; он помахивал тросточкой и заметно пошатывался.
- Позвольте представиться, - Главецкий. Вы, кажется, собрались ухо-
дить? - тотчас же продолжал он, - тогда...
- Пожалуйста, зайдите.
Главецкий протиснулся в двери, снял фуражку и, стараясь держаться
прямо, прошел вслед за Галиной.
- Я, может-быть, поступаю в данном случае нахально, - сказал он, вне-
запно оборотившись к Галине и начиная гримасничать, - нахально! Но с
благородным намерением!
Он сел и зажал между колен свою тросточку.
- Видите ли, в чем дело! Я имел, так сказать, удовольствие вас нес-
колько раз встретить, и мне запала в голову одна в высшей степени ориги-
нальная мысль.
Он заметил, что Галина усмехнулась, немного отвернувшись в сторону,
понял, что она смеется над ним, но не только не обиделся, а как-будто
даже обрадовался этому.
- Оригинальнейшая мысль, - повторил он с удовольствием. - Мысль эта
заключается в том, что у каждого человека есть своя судьба, так сказать,
своя автобиография, написанная в то же время за этого человека и, мо-
жет-быть, даже до его рождения. Книга судеб! Это и есть так называемое
"куррикулюм вите".
Галина сухо остановила его.
- Извините... Я тороплюсь. Может-быть, вы ускорите...
- "Куррикулюм вите", - повторил он, не обращая ни малейшего внимания
на то, что сказала ему Галина. - Так вот есть такие люди, у которых эта
самая судьба выходит на все сто процентов. Я сам встречал в начале войны
некоего поручика Сапонько, - вот у этого человека, например, были все
сто процентов, так сказать, все десять десятых. Наоборот, у той личнос-
ти, о которой я хотел бы с вами поговорить и даже предупредить вас кое о
чем, имеется на этот счет некоторый изъян, так сказать, только девять
десятых! Одна же десятая и, может-быть, самая счастливая утеряна без-
возвратно!
- Прошу вас прямо сказать, что вам угодно и о ком вы хотите говорить.
- Ради бога, прошу вас, извиняюсь, - вдруг пробормотал Главецкий,
как-будто только теперь догадываясь, что его, быть-может, и слушать не
хотят, - извиняюсь, я вас, кажется, задерживаю. Видите ли, я просто хо-
тел спросить у вас, знаком ли вам некий Шахов, Константин Сергеевич Ша-
хов?
- Да, знаком.
Галина слегка пригнулась к нему, он это тотчас же заметил.
- А биография его вам известна?
- Да... То-есть, я не могу поручиться за то, что мне известен каждый
день его жизни... А в чем дело?
- Ну, зачем же каждый день? Тут дело, как я вам только-что объяснил,
не в днях... А вы знаете, где он служил в бытность свою на фронте?
- Что вы хотите этим сказать?
- Ничего. Решительно ничего. Он служил в 176 отдельном саперном бата-
лионе.
- Да, это я знаю. Ну и что же?
- Ничего! - Главецкий убедительно взмахнул рукой. - Я его, знаете ли,
встречал на фронте.
- Где вы его встречали?
- Да на фронте... слу... случайно...
Он искоса посмотрел на Галину.
- Изъян в прошлом, - сказал он вдруг торопливо, - сейчас еще ничего
не могу сказать, но... крупнейший недочет в "куррикулюм вите".
- Какой недочет?
- Не знаю... Ничего не знаю. Я, знаете ли, встречал его на фронте.
Очень, очень... - пробормотал он невнятно.
- Я прошу вас рассказать, что вы знаете о Шахове. Когда это было на
фронте? Что он сделал?
Главецкий встал и, уже не заботясь больше о том, чтобы итти прямо,
направился к двери.
- Говорю, вам, что я не знаю, - повторил он грубо, - а если бы и
знал, так... Неужели вы думаете, что я так бы все это вам и выложил?
- Подождите! Так зачем же вы приходили?
Главецкий тотчас же возвратился.
- Исключительно для того, - сказал он, пьяно растягивая слова, - что-
бы предупредить вас и, так сказать, облегчить сердце. Очень возможно,
что я места себе из-за этого не находил! Прапорщик инженерных войск Ша-
хов, ого! А я вам советую посмотреть в его "куррикулюм вите".
- Вы просто хотите очернить человека из каких-то грязных соображений!
- Очернить? Кого очернить? А вы его спросите насчет...
Он прищурил глаз и с пьяным удовольствием посмотрел на Галину.
- Вообще, насчет его жизни. Может, он вам расскажет?
- Вы пьяны! Прошу вас сейчас же уйти и больше не являться ко мне с
подобными разговорами.
- Я уйду, - тотчас же согласился Главецкий, - я к вам не для того
пришел, чтобы, скажем, хапнуть. Исключительно для вашей же пользы...
Очень, очень... - снова пробормотал он и, покачиваясь, вышел в прихожую.
Поздно вечером, получив наконец пропуск до Пулкова и ожидая поезд на
перроне Царскосельского вокзала, Галина вспомнила о своем странном посе-
тителе и еще раз перебрала в памяти весь свой разговор с ним.
"Как он сказал? Девять десятых... девять десятых судьбы... Одна деся-
тая и, быть-может, самая счастливая, потеряна безвозвратно...".
XII
В ночь на первое ноября Гатчинский дворец напоминал тонущий корабль.
Офицеры сбились в одну комнату, спали на полу, не раздеваясь, казаки,
не расставаясь с ружьями, лежали в коридорах. И так же, как команда пу-
щенного ко дну корабля не доверяет больше своим командирам, казаки
третьего конного корпуса больше не верили офицерам. У офицерских комнат
давно уже стоял открытый караул, назначенный казачьими комитетами.
- "Довольно мы ходили на Петроград... довольно мы по своим стреляли".
Корабль тонул и те, кто руководил им, все чаще задумывались о том,
какою ценою они, в случае крушения, могли бы купить свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
пропуск на фронт; должно быть, туда без пропуска нельзя проехать; потом
в Пулково, в штаб, чтобы узнать, где находится Кривенко, оттуда на
фронт, а там...
Она проговорила вслух.
- Не может же быть, чтобы уже...
- Что уже?
- Нет, ничего. Ты кончила? Вот что еще нужно сделать.
Она вытащила все папиросы и табак, который у нее был, и попросила
сестру крепко увязать все это в газетную бумагу.
Та, молча, не спрашивая ни о чем, исполнила ее просьбу.
- Кажется все?
Она еще раз пересчитала все, что хотела взять с собою.
- Деньги, документы... Ах, да. Не забыть бы...
Она выдвинула ящик стола и достала маленький браунинг.
Обойма его была пуста; здоровой рукой она принялась вщелкивать в нее
патроны, вынимая их из маленькой кубической коробочки.
- Теперь кажется все?
У потускневшего зеркала она надела свою черную меховую шапочку, прос-
тилась с сестрой, которая и не пыталась ее остановить, а только, не от-
рываясь, смотрела на нее сухими глазами, и пошла к двери.
Как раз в это время позвонили.
На пороге стоял маленький человек в длинной кавалерийской шинели. Он
поднес руку к козырьку.
- Извините... Не могу ли я увидеть Бартошевскую, Галину Николаевну?
- Да, это я.
- Ах, это вы и есть!
Военный вошел в прихожую и еще раз щеголевато поклонился.
От него пахло вином; он помахивал тросточкой и заметно пошатывался.
- Позвольте представиться, - Главецкий. Вы, кажется, собрались ухо-
дить? - тотчас же продолжал он, - тогда...
- Пожалуйста, зайдите.
Главецкий протиснулся в двери, снял фуражку и, стараясь держаться
прямо, прошел вслед за Галиной.
- Я, может-быть, поступаю в данном случае нахально, - сказал он, вне-
запно оборотившись к Галине и начиная гримасничать, - нахально! Но с
благородным намерением!
Он сел и зажал между колен свою тросточку.
- Видите ли, в чем дело! Я имел, так сказать, удовольствие вас нес-
колько раз встретить, и мне запала в голову одна в высшей степени ориги-
нальная мысль.
Он заметил, что Галина усмехнулась, немного отвернувшись в сторону,
понял, что она смеется над ним, но не только не обиделся, а как-будто
даже обрадовался этому.
- Оригинальнейшая мысль, - повторил он с удовольствием. - Мысль эта
заключается в том, что у каждого человека есть своя судьба, так сказать,
своя автобиография, написанная в то же время за этого человека и, мо-
жет-быть, даже до его рождения. Книга судеб! Это и есть так называемое
"куррикулюм вите".
Галина сухо остановила его.
- Извините... Я тороплюсь. Может-быть, вы ускорите...
- "Куррикулюм вите", - повторил он, не обращая ни малейшего внимания
на то, что сказала ему Галина. - Так вот есть такие люди, у которых эта
самая судьба выходит на все сто процентов. Я сам встречал в начале войны
некоего поручика Сапонько, - вот у этого человека, например, были все
сто процентов, так сказать, все десять десятых. Наоборот, у той личнос-
ти, о которой я хотел бы с вами поговорить и даже предупредить вас кое о
чем, имеется на этот счет некоторый изъян, так сказать, только девять
десятых! Одна же десятая и, может-быть, самая счастливая утеряна без-
возвратно!
- Прошу вас прямо сказать, что вам угодно и о ком вы хотите говорить.
- Ради бога, прошу вас, извиняюсь, - вдруг пробормотал Главецкий,
как-будто только теперь догадываясь, что его, быть-может, и слушать не
хотят, - извиняюсь, я вас, кажется, задерживаю. Видите ли, я просто хо-
тел спросить у вас, знаком ли вам некий Шахов, Константин Сергеевич Ша-
хов?
- Да, знаком.
Галина слегка пригнулась к нему, он это тотчас же заметил.
- А биография его вам известна?
- Да... То-есть, я не могу поручиться за то, что мне известен каждый
день его жизни... А в чем дело?
- Ну, зачем же каждый день? Тут дело, как я вам только-что объяснил,
не в днях... А вы знаете, где он служил в бытность свою на фронте?
- Что вы хотите этим сказать?
- Ничего. Решительно ничего. Он служил в 176 отдельном саперном бата-
лионе.
- Да, это я знаю. Ну и что же?
- Ничего! - Главецкий убедительно взмахнул рукой. - Я его, знаете ли,
встречал на фронте.
- Где вы его встречали?
- Да на фронте... слу... случайно...
Он искоса посмотрел на Галину.
- Изъян в прошлом, - сказал он вдруг торопливо, - сейчас еще ничего
не могу сказать, но... крупнейший недочет в "куррикулюм вите".
- Какой недочет?
- Не знаю... Ничего не знаю. Я, знаете ли, встречал его на фронте.
Очень, очень... - пробормотал он невнятно.
- Я прошу вас рассказать, что вы знаете о Шахове. Когда это было на
фронте? Что он сделал?
Главецкий встал и, уже не заботясь больше о том, чтобы итти прямо,
направился к двери.
- Говорю, вам, что я не знаю, - повторил он грубо, - а если бы и
знал, так... Неужели вы думаете, что я так бы все это вам и выложил?
- Подождите! Так зачем же вы приходили?
Главецкий тотчас же возвратился.
- Исключительно для того, - сказал он, пьяно растягивая слова, - что-
бы предупредить вас и, так сказать, облегчить сердце. Очень возможно,
что я места себе из-за этого не находил! Прапорщик инженерных войск Ша-
хов, ого! А я вам советую посмотреть в его "куррикулюм вите".
- Вы просто хотите очернить человека из каких-то грязных соображений!
- Очернить? Кого очернить? А вы его спросите насчет...
Он прищурил глаз и с пьяным удовольствием посмотрел на Галину.
- Вообще, насчет его жизни. Может, он вам расскажет?
- Вы пьяны! Прошу вас сейчас же уйти и больше не являться ко мне с
подобными разговорами.
- Я уйду, - тотчас же согласился Главецкий, - я к вам не для того
пришел, чтобы, скажем, хапнуть. Исключительно для вашей же пользы...
Очень, очень... - снова пробормотал он и, покачиваясь, вышел в прихожую.
Поздно вечером, получив наконец пропуск до Пулкова и ожидая поезд на
перроне Царскосельского вокзала, Галина вспомнила о своем странном посе-
тителе и еще раз перебрала в памяти весь свой разговор с ним.
"Как он сказал? Девять десятых... девять десятых судьбы... Одна деся-
тая и, быть-может, самая счастливая, потеряна безвозвратно...".
XII
В ночь на первое ноября Гатчинский дворец напоминал тонущий корабль.
Офицеры сбились в одну комнату, спали на полу, не раздеваясь, казаки,
не расставаясь с ружьями, лежали в коридорах. И так же, как команда пу-
щенного ко дну корабля не доверяет больше своим командирам, казаки
третьего конного корпуса больше не верили офицерам. У офицерских комнат
давно уже стоял открытый караул, назначенный казачьими комитетами.
- "Довольно мы ходили на Петроград... довольно мы по своим стреляли".
Корабль тонул и те, кто руководил им, все чаще задумывались о том,
какою ценою они, в случае крушения, могли бы купить свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44