- Куда мы едем? - прокричал он шоферу.
- Застава у Исаакиевской площади! - прохрипел, не оборачиваясь, шо-
фер.
- Да ведь мне же не туда нужно! - снова прокричал Шахов и в отчаяньи
стукнул шофера кулаком в спину.
- Уйди, - прохрипел шофер и взял максимальную скорость.
Грузовик покатился с бешеной быстротой, сотни листовок сразу полетели
в воздух, улица позади кишела бегущими и нагибающимися людьми.
Прыгающее четырехугольное лицо оборотилось к Шахову.
- Да куда ж тебя посылали?
- К заставе у Троицкого моста.
Красногвардеец посмотрел на него пристально и положил руку на плечо.
Шахов едва расслышал в стуке мотора и неистовом грохоте колес:
- Ладно, брат, нам повсюду хватит работы!

5.

Все, что произошло в этот стремительный день, все, что видел он и что
понял, наконец, с ясностью почти болезненной, все было неожиданным для
Шахова.
Весь мир гудел, как гигантский улей, все сдвинулось со своих мест,
вошло в какой-то строго-рассчитанный план, в котором он, Шахов, был те-
перь отмечен и которым двигала одна грандиозная и яростная мысль.
Но вместе с этой мыслью, той самой, которая тысячи и десятки тысяч
людей бросила в этот день на улицы Петрограда, которая билась в нем неп-
рерывно - какие-то мелочишки, незначительные подробности запоминались
ему с удивительной силой. Он замечал недокуренную папиросу, брошенную на
вымокший газон у Казанского собора, оторванную пуговицу на солдатской
шинели, случайное движение, пустую фразу, цвет глаз и длину ресниц лю-
дей, которых никогда раньше не видал и теперь видел мельком, каждую без-
делицу, на которую раньше не обращал никакого внимания.
В этот день из того непрерывного строя, в котором он жил до сих пор,
извлечена была машинальность, заставлявшая его не замечать себя самого,
своих слов и движений.
Он подносил к глазам руку - рука была другая, незнакомая, с узловаты-
ми пальцами, с широкими ногтями.
На углу Морской он случайно взглянул в зеркало и сделал шаг назад, не
узнавая своего лица - лицо показалось ему молодым, ясным и поразило осо-
бенной простотой и точностью. Сдвинутые брови разъединились, губы по-
ползли в разные стороны - он неловко засмеялся и прошел мимо, чувствуя
под рукой легкий холодок ружейного затвора.
Из того множества людей, с которыми Шахову пришлось столкнуться в
этот сумасшедший день, он с особенной четкостью запомнил того самого
красногвардейца с четырехугольным лицом, с которым он встретился на гру-
зовике. Его звали Кривенкой, он был старый большевик, старый рабочий Пу-
тиловского завода и начальник того отряда, к которому Шахов случайно
присоединился.
Он прежде всего поразил Шахова той бешеной и в то же время спокойной
работой, похожей на работу приводного ремня, которую он выполнял ежеми-
нутно с холодным спокойствием специалиста.
Он проверял посты, задерживал автомобили, доставал откуда-то продук-
ты, непрерывно вооружал свой отряд - куда ни отправлялся Шахов, повсюду
он встречал это неподвижное лицо человека, делавшего черновую работу ре-
волюции.
Несколько раз он с горечью вспоминал о записке, найденной им на Кава-
лергардской, и неизменно, вместе с изящным листком из блокнота, он вспо-
минал высокого гвардейца с бледным холеным лицом - быть-может, друга,
быть-может, любовника женщины, ради встречи с которой он только что сде-
лал более двух с половиной тысяч верст.
Раза два он пытался представить себе Галину, ее смех, движения, гла-
за, лицо - и не мог. Вместо Галины настойчиво вертелась перед глазами
головка с английской открытки, виденная им случайно за несколько дней до
отъезда из Томска.
И эта головка с открытки вливалась в общий строй мелочишек, незначи-
тельных подробностей, пустых безделиц, которые он впервые начал замечать
в этот день, из которых теперь была составлена вся его жизнь.

6.

Через всю площадь по диагонали протянулась линия красногвардейцев, по
улице Гоголя неразрывными кордонами стояли моряки и за ними двигались
колонны солдат.
В четыре часа дня, когда в руках Военно-Революционного Комитета были
почти все правительственные здания, когда Временный Совет Российской
Республики прекратил свое бесполезное существование и работа красногвар-
дейской заставы у Исаакиевской площади сделалась почти механической, -
Шахов почувствовал голод. Час тому назад, проходя по набережной Мойки,
он видел где-то в подворотне старуху, торговавшую хлебными лепешками,
которые она называла кокорами.
Кто-то из красногвардейцев в шутку попытался бесплатно получить ее
товар по записке начальника отряда, и она кричала и ругалась, защищая
свою корзину с большим мужеством и большим успехом, чем несколько часов
спустя ее товарки из женского батальона защищали Временное прави-
тельство.
Шахов перешел через площадь и наткнулся на баррикаду, загораживающую
путь на набережную, - вокруг огромных бочек были брошены дрова, изломан-
ные кровати, какие-то старомодные кареты - всякая рухлядь, попавшая в
руки первому из пришедших на площадь отрядов.
Неподалеку от этой баррикады, в подворотне он нашел старуху с ее кор-
зиной - высокая и худая, с крючковатым носом и острыми вздернутыми вверх
плечами, она напоминала несчастную, голодную орлицу из Зоологического
сада.
Какой-то военный наклонился над ее корзиной и обеими руками перебирал
хлебные лепешки.
- Почем лепешки? - спросил, подходя, Шахов.
Военный мельком посмотрел на него, бросил отобранные лепешки обратно
в корзину и, не обращая внимания на ворчанье старухи насчет покупателей,
которые "все руками переберут, а купить ничего не купят", отошел в сто-
рону, с любопытством следя за Шаховым.
Шахов, ничего не заметив, купил несколько лепешек, расплатился со
старухой; тогда военный, как бы окончательно убедившись в чем-то, подо-
шел к нему.
- Извиняюсь, - сказал он и щеголевато взял под козырек, - если я не
ошибаюсь... ваша фамилия - Шахов. Не узнаете?
Шахов взглянул на него с недоумением.
- Нет, не узнаю.
Казалось, военный был очень доволен тем, что его не узнали.
Шахов пристально смотрел на него: ему показалось, что он как-будто
где-то видел этого маленького человека в длинной кавалерийской шинели, с
постоянно-меняющимся выражением лица, в котором было что-то неуловимо
тошнотное.
- Я вас не знаю, - хмуро отвечал он.
- Не узнаете! - поправил его военный, - что же делать! Должно-быть
время и роковые обстоятельства изменили мою наружность. Да и вы... Он
отступил на шаг. - Да и вы с тех пор изменились!
- Может-быть, вы скажете мне, где мы встречались?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44