Но с этим он легко справлялся. Сам себя и успокаивал.
Все правильно, все путем. Ну, наказывает он ребят, так для того ему и
власть дана, для того он и Помощник. Ну, заставляет сквозь "коридор"
ползать, так ведь не часто. И всегда за дело. Чтобы не выпендривались, не
ленились, не тянули Группу назад. Он же не как другие Помощники, он не для
удовольствия издевается. Димка Руднев, тот смеха ради ребят спичками жег,
специально у своего Воспитателя коробок выпросил. А Гусев вообще такое
вытворял, что и вспоминать противно. Не говоря уже о злодее Кошелькове,
давнишнем Костином мучителе. Вот и получалось, по сравнению с теми, с
другими, он чист как стеклышко. Именно так он перед Белым и оправдывался.
Именно поэтому сейчас и было плохо. Не зря же Белый ему тогда
говорил... Выходит, на самом-то деле Костя ничуть не лучше прочих. И даже
еще сволочнее. Ведь было же, было это тоскливое, муторное чувство, где-то
в глубине он знал, что делает, и как это все называется - но все равно
делал. Ну, пускай не ради удовольствия, а чтобы Стажерство приблизить.
Какая разница? Важен результат. Ребят-то он давил, как все. Как все они -
Помощнички... Стажерчики... И на Белого он на самом-то деле зачем кричал?
Чтобы в себе тоску заглушить. А Белый смотрел на него своими большими
грустными глазами.
Костя вдруг понял - глаза у Белого точь-в-точь как были у Васенкина.
В тот самый день, когда его отправляли на Первый. В последний день. Это
случилось после обеда, они только-только успели войти в палату. Не все еще
даже разделись - а на пороге уже появился Серпет, а с ним несколько
незнакомых Наблюдательниц, хмурых теток с непроницаемыми лицами и мощными,
словно бульдозеры, фигурами.
Все с каким-то нехорошим интересом уставились на них. И Костя
почувствовал - сейчас что-то будет. Даже зубы заныли.
Серпет выдержал недолгую паузу, потом велел всем встать и построиться
в одну шеренгу. Выстроились, само собой, мгновенно - недаром Костя столько
их муштровал. Он в тот момент даже почувствовал маленькую куцую радость -
лишний раз оценят его старания.
Но Серпет почему-то не взглянул на ровную шеренгу. Уставившись в
серый линолеум пола, он хмуро произнес:
- Ну что ж, голуби. Прощайтесь со своим приятелем, Васенкиным
Александром. Все, кончилось терпение. Отправляем его на Первый Этаж... -
помолчав, Серпет повернулся к Васенкину.
- Ну что, Саня, носом хлюпаешь? Сам же виноват. Помнишь уговор насчет
двоек? Вот она, свежайшая твоя двойка, - и Серпет вытащил из неизвестно
откуда взявшейся кожаной папки слегка помятый тетрадный листок.
Приглядевшись, Костя узнал свой рапорт, написанный всего лишь два часа
назад, после урока Энергий.
- Так что уж не взыщи, - продолжал Серпет. - Все по-честному. Словами
с тобой пробовали - не получалось. Наказывали - тоже без толку. Поэтому
вот... отправляйся. Может быть, хоть там удастся сделать из тебя
что-нибудь полезное. Для нашего Общего Дела, разумеется, - добавил он,
чуть помолчав.
А потом он кивнул теткам-Наблюдательницам:
- Все. Ритуал окончен. Можете забирать.
Те, однако, не спешили. Наверное, ждали, когда Васенкин выйдет к ним
сам. Но тот не сдвинулся с места - напротив, схватившись обеими руками за
никелированную спинку кровати, он заревел как маленький:
- Не пойду никуда! Не надо! Я не хочу, не хочу! - а дальше уже совсем
что-то бессвязное. Его вцепившиеся в холодный металл пальцы побелели, и
Костя с раздражением подумал, что придется сейчас отдирать Саню от
кровати. Именно ему, Косте, и придется. Кому же еще? Серпет, что ли, будет
возиться? Или бабы эти? Вон, стоят как в землю врытые, им шелохнуться
лишний раз лень.
Но отдирать не пришлось. Через минуту Васенкин, опомнившись, разжал
пальцы и потянулся к тумбочке, взять свою скомканную одежду. И у Кости
вновь испортилось настроение - не уследил! Теперь запросто могут отметить
в журнале, что в палате не было порядка. Чья вина? Его, Костина. Не
требует аккуратности.
- Оставь, там тебе это не понадобится, - сквозь зубы процедила одна
из Наблюдательниц, и Саня медленно повернулся. Что-то странное было теперь
в его движениях. Что именно, Костя понять не мог, но чувствовал - для
Васенкина Первый Этаж уже начался.
- Попрощайся с ребятами, - подал голос Серпет. - Думаю, им полезно
тебя запомнить... Его пример - другим наука. Кстати, кто у нас на очереди?
Рыжов, Царьков, кажется... Константин, уточни списочек и завтра же мне
принеси. Вот так-то, голуби.
Ребята притихли. Раньше Первым Этажом только пугали, и вот оказалось
- все по правде.
Уже стоя в дверях, Васенкин повернулся:
- До свидания... Я буду вас помнить... - И еще что-то он сказал, но
Костя не расслышал. И сейчас эти неуслышанные слова мучили своею загадкой.
Хотя что могло быть загадочного в Васенкине? Костя помнил, как
Наблюдательницы сдвинулись с места, вроде бы еле-еле, но Саня как-то сразу
оказался между ними.
Таким он и остался в памяти, худой, невысокий, в синих трусах и вечно
незашнурованных ботинках. Ему было всего тринадцать лет.
Костю царапнуло слово было. Что значит было? Не покойник же Саня,
просто он сейчас на Первом Этаже. Конечно, никто не знает, что там
творится, но не убивают же, в самом деле? Не убивают? Они же запросто
могут "стереть"! Но вряд ли это делается на Первом. Иначе так бы они и
говорили. Правда, есть вещи и похуже смерти. Гораздо хуже.
Но разве только поэтому он думает о Васенкине в прошедшем времени?
Есть и другая причина. Вся прежняя жизнь отрезана, все кончилось, все
осталось на том берегу. Никогда больше он Васенкина не увидит, никогда не
услышит, никогда с ним не заговорит. Никогда. И пускай Васенкин жив - но
получается, для Кости он все равно что умер.
А вот Васенкин его, наверное, вспоминает. Еще бы, такое вряд ли
когда-нибудь забудется. Как лежал с голой задницей под розгами или под
"морковкой". Как ползал между стульев, а его лупили носками ботинок под
ребра. С какой же злобой можно такое вспоминать! И правильно. По
справедливости, Косте бы стоило побыть в его шкуре.
Но в том-то и весь ужас, что Васенкин вспоминает без злобы. Костя
почему-то знал, что никакой злобы в Сане не накопилось. Он же был самым
добрым в Группе, он не запоминал обид. Маленький, беззащитный, с
тревожными глазами... Где-то он сейчас?
4
- Ну, а теперь послушаем вас, Сергей Петрович.
Голос у Старика был, как всегда, глубок и спокоен. Словно тот читал
лекцию или комментировал шахматную партию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Все правильно, все путем. Ну, наказывает он ребят, так для того ему и
власть дана, для того он и Помощник. Ну, заставляет сквозь "коридор"
ползать, так ведь не часто. И всегда за дело. Чтобы не выпендривались, не
ленились, не тянули Группу назад. Он же не как другие Помощники, он не для
удовольствия издевается. Димка Руднев, тот смеха ради ребят спичками жег,
специально у своего Воспитателя коробок выпросил. А Гусев вообще такое
вытворял, что и вспоминать противно. Не говоря уже о злодее Кошелькове,
давнишнем Костином мучителе. Вот и получалось, по сравнению с теми, с
другими, он чист как стеклышко. Именно так он перед Белым и оправдывался.
Именно поэтому сейчас и было плохо. Не зря же Белый ему тогда
говорил... Выходит, на самом-то деле Костя ничуть не лучше прочих. И даже
еще сволочнее. Ведь было же, было это тоскливое, муторное чувство, где-то
в глубине он знал, что делает, и как это все называется - но все равно
делал. Ну, пускай не ради удовольствия, а чтобы Стажерство приблизить.
Какая разница? Важен результат. Ребят-то он давил, как все. Как все они -
Помощнички... Стажерчики... И на Белого он на самом-то деле зачем кричал?
Чтобы в себе тоску заглушить. А Белый смотрел на него своими большими
грустными глазами.
Костя вдруг понял - глаза у Белого точь-в-точь как были у Васенкина.
В тот самый день, когда его отправляли на Первый. В последний день. Это
случилось после обеда, они только-только успели войти в палату. Не все еще
даже разделись - а на пороге уже появился Серпет, а с ним несколько
незнакомых Наблюдательниц, хмурых теток с непроницаемыми лицами и мощными,
словно бульдозеры, фигурами.
Все с каким-то нехорошим интересом уставились на них. И Костя
почувствовал - сейчас что-то будет. Даже зубы заныли.
Серпет выдержал недолгую паузу, потом велел всем встать и построиться
в одну шеренгу. Выстроились, само собой, мгновенно - недаром Костя столько
их муштровал. Он в тот момент даже почувствовал маленькую куцую радость -
лишний раз оценят его старания.
Но Серпет почему-то не взглянул на ровную шеренгу. Уставившись в
серый линолеум пола, он хмуро произнес:
- Ну что ж, голуби. Прощайтесь со своим приятелем, Васенкиным
Александром. Все, кончилось терпение. Отправляем его на Первый Этаж... -
помолчав, Серпет повернулся к Васенкину.
- Ну что, Саня, носом хлюпаешь? Сам же виноват. Помнишь уговор насчет
двоек? Вот она, свежайшая твоя двойка, - и Серпет вытащил из неизвестно
откуда взявшейся кожаной папки слегка помятый тетрадный листок.
Приглядевшись, Костя узнал свой рапорт, написанный всего лишь два часа
назад, после урока Энергий.
- Так что уж не взыщи, - продолжал Серпет. - Все по-честному. Словами
с тобой пробовали - не получалось. Наказывали - тоже без толку. Поэтому
вот... отправляйся. Может быть, хоть там удастся сделать из тебя
что-нибудь полезное. Для нашего Общего Дела, разумеется, - добавил он,
чуть помолчав.
А потом он кивнул теткам-Наблюдательницам:
- Все. Ритуал окончен. Можете забирать.
Те, однако, не спешили. Наверное, ждали, когда Васенкин выйдет к ним
сам. Но тот не сдвинулся с места - напротив, схватившись обеими руками за
никелированную спинку кровати, он заревел как маленький:
- Не пойду никуда! Не надо! Я не хочу, не хочу! - а дальше уже совсем
что-то бессвязное. Его вцепившиеся в холодный металл пальцы побелели, и
Костя с раздражением подумал, что придется сейчас отдирать Саню от
кровати. Именно ему, Косте, и придется. Кому же еще? Серпет, что ли, будет
возиться? Или бабы эти? Вон, стоят как в землю врытые, им шелохнуться
лишний раз лень.
Но отдирать не пришлось. Через минуту Васенкин, опомнившись, разжал
пальцы и потянулся к тумбочке, взять свою скомканную одежду. И у Кости
вновь испортилось настроение - не уследил! Теперь запросто могут отметить
в журнале, что в палате не было порядка. Чья вина? Его, Костина. Не
требует аккуратности.
- Оставь, там тебе это не понадобится, - сквозь зубы процедила одна
из Наблюдательниц, и Саня медленно повернулся. Что-то странное было теперь
в его движениях. Что именно, Костя понять не мог, но чувствовал - для
Васенкина Первый Этаж уже начался.
- Попрощайся с ребятами, - подал голос Серпет. - Думаю, им полезно
тебя запомнить... Его пример - другим наука. Кстати, кто у нас на очереди?
Рыжов, Царьков, кажется... Константин, уточни списочек и завтра же мне
принеси. Вот так-то, голуби.
Ребята притихли. Раньше Первым Этажом только пугали, и вот оказалось
- все по правде.
Уже стоя в дверях, Васенкин повернулся:
- До свидания... Я буду вас помнить... - И еще что-то он сказал, но
Костя не расслышал. И сейчас эти неуслышанные слова мучили своею загадкой.
Хотя что могло быть загадочного в Васенкине? Костя помнил, как
Наблюдательницы сдвинулись с места, вроде бы еле-еле, но Саня как-то сразу
оказался между ними.
Таким он и остался в памяти, худой, невысокий, в синих трусах и вечно
незашнурованных ботинках. Ему было всего тринадцать лет.
Костю царапнуло слово было. Что значит было? Не покойник же Саня,
просто он сейчас на Первом Этаже. Конечно, никто не знает, что там
творится, но не убивают же, в самом деле? Не убивают? Они же запросто
могут "стереть"! Но вряд ли это делается на Первом. Иначе так бы они и
говорили. Правда, есть вещи и похуже смерти. Гораздо хуже.
Но разве только поэтому он думает о Васенкине в прошедшем времени?
Есть и другая причина. Вся прежняя жизнь отрезана, все кончилось, все
осталось на том берегу. Никогда больше он Васенкина не увидит, никогда не
услышит, никогда с ним не заговорит. Никогда. И пускай Васенкин жив - но
получается, для Кости он все равно что умер.
А вот Васенкин его, наверное, вспоминает. Еще бы, такое вряд ли
когда-нибудь забудется. Как лежал с голой задницей под розгами или под
"морковкой". Как ползал между стульев, а его лупили носками ботинок под
ребра. С какой же злобой можно такое вспоминать! И правильно. По
справедливости, Косте бы стоило побыть в его шкуре.
Но в том-то и весь ужас, что Васенкин вспоминает без злобы. Костя
почему-то знал, что никакой злобы в Сане не накопилось. Он же был самым
добрым в Группе, он не запоминал обид. Маленький, беззащитный, с
тревожными глазами... Где-то он сейчас?
4
- Ну, а теперь послушаем вас, Сергей Петрович.
Голос у Старика был, как всегда, глубок и спокоен. Словно тот читал
лекцию или комментировал шахматную партию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61