Мне не нравится, как мои съемщики ведут себя по отношению к моей партии. В следующий раз вы и меня побьете, да? Что я вам сделал, а?
К этому моменту он встал и возобновил свои мелодраматические шаги. Он жестикулировал, и его голос становился громче, когда он подходил к двери, словно обращался к невидимой аудитории.
— Я уже сказал это всем моим съемщикам. Все, кто хочет жить в моих домах, под этой крышей, которую я построил своими руками, должен проголосовать за мою партию. Ты слышишь меня?
Мама не кивала ему. Она мрачно уставилась на дрожащую свечу.
— Не имеет значения, отвечаешь ты или нет. Я сказал то, что должен был сказать. Если у тебя есть уши, слушай. Если вы хотите быть моими съемщиками, когда придут выборы, вы пойдете и проголосуете за человека из моей партии.
Он сделал паузу.
— Это просто. Все, что вы должны сделать — это поставить точку рядом с его именем. Простая процедура. Моя партия проведет электричество, построит хорошие дороги, наладит водоснабжение. И помни вот что: у нас есть свои люди на избирательных участках, которые будут смотреть за тобой. Мы будем знать, за кого ты проголосовала. Но за кого бы ты ни голосовала, наши люди все равно победят. И если ты голосовала не за них, тебе будет плохо. Вы можете прямо сейчас начинать подыскивать себе новое место для жилья, и посмотрим еще, найдете ли вы такого хорошего лендлорда. Скажи все это своему мужу. У меня больше нет на вас времени. И пришлите мне мою ренту завтра утром. Вот и все.
Он закончил свою тираду, стоя перед папиным стулом. К нам он стоял спиной, и казалось, что он ждет от нас ответа. Но ответом ему была тишина. И оплывающая свеча. Трое мужчин смотрелись как статуи. Они выглядели как мертвецы. Я едва мог видеть белки их глаз.
— Видит Бог, — продолжил лендлорд, — я хочу только добра для своих съемщиков. Но тот съемщик, который не хочет добра, пусть убирается отсюда. Коса найдет на камень: каждый, кто желает мне несчастья, сам всю свою жизнь будет его расхлебывать. Я мирный человек, но тот, кто нарушит мой мир, узнает, что я ЛЕВ. Я СЛОН. Мой ГРОМ поразит его. И если ему будет мало, я пошлю своих мальчиков хорошенько его проучить.
Он подошел к окну и положил в карман орех кола. Вытащил белый носовой платок и вытер им лицо. Затем повернулся и прямо посмотрел на Маму. Все обернулись на лендлорда. Кроме Мамы. Она продолжала смотреть на пламя свечи, словно провидя в пламени свою судьбу.
Лендлорд только открыл рот, чтобы начать говорить, как легкий ветерок вошел в комнату и превратился в темную фигуру, высокую, но сгорбленную. Вместе с фигурой вошло воспоминание о фургоне с нечистотами. Фигурой был Папа, и лендлорду пришлось прикрыть рот.
Трое мужчин сгруппировались в стороне от Папы, отошли от стены и заняли полубоевую позицию рядом со шкафом. Внезапно комната показалась тесной, и Папа усугубил положение тем, что закрыл дверь. Свет выхватил его лицо, и я увидел человека, несущего на себе суровое проклятие. Скулы его обострились, глаза ввалились, голова была как окоченевшая. Он выглядел человеком, поставленным в тупик. Папа встал прямо перед дверью и посмотрел на всех нас, повернув голову к каждому в отдельности. Его шея казалась одеревеневшей. Временами создавалось впечатление, что он потерял связь между тем, что он видит и тем, что понимает. Казалось, что его стукнули чем-то по голове и сбили центральную ось. Он смутился, как человек, который вошел не в ту комнату и не знает, как оттуда выйти.
— Папа, — крикнул я.
Он непонимающе посмотрел на меня. И только спустя какое-то время мы стали осознавать, что он принес с собой зловоние.
Внезапно один из мужчин издал звук, словно втягивая назад рвущуюся из желудка желчь, затем он бросился к окну и сплюнул. Лендлорд плюнул на пол, наступил на плевок и затер его ступней, как делают, когда гасят сигарету. Другой мужчина зашел за Папу и открыл дверь. Мотыльки, мошки и летучие муравьи влетели в комнату, и уныло запели в тишине москиты. Мотылек облетел свечку, и я почувствовал, что время пошло вспять и оказалось в ловушке.
Папа пошел к Маме и сел на кровать. На его лице читался стыд: стыд, унижение и неповиновение. Лендлорд стал продвигаться к двери. Разыгранные драматические страсти опустошили его. Казалось, он почуял в Папе какую-то новую угрозу. Я тоже ее почувствовал. Лендлорд промолвил:
— Ваша жена передаст вам то, что я говорил.
И с этими словами он вышел из комнаты, не повторив требования уплатить ренту. Его подручные вышли за ним, напоследок бросив взгляды на Папу.
Мы расселись в комнате, смущенные запахом. Казалось, что под нашим полом взорвалась канализационная труба. Мы сидели, не двигаясь, ни о чем не говоря, пока один из мотыльков не обжег крылышки и не потушил собой свечу. В полной темноте я стал искать на столе спички. Затем я услышал, как Мама сказала, с нежностью в несчастном голосе:
— Мой муж, что случилось с тобой?
Когда я зажег свечу, мамины руки обвивали папину шею. Она крепко прижимала его к себе, зарывшись лицом в его волосы. Затем, осознав появление света, она быстро отстранилась от него и стала развязывать ему ботинки. Папа не двигался. Она стащила с него ботинки и, отдав их мне, сказала:
— Твой отец, наверное, на что-то наступил. Сходи в ванную и отмой его ботинки. Только не около колодца.
Я взял ботинки и вышел. Ветер веял по коридору, задувая пыль мне в глаза. Ветер был прохладный; он пах деревьями и ночью, бушем и ароматными травами. Также он пах керосином и свечным дымом, но в нем не чувствовался тот гнилостный запах, что вошел к нам в комнату. На заднем дворике я занял лампу у одного из съемщиков, вскипятил воду, набрал старых газет и кусочков дерева. Я посмотрел на папины ботинки и не увидел в них ничего необычного. Они ничем не пахли, кроме привычного для них пота трудовых ног. Но тем не менее я помыл ботинки, вымыл руки и пошел обратно.
Папа теперь сидел на стуле. Мама спрашивала его, все ли у него в порядке. Я был уверен, что он не произнес ни слова в мое отсутствие. Мама выглядела несчастной, как будто тайная тоска точила ее изнутри. Когда я поставил ботинки в угол, Папа вынул конверт из кармана и отдал его Маме. Она открыла его, вынула несколько банкнот достоинством в фунт и посмотрела на него с изумлением. Он сказал:
— Это рента.
Маму так переполнили эмоции, что она встала на колени, обхватила его бедра и повторяла снова и снова:
— Спасибо, спасибо, мой храбрый муж.
Она говорила это с такой горделивой печалью, что я подумал, что те, кто страдают в этом мире, всего лишь странники в нем. Папа не поблагодарил ее, он вообще не выражал никаких эмоций, но его лицо было таким необычным, что я был уверен, что он чувствует гораздо больше, чем может выразить.
Вскоре Мама приготовила еду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
К этому моменту он встал и возобновил свои мелодраматические шаги. Он жестикулировал, и его голос становился громче, когда он подходил к двери, словно обращался к невидимой аудитории.
— Я уже сказал это всем моим съемщикам. Все, кто хочет жить в моих домах, под этой крышей, которую я построил своими руками, должен проголосовать за мою партию. Ты слышишь меня?
Мама не кивала ему. Она мрачно уставилась на дрожащую свечу.
— Не имеет значения, отвечаешь ты или нет. Я сказал то, что должен был сказать. Если у тебя есть уши, слушай. Если вы хотите быть моими съемщиками, когда придут выборы, вы пойдете и проголосуете за человека из моей партии.
Он сделал паузу.
— Это просто. Все, что вы должны сделать — это поставить точку рядом с его именем. Простая процедура. Моя партия проведет электричество, построит хорошие дороги, наладит водоснабжение. И помни вот что: у нас есть свои люди на избирательных участках, которые будут смотреть за тобой. Мы будем знать, за кого ты проголосовала. Но за кого бы ты ни голосовала, наши люди все равно победят. И если ты голосовала не за них, тебе будет плохо. Вы можете прямо сейчас начинать подыскивать себе новое место для жилья, и посмотрим еще, найдете ли вы такого хорошего лендлорда. Скажи все это своему мужу. У меня больше нет на вас времени. И пришлите мне мою ренту завтра утром. Вот и все.
Он закончил свою тираду, стоя перед папиным стулом. К нам он стоял спиной, и казалось, что он ждет от нас ответа. Но ответом ему была тишина. И оплывающая свеча. Трое мужчин смотрелись как статуи. Они выглядели как мертвецы. Я едва мог видеть белки их глаз.
— Видит Бог, — продолжил лендлорд, — я хочу только добра для своих съемщиков. Но тот съемщик, который не хочет добра, пусть убирается отсюда. Коса найдет на камень: каждый, кто желает мне несчастья, сам всю свою жизнь будет его расхлебывать. Я мирный человек, но тот, кто нарушит мой мир, узнает, что я ЛЕВ. Я СЛОН. Мой ГРОМ поразит его. И если ему будет мало, я пошлю своих мальчиков хорошенько его проучить.
Он подошел к окну и положил в карман орех кола. Вытащил белый носовой платок и вытер им лицо. Затем повернулся и прямо посмотрел на Маму. Все обернулись на лендлорда. Кроме Мамы. Она продолжала смотреть на пламя свечи, словно провидя в пламени свою судьбу.
Лендлорд только открыл рот, чтобы начать говорить, как легкий ветерок вошел в комнату и превратился в темную фигуру, высокую, но сгорбленную. Вместе с фигурой вошло воспоминание о фургоне с нечистотами. Фигурой был Папа, и лендлорду пришлось прикрыть рот.
Трое мужчин сгруппировались в стороне от Папы, отошли от стены и заняли полубоевую позицию рядом со шкафом. Внезапно комната показалась тесной, и Папа усугубил положение тем, что закрыл дверь. Свет выхватил его лицо, и я увидел человека, несущего на себе суровое проклятие. Скулы его обострились, глаза ввалились, голова была как окоченевшая. Он выглядел человеком, поставленным в тупик. Папа встал прямо перед дверью и посмотрел на всех нас, повернув голову к каждому в отдельности. Его шея казалась одеревеневшей. Временами создавалось впечатление, что он потерял связь между тем, что он видит и тем, что понимает. Казалось, что его стукнули чем-то по голове и сбили центральную ось. Он смутился, как человек, который вошел не в ту комнату и не знает, как оттуда выйти.
— Папа, — крикнул я.
Он непонимающе посмотрел на меня. И только спустя какое-то время мы стали осознавать, что он принес с собой зловоние.
Внезапно один из мужчин издал звук, словно втягивая назад рвущуюся из желудка желчь, затем он бросился к окну и сплюнул. Лендлорд плюнул на пол, наступил на плевок и затер его ступней, как делают, когда гасят сигарету. Другой мужчина зашел за Папу и открыл дверь. Мотыльки, мошки и летучие муравьи влетели в комнату, и уныло запели в тишине москиты. Мотылек облетел свечку, и я почувствовал, что время пошло вспять и оказалось в ловушке.
Папа пошел к Маме и сел на кровать. На его лице читался стыд: стыд, унижение и неповиновение. Лендлорд стал продвигаться к двери. Разыгранные драматические страсти опустошили его. Казалось, он почуял в Папе какую-то новую угрозу. Я тоже ее почувствовал. Лендлорд промолвил:
— Ваша жена передаст вам то, что я говорил.
И с этими словами он вышел из комнаты, не повторив требования уплатить ренту. Его подручные вышли за ним, напоследок бросив взгляды на Папу.
Мы расселись в комнате, смущенные запахом. Казалось, что под нашим полом взорвалась канализационная труба. Мы сидели, не двигаясь, ни о чем не говоря, пока один из мотыльков не обжег крылышки и не потушил собой свечу. В полной темноте я стал искать на столе спички. Затем я услышал, как Мама сказала, с нежностью в несчастном голосе:
— Мой муж, что случилось с тобой?
Когда я зажег свечу, мамины руки обвивали папину шею. Она крепко прижимала его к себе, зарывшись лицом в его волосы. Затем, осознав появление света, она быстро отстранилась от него и стала развязывать ему ботинки. Папа не двигался. Она стащила с него ботинки и, отдав их мне, сказала:
— Твой отец, наверное, на что-то наступил. Сходи в ванную и отмой его ботинки. Только не около колодца.
Я взял ботинки и вышел. Ветер веял по коридору, задувая пыль мне в глаза. Ветер был прохладный; он пах деревьями и ночью, бушем и ароматными травами. Также он пах керосином и свечным дымом, но в нем не чувствовался тот гнилостный запах, что вошел к нам в комнату. На заднем дворике я занял лампу у одного из съемщиков, вскипятил воду, набрал старых газет и кусочков дерева. Я посмотрел на папины ботинки и не увидел в них ничего необычного. Они ничем не пахли, кроме привычного для них пота трудовых ног. Но тем не менее я помыл ботинки, вымыл руки и пошел обратно.
Папа теперь сидел на стуле. Мама спрашивала его, все ли у него в порядке. Я был уверен, что он не произнес ни слова в мое отсутствие. Мама выглядела несчастной, как будто тайная тоска точила ее изнутри. Когда я поставил ботинки в угол, Папа вынул конверт из кармана и отдал его Маме. Она открыла его, вынула несколько банкнот достоинством в фунт и посмотрела на него с изумлением. Он сказал:
— Это рента.
Маму так переполнили эмоции, что она встала на колени, обхватила его бедра и повторяла снова и снова:
— Спасибо, спасибо, мой храбрый муж.
Она говорила это с такой горделивой печалью, что я подумал, что те, кто страдают в этом мире, всего лишь странники в нем. Папа не поблагодарил ее, он вообще не выражал никаких эмоций, но его лицо было таким необычным, что я был уверен, что он чувствует гораздо больше, чем может выразить.
Вскоре Мама приготовила еду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145