(Рич тянет дискантом, я же беру на себя партию Джесси Норман.) Вблизи Питербо-ро, в восьмидесяти милях от Лондона, беспокойная мыслишка продирается сквозь компостную кучу, в данный момент заменяющую мне мозги.
— Рич, а ты Ру не забыл?!
— Разве Ру — моя забота? Я думал, ты возьмешь Ру.
У семейства Шетток, как и любого другого, свои рождественские традиции. Одна из них заключается в том, что я покупаю подарки для наших детей, наших двух крестников, я же покупаю подарки для Ричарда, его родителей, его брата Питера, жены Питера Шерил, их троих ребят, а также для дяди Альфа, который неизменно прибывает из своего Мэтлока на раздачу подарков, не пропускает ни одного матча по регби и обожает конфеты с мягкой начинкой, поскольку другие зубы не берут. За Ричардом подарок для меня — если он не забудет и если наткнется после работы на ночной магазин.
— Ну, и что мы подарим папе? — обычно интересуется Рич на полпути в Йоркшир. Супружеское «мы» означает «ты», что в свою очередь означает — я.
Я покупаю оберточную бумагу и ленту, я заворачиваю подарки. Я покупаю открытки и целый лист марок второго класса. К тому времени, когда я напишу поздравления, подделав подпись Ричарда и сочинив что-нибудь теплое и жизнерадостное насчет быстро летящего времени и непременной встречи в будущем году (ложь!), вторым классом почту отправлять уже поздно, и я вновь выстаиваю очередь за марками первого класса. После чего перемещаюсь в хвост очереди в «Селфриджз», чтобы взять сыр и кексики-«флорентийки», которые обожает Барбара.
А когда мы добираемся до родительского дома, распаковываемся и как положено пристраиваем подарки под елкой, а продукты и напитки — на кухонном столе, Барбара с Доналдом хором причитают:
— Ах, Ричард, ты купил вино! Спасибо! Не стоило беспокоиться!
Интересно, возможна ли смерть от неблагодарности?
Всенощная в церкви Св. Мэри, Ротли
Иней так густо прихватил деревенский луг, что трава стала мелодичной: мы прозвякиваем, протренькиваем весь путь от старой мельницы Шеттоков до норманнской церквушки. Внутри тесно, скамейки заняты, воздух спертый, влажный, винный. Пьяницы, появляющиеся в церкви раз в году, должны бы вызывать праведное возмущение у добродетельных прихожан, но я сейчас всех их люблю. Даже завидую неуклюжим стараниям алкашей вести себя смирно, их хмельной радости от того, что дошли сюда, в поисках тепла, света, капельки доброты.
Я держусь. Честное слово, держусь — до тех самых слов из «О, Вифлеем!», на которых мои руки сами тянутся к глазам: «Молчаливые звезды охраняют Твой сон».
4
Рождество
Деревня Ротли, Йоркшир. 05.37
За окнами еще темно. Дети, Ричард и я сплелись на кровати четырехголовым осьминогом. Эмили, вне себя от рождественской горячки, рьяно сдирает обертки с подарков, Бен развлекается шуршащими обрывками. Я дарю Ричарду пакет сушеной оленины, две пары шведских нос ков (цвета овсянки), пятидневный абонемент на дегустацию бургундского и «Как стать идеальной домохозяйкой» (шутка). Чуть позже Барбара с Доналдом подарят мне цветастый клеенчатый фартук и «Как стать идеальной домохозяйкой» (не-шутка!).
Ричард вручает мне:
1. Французское нижнее белье «Провокатор»: красный лифчик с выпуклыми черными шелковыми горошинами и до середины обрезанными чашечками, поверх краев которых соски будут торчать, как головы средневековых воинов над крепостной стеной. В комплект входит также намек на трусики с резинками для чулок и отделкой из рыболовной сетки.
2. Карточку члена кредитного фонда.
Оба подарка подпадают под мое определение «БЛО»: «Будьте Любезны Обменять». Эмили дарит потрясающий дорожный будильник с записью ее собственного голоса вместо звонка: «Вставай, мамуля! Вставай, соня-засоня!»
От нас Эмили получает хомячка (женского пола, но названного Иисусом), велосипед для Барби, кукольный домик, робота-собачку с пультом управления и еще кучу всякого пластмассового, абсолютно ненужного ей барахла. Эмили тащится от Барби-миротворицы из сувенирного киоска стокгольмского аэропорта до тех пор, пока не открывает подарок Полы: писающую Барби, на которую я наложила категорический запрет.
С риском нарваться на истерику мы все-таки смогли унести основную часть подарков наверх нераспакованными, чтобы избавить деда с бабушкой от возмутительного зрелища столичного транжирства («Швыряете деньги на ветер!») и уродования юного поколения («В наше время счастьем было получить куклу с фарфоровой головой и апельсин!»).
Подарки скрыть проще, чем многое другое. Как ты, к примеру, убедишь свекра со свекровью, что их внучка встречается с видиком пару раз в году, если эта самая внучка за завтраком без запинки воспроизводит все песни из «Русалочки» и радостно добавляет, что в ди-ви-ди-версии на одну мелодию больше. Там же, за столом, я чую очередную надвигающуюся грозу, когда еще раз повторяю Эмили, чтобы убрала руки от солонки.
— Эмили, дедушка просил тебя оставить солонку в покое.
— Нет, — ровным тоном возражает Доналд. — Я приказал ей не трогать солонку. В этом и заключается разница между нашими поколениями, Кейт: мы приказывали, вы просите.
Несколькими минутами позже, переворачивая на сковородке яичницу, я вдруг ощущаю присутствие за спиной Барбары. Свекровь не в силах скрыть изумления при виде содержимого сковородки:
— Господи Иисусе! Дети любят, чтобы яйца были обжарены с двух сторон?
— Да, я всегда так делаю.
— Ну-ну.
Барбара сдвинута на беспокойстве о меню моей семьи: если она не приходит в ужас от недостатка овощей в детском рационе, то изумляется моему упорному нежеланию ежедневно одолевать три трапезы из трех блюд. «Без еды не будет силы, Катарина». Ну и конечно, ни одна повестка съезда семейства Шетток не считается завершенной, если свекровь не припрет меня в темном углу с шипящим вопросом:
— Ричард похудел, Катарина! Ты не считаешь, что Ричард ужасно худой?
Слово «худой» в исполнении Барбары звучит жирно: массивно, тяжко, обвиняюще. Прикрыв глаза, я пытаюсь собрать воедино остатки терпения и понимания, которых у меня уже нет. Ведь именно эта женщина одарила моего мужа фигурой стержня от шариковой ручки, и она же тридцать шесть лет спустя смеет меня винить! Разве это честно? Бог ей судья, а я буду выше ее презрения к моим супружеским добродетелям, каковы бы они ни были.
— Да, но Рич сам по себе худой, — возражаю здраво. — Когда мы познакомились, он был просто тощим, как раз это мне и понравилось.
— Он всегда был стройным, — признает очевидное Барбара, — но теперь от него просто ничего не осталось. Он еще только из машины вылезал, а Шерил уже сказала мне: «Вам не кажется, что Ричард истощал, Барбара?»
Моя невестка Шерил, прежде чем ьыйти замуж за бухгалтера Питера, протирала локти в строительной компании в Галифаксе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Рич, а ты Ру не забыл?!
— Разве Ру — моя забота? Я думал, ты возьмешь Ру.
У семейства Шетток, как и любого другого, свои рождественские традиции. Одна из них заключается в том, что я покупаю подарки для наших детей, наших двух крестников, я же покупаю подарки для Ричарда, его родителей, его брата Питера, жены Питера Шерил, их троих ребят, а также для дяди Альфа, который неизменно прибывает из своего Мэтлока на раздачу подарков, не пропускает ни одного матча по регби и обожает конфеты с мягкой начинкой, поскольку другие зубы не берут. За Ричардом подарок для меня — если он не забудет и если наткнется после работы на ночной магазин.
— Ну, и что мы подарим папе? — обычно интересуется Рич на полпути в Йоркшир. Супружеское «мы» означает «ты», что в свою очередь означает — я.
Я покупаю оберточную бумагу и ленту, я заворачиваю подарки. Я покупаю открытки и целый лист марок второго класса. К тому времени, когда я напишу поздравления, подделав подпись Ричарда и сочинив что-нибудь теплое и жизнерадостное насчет быстро летящего времени и непременной встречи в будущем году (ложь!), вторым классом почту отправлять уже поздно, и я вновь выстаиваю очередь за марками первого класса. После чего перемещаюсь в хвост очереди в «Селфриджз», чтобы взять сыр и кексики-«флорентийки», которые обожает Барбара.
А когда мы добираемся до родительского дома, распаковываемся и как положено пристраиваем подарки под елкой, а продукты и напитки — на кухонном столе, Барбара с Доналдом хором причитают:
— Ах, Ричард, ты купил вино! Спасибо! Не стоило беспокоиться!
Интересно, возможна ли смерть от неблагодарности?
Всенощная в церкви Св. Мэри, Ротли
Иней так густо прихватил деревенский луг, что трава стала мелодичной: мы прозвякиваем, протренькиваем весь путь от старой мельницы Шеттоков до норманнской церквушки. Внутри тесно, скамейки заняты, воздух спертый, влажный, винный. Пьяницы, появляющиеся в церкви раз в году, должны бы вызывать праведное возмущение у добродетельных прихожан, но я сейчас всех их люблю. Даже завидую неуклюжим стараниям алкашей вести себя смирно, их хмельной радости от того, что дошли сюда, в поисках тепла, света, капельки доброты.
Я держусь. Честное слово, держусь — до тех самых слов из «О, Вифлеем!», на которых мои руки сами тянутся к глазам: «Молчаливые звезды охраняют Твой сон».
4
Рождество
Деревня Ротли, Йоркшир. 05.37
За окнами еще темно. Дети, Ричард и я сплелись на кровати четырехголовым осьминогом. Эмили, вне себя от рождественской горячки, рьяно сдирает обертки с подарков, Бен развлекается шуршащими обрывками. Я дарю Ричарду пакет сушеной оленины, две пары шведских нос ков (цвета овсянки), пятидневный абонемент на дегустацию бургундского и «Как стать идеальной домохозяйкой» (шутка). Чуть позже Барбара с Доналдом подарят мне цветастый клеенчатый фартук и «Как стать идеальной домохозяйкой» (не-шутка!).
Ричард вручает мне:
1. Французское нижнее белье «Провокатор»: красный лифчик с выпуклыми черными шелковыми горошинами и до середины обрезанными чашечками, поверх краев которых соски будут торчать, как головы средневековых воинов над крепостной стеной. В комплект входит также намек на трусики с резинками для чулок и отделкой из рыболовной сетки.
2. Карточку члена кредитного фонда.
Оба подарка подпадают под мое определение «БЛО»: «Будьте Любезны Обменять». Эмили дарит потрясающий дорожный будильник с записью ее собственного голоса вместо звонка: «Вставай, мамуля! Вставай, соня-засоня!»
От нас Эмили получает хомячка (женского пола, но названного Иисусом), велосипед для Барби, кукольный домик, робота-собачку с пультом управления и еще кучу всякого пластмассового, абсолютно ненужного ей барахла. Эмили тащится от Барби-миротворицы из сувенирного киоска стокгольмского аэропорта до тех пор, пока не открывает подарок Полы: писающую Барби, на которую я наложила категорический запрет.
С риском нарваться на истерику мы все-таки смогли унести основную часть подарков наверх нераспакованными, чтобы избавить деда с бабушкой от возмутительного зрелища столичного транжирства («Швыряете деньги на ветер!») и уродования юного поколения («В наше время счастьем было получить куклу с фарфоровой головой и апельсин!»).
Подарки скрыть проще, чем многое другое. Как ты, к примеру, убедишь свекра со свекровью, что их внучка встречается с видиком пару раз в году, если эта самая внучка за завтраком без запинки воспроизводит все песни из «Русалочки» и радостно добавляет, что в ди-ви-ди-версии на одну мелодию больше. Там же, за столом, я чую очередную надвигающуюся грозу, когда еще раз повторяю Эмили, чтобы убрала руки от солонки.
— Эмили, дедушка просил тебя оставить солонку в покое.
— Нет, — ровным тоном возражает Доналд. — Я приказал ей не трогать солонку. В этом и заключается разница между нашими поколениями, Кейт: мы приказывали, вы просите.
Несколькими минутами позже, переворачивая на сковородке яичницу, я вдруг ощущаю присутствие за спиной Барбары. Свекровь не в силах скрыть изумления при виде содержимого сковородки:
— Господи Иисусе! Дети любят, чтобы яйца были обжарены с двух сторон?
— Да, я всегда так делаю.
— Ну-ну.
Барбара сдвинута на беспокойстве о меню моей семьи: если она не приходит в ужас от недостатка овощей в детском рационе, то изумляется моему упорному нежеланию ежедневно одолевать три трапезы из трех блюд. «Без еды не будет силы, Катарина». Ну и конечно, ни одна повестка съезда семейства Шетток не считается завершенной, если свекровь не припрет меня в темном углу с шипящим вопросом:
— Ричард похудел, Катарина! Ты не считаешь, что Ричард ужасно худой?
Слово «худой» в исполнении Барбары звучит жирно: массивно, тяжко, обвиняюще. Прикрыв глаза, я пытаюсь собрать воедино остатки терпения и понимания, которых у меня уже нет. Ведь именно эта женщина одарила моего мужа фигурой стержня от шариковой ручки, и она же тридцать шесть лет спустя смеет меня винить! Разве это честно? Бог ей судья, а я буду выше ее презрения к моим супружеским добродетелям, каковы бы они ни были.
— Да, но Рич сам по себе худой, — возражаю здраво. — Когда мы познакомились, он был просто тощим, как раз это мне и понравилось.
— Он всегда был стройным, — признает очевидное Барбара, — но теперь от него просто ничего не осталось. Он еще только из машины вылезал, а Шерил уже сказала мне: «Вам не кажется, что Ричард истощал, Барбара?»
Моя невестка Шерил, прежде чем ьыйти замуж за бухгалтера Питера, протирала локти в строительной компании в Галифаксе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89