Не знаю, изменилась ли я в лице, но думаю, что не без того, поскольку папуля заерзал в кресле, что у любого другого означало бы неловкость. На секунду мне кажется, что до него дошло, как мне осточертели эти его прожекты… но тут папа подается ко мне через стол и опускает свою ладонь на мою:
— Рыбка, если с наличными туго, я ж и чеком могу.
Оставляю отца на станции Мургейт. Отсюда по Северной линии он доберется до Кингз-Кросс, где сядет на электричку. Даю денег на проезд — сумма шальная, в Бостон слетать, оказывается, дешевле, чем съездить в Донкастер, — и добавляю на такси от вокзала до дома. Папуля темнит насчет того, где живет (читай: с кем живет), но обещает ехать прямиком по этому неведомому мне адресу. Попрощавшись, торможу за турникетом, у фотобудки. У меня на глазах отец заводит разговор с уличным музыкантом, жестом небрежного великодушия мечет одну из моих десяток парнишке в открытый футляр от гитары, после чего снимает пальто, аккуратно кладет его на спящую собаку гитариста и… ой-ой-ой… петь собрался.
Разлилася реченька, не переплывешь.
Крылья унесли бы, да где ж их возьмешь.
Дали б мне лодчонку, дали два весла,
А грести любимая мне бы помогла.
Хит Джозефа Редди. Вкупе с «Там, в долине Сэлли» эта баллада стала обязательной частью его репертуара. Отличный тенор привлекает внимание; конторский люд, бегущий к эскалатору, изумленно оглядывается. Да уж, любовная тоска — папулин конек. Дама в верблюжьем пальто, пригнувшись, бросает монетки в футляр, и мой отец галантно приподнимает несуществующую шляпу.
В ушах у меня пронзительное сопрано матери выводит знакомую унылую фразу:
— Он мизинцем поманит — и ты его!
— Неправда!
— Правда. Всегда так было. Вот и отправляйся к отцу, если он такой распрекрасный.
— Мам, я не хочу к нему.
— Папина дочка. С рождения!
Вновь окунувшись в уличный гам, покупаю «Стэндард», чтобы чем-то занять руки, и держу курс на «ЭМФ».
Любовь ребенка к родителю практически неразрушима, но за многие годы беспрерывно падающие капли разочарования могут ее подточить. Первое чувство, которое я испытала к отцу, было гордостью, парящей, головокружительной благодарностью за то, что он мой. Самый красивый из всех пап, он был к тому же и самым умным — запросто считал в уме и мог на память пересказать футбольную турнирную таблицу. «Шеффилд уэн-зди», «Пэтрик фистл», «Гамильтон академиклз» у него от зубов отскакивали. По субботам он брал нас с Джулией на скачки, и мы буквально висли на ногах у своего героя. Помню, я чувствовала себя совсем маленькой в дебрях брюк и фетровой влаге от пропитанных дождем шляп. Годы спустя, уже студенткой университета, я заглядывала в окна гостиных домов попроще, смотрела на добропорядочных отцов семейств с чайниками или чашками в руках и тосковала по отцовским объятиям.
Зимой то ли семьдесят пятого, то ли семьдесят шестого года папуля повез нас кататься на санках в Скалистый Край. У других ребят сани были магазинные: высокие, с сиденьями из деревянных реечек, они казались нам экипажами Снежной королевы. Наши санки лежали прямо на снегу: сколотив их из распиленных вдоль бревен, папуля прибил снизу жестяные «полозья», отодрав кромки от дверцы брошенной кем-то машины.
— Ну-ка, испробуйте! — предложил он, удовлетворенно потирая руки.
Первая попытка провалилась: Джулия не успела сесть в санки, они съехали с горы сами, а отец обозвал ее малюткой. Настал мой черед. Полная решимости доказать, что наши санки, которые папа сам сделал, ничем не хуже магазинных, я буквально влипла в половинки бревен. Но где-то на середине горы санки напоролись на кочку, вильнули и полетели к обрыву, огороженному невысоким забором из колючей проволоки. Полозья оказались первоклассными: торможение было нереально. Мой экипаж нырнул под загородку, передняя его половина повисла над обрывом, а я очутилась в капкане металлических шипов.
Папа так тяжело дышал, когда домчался до меня, что я испугалась — вдруг умрет? Но папа, прижав ногой сетку, освободил из плена колючек мою куртку, руки, волосы. А потом схватил меня на руки, санки рванули вперед, и прошло несколько секунд, прежде чем мы услышали, как они грохнулись на дорогу внизу. Раньше мне казалось, что этот день врезался в память оттого, что отец спас мне жизнь. Теперь я думаю иначе — просто то был единственный раз, когда он хоть что-то сделал, чтобы меня защитить.
И все же отец был моей первой любовью, и я принимала его сторону, даже когда ореховые глаза мамы вваливались, окруженные темными кругами, когда она ложилась спать в гнусных нейлоновых сорочках и хохотала без причины. Однажды в супермаркете дядька толкнул пирамиду из банок концентрированного молока, бело-голубые баночки покатились во все стороны, а мама захихикала. Она смеялась и смеялась, пока кассирша Линда не влила в нее стакан воды. Но дочери не желают замечать даже очевидные знаки несчастья матери, ведь это означало бы, что отец далек от идеала.
Мне давным-давно стало ясно, что Джозеф Редди — неподходящий предмет для обожания, но детская любовь неистребима. Какие еще доказательства тебе нужны, Кейт? Помнишь, как он принес домой постельное белье, на котором кувыркался с новой подружкой, — чтобы мама постирала? А как притащил тебя, моргающую спросонья, в прихожую, чтобы ты подтвердила копу, что Джо Редди был дома целый день такого-то числа такого-то месяца. И ты поклялась, что помнишь эту дату.
— У нашей Кэти память — дай боже каждому, — заявил отец полисмену. — Правду я говорю, рыбка? Ну? И где наша улыбочка?
Мой отец — образец человека, которого судьба может подарить девочке, и если этот образец разлетается в клочья… что ж делать?
Открыв двери «Эдвин Морган Форстер», я радуюсь прохладе просторного холла, белизне мрамора под ногами, гостеприимству лифта, послушно принявшего меня в свои зеркальные объятия. Я старательно отвожу взгляд от отразившейся в зеркалах женщины: не хочу, чтобы она меня такой видела. К выходу на тринадцатом этаже готовлю оправдательную речь, но Робин Купер-Кларк встречает меня своей:
— Великолепная презентация, Кейт. — Смущаясь, он кладет мне руку на плечо. — Высший класс. Осталась парочка вопросов, но они подождут. Спешить некуда. Надеюсь, семейные проблемы разрешились?
Трудно представить, что скажет глава отдела инвестиций, узнай он правду. Мы подружились с семейством Купер-Кларк после корпоративной фазаньей охоты, где Джилл выказала ужас, родственный моему. Несколько раз они приглашали нас с Ричардом к себе в Сассекс, но я никогда не рассказывала об отце: мне нужно уважение Робина, а не жалость.
— Да, все в порядке.
— Отлично. До встречи.
Экран монитора сообщает, что за три часа моего отсутствия Доу упал на сто, доллар на процент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89