Я проверил, что там… я нашел… нашел… — Мне понадобилось глотнуть воздуху, прежде чем я смог выговорить. — Я нашел Кловера. Он был мертв и разложился. Я вырыл для него могилу. — Я поспешно отвернулся, чтобы вытереть слезы, и договорил остальное. — Я увидел, что его шея обмотана проводом. Кто-то специально убил его!
Они сидели молча, оба напуганные и шокированные. Мама смахнула слезы: она тоже любила Кловера. Руки ее дрожали. Ни она, ни папа не спросили: кто же убил Кловера? Из этого я сделал вывод, что они думали так же, как и я.
Перед сном папа пришел в мою комнату и около часа расспрашивал меня: что обычно делает Барт? Куда он ходит? Кто такая эта женщина по соседству? Кто ее дворецкий? У меня чуть отлегло от сердца. Теперь они начнут думать, что предпринять. А я в эту ночь последний раз оплакивал Кловера. Ведь мне скоро пятнадцать, я уже почти мужчина, а слезы не для мужчин. По крайней мере, не для «мальчиков» под метр восемьдесят.
— Оставь меня в покое! — взвился Барт, когда я попросил его не ходить больше в соседний дом. — И не рассказывай больше про меня, а то смотри, пожалеешь.
Каждый день приближал нас к сентябрю и к школе. Я наблюдал, как Барт становится все более озлобленным. Родители наши, по моему мнению, слишком мягки к нему.
— Послушай меня, Барт, перестань представляться стариком по имени Малькольм Нил Фоксворт, кем бы он там ни был! — Но Барт уже не мог остановиться: все так же хромал, все так же хватался за «больное» сердце.
— Никто не жаждет твоего богатства, никто не ждет, что ты умрешь, чтобы его унаследовать. Бедный безумный братец, нет у тебя никакого наследства!
— У меня двадцать миллиардов десять миллионов пятьдесят пять тысяч шестьсот долларов и сорок два цента! — Он загибал пальцы. — И еще я не помню, сколько у меня запрятано в сундуках, так что я могу утроить эту цифру! Если человек может сразу вспомнить, сколько у него денег, то он еще не богат. — Я даже не подозревал, что он в силах назвать такую цифру.
Когда я произносил что-нибудь саркастическое, Барт сгибался пополам, как он боли, и валился на пол. Он хватал ртом воздух:
— Быстрее!.. Пошлите за врачом… Принесите мои таблетки… Я умираю… Моя левая рука…
Однажды я не выдержал и вышел на улицу. Я сел на скамью и достал книгу, чтобы почитать и успокоиться. Барт достал меня. Если ему так необходимо актерствовать, то почему он выбрал именно эту роль — хромого старого придурка с больным сердцем?
— Джори, тебе все равно, если я умру? — Барт вышел за мной.
— Абсолютно.
— Ты никогда не любил меня!
— Ты мне нравился больше, когда разговаривал, как мальчишка своего возраста.
— А ты поверишь, если я тебе скажу, что Малькольм Нил Фоксворт — это отец той старой леди по соседству, и она моя бабушка, моя родная бабушка?
— Это она тебе сказала?
— Нет. Это мне сказал Джон Эмос. И еще он мне рассказал кое-что. Джон Эмос много мне рассказывает. Он рассказал мне, что папа и дядя Пол — вовсе не родные братья, это мама все выдумала, чтобы скрыть свой грех. Он говорит, что мой настоящий отец — Бартоломью Уинслоу, и он сгорел в огне. Наша мама соблазнила его.
Соблазнила? Я внимательно посмотрел на него.
— А ты знаешь, что значит это слово?
— Не-а. Но это плохо, по-настоящему плохо!
— Ты любишь нашу маму?
Он забеспокоился. Глаза его еще больше потемнели. Сел на землю. Не знает, что ответить. По-моему, на этот вопрос, если любишь, надо отвечать не задумываясь.
— Барт, сделай одолжение мне и облегчи жизнь себе. Пойди прямо сейчас и расскажи маме с папой все, что тебя беспокоит. Они все поймут. Я знаю, ты думаешь, что мама любит меня больше, чем тебя, но это не так. У нее в сердце хватит места для десяти своих детей.
— Десяти?! — вдруг закричал он. — Ты намекаешь, что мама возьмет еще детей?
Он вскочил и побежал неловко, подпрыгивая, как старый хромой человек; будто взятая на себя роль и в самом деле лишила его всей природной ловкости.
Слишком долгое пребывание в госпитале пошло ему явно не на пользу.
Может быть, и нехорошо подслушивать, но я услышал, что говорил Барт маме, когда они остались одни. Она сидела на задней веранде. Синди дремала у мамы на коленях, пока та читала книгу. Когда Барт подбежал, она быстро отложила книгу и пересадила Синди в другое кресло. Она смотрела на него, я бы сказал, умоляюще.
А Барт выпалил:
— Как твое имя?
— Ты же знаешь.
— Оно начинается с "К"?
— Да, конечно. — Она была неприятно изумлена.
— А я… я знаю, что когда ты уходишь, кто-то маленький плачет и кричит от страха. Кто-то такой же маленький, как я… его закрывает в шкафу злой отец, который его ненавидит. Однажды даже папа закрыл его в наказание на чердаке. На большом, темном, страшном чердаке, где всюду мыши, страшные тени и пауки.
Она застыла от страха.
— Кто тебе все это сказал?
— У его мачехи темно-рыжие волосы… но потом он узнал, что никакая она не мачеха, а просто любовница.
Даже со своего отдаленного места я слышал, как участилось мамино дыхание. Она взяла Барта на колени, но видно было, что она боится его.
— Милый, кто тебе сказал это слово? Ты ведь не знаешь, что значит «любовница»?
Барт неподвижно смотрел в пространство, будто видел там кого-то.
— Однажды жила прекрасная и стройная леди с темно-рыжими волосами… Она жила с отцом мальчика, но не была за ним замужем… А отец даже не интересовался, жив ли мальчик или уже нет…
Мама выдавила из себя улыбку:
— Барт, я вижу, что ты настоящий поэт. Я вижу стройность в твоих фантазиях, а со временем появятся и рифмы…
Барт скривился, метнув на нее свой темный взгляд:
— Презираю поэтов, музыкантов, артистов, танцоров! Она поежилась. Я тоже.
— Барт, мне надо тебя спросить, и ответь мне искренне. Что бы ты не ответил, тебя не станут наказывать. Ты сделал что-нибудь с Клевером?
— Кловер ушел. И не станет жить в моем новом собачьем домике.
Она сбросила Барта с колен и стремительно ушла. Потом вспомнила о Синди и побежала забрать ее. Я подумал, что она все сделала неправильно — и к этой мысли меня привели глаза Барта.
Как с ним случалось всегда, так и на этот раз: после своей злобной «атаки» Барт устал, захотел спать и улегся без обеда. Мама как ни в чем не бывало улыбалась, смеялась и наряжалась, чтобы поехать на торжественный обед в честь назначения папы главным врачом госпиталя.
Я провожал их, стоя у окна, и видел, как папа торжественно повел маму к машине. Когда они приехали домой, было что-то после двух ночи. Я как раз только заснул, но услышал их разговор в гостиной.
— Крис, я совсем не понимаю Барта, как он живет, почему он так разговаривает, почему так смотрит на меня… я боюсь собственного сына, и меня это огорчает.
— Успокойся, родная, — обнял ее папа, — я думаю, что ты преувеличиваешь. Если эти задатки разовьются в Барте, то он вырастет великим актером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Они сидели молча, оба напуганные и шокированные. Мама смахнула слезы: она тоже любила Кловера. Руки ее дрожали. Ни она, ни папа не спросили: кто же убил Кловера? Из этого я сделал вывод, что они думали так же, как и я.
Перед сном папа пришел в мою комнату и около часа расспрашивал меня: что обычно делает Барт? Куда он ходит? Кто такая эта женщина по соседству? Кто ее дворецкий? У меня чуть отлегло от сердца. Теперь они начнут думать, что предпринять. А я в эту ночь последний раз оплакивал Кловера. Ведь мне скоро пятнадцать, я уже почти мужчина, а слезы не для мужчин. По крайней мере, не для «мальчиков» под метр восемьдесят.
— Оставь меня в покое! — взвился Барт, когда я попросил его не ходить больше в соседний дом. — И не рассказывай больше про меня, а то смотри, пожалеешь.
Каждый день приближал нас к сентябрю и к школе. Я наблюдал, как Барт становится все более озлобленным. Родители наши, по моему мнению, слишком мягки к нему.
— Послушай меня, Барт, перестань представляться стариком по имени Малькольм Нил Фоксворт, кем бы он там ни был! — Но Барт уже не мог остановиться: все так же хромал, все так же хватался за «больное» сердце.
— Никто не жаждет твоего богатства, никто не ждет, что ты умрешь, чтобы его унаследовать. Бедный безумный братец, нет у тебя никакого наследства!
— У меня двадцать миллиардов десять миллионов пятьдесят пять тысяч шестьсот долларов и сорок два цента! — Он загибал пальцы. — И еще я не помню, сколько у меня запрятано в сундуках, так что я могу утроить эту цифру! Если человек может сразу вспомнить, сколько у него денег, то он еще не богат. — Я даже не подозревал, что он в силах назвать такую цифру.
Когда я произносил что-нибудь саркастическое, Барт сгибался пополам, как он боли, и валился на пол. Он хватал ртом воздух:
— Быстрее!.. Пошлите за врачом… Принесите мои таблетки… Я умираю… Моя левая рука…
Однажды я не выдержал и вышел на улицу. Я сел на скамью и достал книгу, чтобы почитать и успокоиться. Барт достал меня. Если ему так необходимо актерствовать, то почему он выбрал именно эту роль — хромого старого придурка с больным сердцем?
— Джори, тебе все равно, если я умру? — Барт вышел за мной.
— Абсолютно.
— Ты никогда не любил меня!
— Ты мне нравился больше, когда разговаривал, как мальчишка своего возраста.
— А ты поверишь, если я тебе скажу, что Малькольм Нил Фоксворт — это отец той старой леди по соседству, и она моя бабушка, моя родная бабушка?
— Это она тебе сказала?
— Нет. Это мне сказал Джон Эмос. И еще он мне рассказал кое-что. Джон Эмос много мне рассказывает. Он рассказал мне, что папа и дядя Пол — вовсе не родные братья, это мама все выдумала, чтобы скрыть свой грех. Он говорит, что мой настоящий отец — Бартоломью Уинслоу, и он сгорел в огне. Наша мама соблазнила его.
Соблазнила? Я внимательно посмотрел на него.
— А ты знаешь, что значит это слово?
— Не-а. Но это плохо, по-настоящему плохо!
— Ты любишь нашу маму?
Он забеспокоился. Глаза его еще больше потемнели. Сел на землю. Не знает, что ответить. По-моему, на этот вопрос, если любишь, надо отвечать не задумываясь.
— Барт, сделай одолжение мне и облегчи жизнь себе. Пойди прямо сейчас и расскажи маме с папой все, что тебя беспокоит. Они все поймут. Я знаю, ты думаешь, что мама любит меня больше, чем тебя, но это не так. У нее в сердце хватит места для десяти своих детей.
— Десяти?! — вдруг закричал он. — Ты намекаешь, что мама возьмет еще детей?
Он вскочил и побежал неловко, подпрыгивая, как старый хромой человек; будто взятая на себя роль и в самом деле лишила его всей природной ловкости.
Слишком долгое пребывание в госпитале пошло ему явно не на пользу.
Может быть, и нехорошо подслушивать, но я услышал, что говорил Барт маме, когда они остались одни. Она сидела на задней веранде. Синди дремала у мамы на коленях, пока та читала книгу. Когда Барт подбежал, она быстро отложила книгу и пересадила Синди в другое кресло. Она смотрела на него, я бы сказал, умоляюще.
А Барт выпалил:
— Как твое имя?
— Ты же знаешь.
— Оно начинается с "К"?
— Да, конечно. — Она была неприятно изумлена.
— А я… я знаю, что когда ты уходишь, кто-то маленький плачет и кричит от страха. Кто-то такой же маленький, как я… его закрывает в шкафу злой отец, который его ненавидит. Однажды даже папа закрыл его в наказание на чердаке. На большом, темном, страшном чердаке, где всюду мыши, страшные тени и пауки.
Она застыла от страха.
— Кто тебе все это сказал?
— У его мачехи темно-рыжие волосы… но потом он узнал, что никакая она не мачеха, а просто любовница.
Даже со своего отдаленного места я слышал, как участилось мамино дыхание. Она взяла Барта на колени, но видно было, что она боится его.
— Милый, кто тебе сказал это слово? Ты ведь не знаешь, что значит «любовница»?
Барт неподвижно смотрел в пространство, будто видел там кого-то.
— Однажды жила прекрасная и стройная леди с темно-рыжими волосами… Она жила с отцом мальчика, но не была за ним замужем… А отец даже не интересовался, жив ли мальчик или уже нет…
Мама выдавила из себя улыбку:
— Барт, я вижу, что ты настоящий поэт. Я вижу стройность в твоих фантазиях, а со временем появятся и рифмы…
Барт скривился, метнув на нее свой темный взгляд:
— Презираю поэтов, музыкантов, артистов, танцоров! Она поежилась. Я тоже.
— Барт, мне надо тебя спросить, и ответь мне искренне. Что бы ты не ответил, тебя не станут наказывать. Ты сделал что-нибудь с Клевером?
— Кловер ушел. И не станет жить в моем новом собачьем домике.
Она сбросила Барта с колен и стремительно ушла. Потом вспомнила о Синди и побежала забрать ее. Я подумал, что она все сделала неправильно — и к этой мысли меня привели глаза Барта.
Как с ним случалось всегда, так и на этот раз: после своей злобной «атаки» Барт устал, захотел спать и улегся без обеда. Мама как ни в чем не бывало улыбалась, смеялась и наряжалась, чтобы поехать на торжественный обед в честь назначения папы главным врачом госпиталя.
Я провожал их, стоя у окна, и видел, как папа торжественно повел маму к машине. Когда они приехали домой, было что-то после двух ночи. Я как раз только заснул, но услышал их разговор в гостиной.
— Крис, я совсем не понимаю Барта, как он живет, почему он так разговаривает, почему так смотрит на меня… я боюсь собственного сына, и меня это огорчает.
— Успокойся, родная, — обнял ее папа, — я думаю, что ты преувеличиваешь. Если эти задатки разовьются в Барте, то он вырастет великим актером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90