— Будь ты проклята!
— Будь ты проклят, Джон Эмос Джексон! — закричала ему мама. — Если ты только прикоснешься ко мне еще, я выцарапаю твои глаза! Тем временем бабушка поднялась на ноги и стояла, шатаясь, посередине комнаты, пытаясь надеть порванную вуаль. В этот момент мама залепила ей пощечину, так что бабушка упала в кресло.
— Будь же и ты проклята, Коррин Фоксворт! Я надеялась, что никогда больше тебя не увижу. Я надеялась, что ты умрешь в этом «скорбном доме», избавишь меня и себя от агонии последнего свидания, от звука твоего голоса, который я когда-то любила. Но мне не везет. Мне бы стоило знать, что ты чересчур сосредоточена на своих черных помыслах, чтобы оставить нас с Крисом. Ты, как и твой отец, изо всех сил цепляешься за жизнь, которую и жизнью-то нельзя назвать.
Я никогда не подозревал, что у моей матери такой дикий темперамент.
Ее характер, оказывается, совершенно как мой. Я был шокирован и испуган. Я не дыша смотрел, как мама возила старую бабушку по креслу, а потом они обе покатились на пол, не замечая все еще стонавшего Джона Эмоса, который, казалось, уже не встанет. Мама снова придавила своим телом бабушку, снимая с ее пальцев все ее дорогие украшения. Бабушка слабо старалась защитить свои сокровища.
— Прошу тебя, Кэтрин, не делай этого, — умоляла она.
— Ты! — рычала мама. — Как я желала видеть тебя поверженной, умоляющей. Тогда к своему несчастью я тебя пожалела, но теперь мой день отмщения! Смотри, что я сделаю с твоими побрякушками! — Она собрала все кольца в кулак и швырнула в пылающий огонь камина. — Вот, гляди! Кончено! Это нужно было сделать в ту ночь, когда умер Барт.
С торжествующим видом она побежала, чтобы подхватить Синди, затем в фойе одеть ее. Она схватила свое пальто… А Джон Эмос, наконец, поднялся, бормоча что-то о дьявольском отродье, которое надо уничтожить.
— Чертова шлюха, надо ее прикончить, пока она не наплодит еще этого дьявольского отродья!
Я явственно слышал это. Может быть, мама не слышала?
Я выбрался из своего убежища, так и незамеченный бабушкой, которая сидела на полу и плакала.
Мама уже была одета и обута, но подошла к двери, чтобы взглянуть на бабушку.
— Что ты сказал, Джон Эмос? Я слышала, ты назвал меня чертовой шлюхой и дьявольским отродьем? Скажи это мне в лицо! Не осмелишься! Ну, что же ты? Теперь я больше не та испуганная девочка! Теперь мои ноги и руки сильны, а твои — немощны. Ты теперь так просто со мною не справишься.
Он направился в ее сторону, держа в руке кочергу, которую он, должно быть, взял из камина. Она расхохоталась: он показался ей несерьезным противником. Она стремительно пригнулась и вновь ударила его сзади здоровой ногой с такой силой, что он рухнул ничком, выкрикнув в отчаянии ругательство.
Я тоже вскрикнул. Все шло совсем не так, как планировал Бог устами Джона Эмоса и я. Я не ожидал, что сам Джон поднимет на маму руку.
Тут мама увидела меня, и ее глаза испуганно расширились, а лицо побледнело. Она прошептала:
— Барт.
— — Джон Эмос сказал мне, что я должен делать, — прошептал я.
Услышав это, она резко обернулась к бабушке:
— Полюбуйся, что ты наделала. Ты настроила моего собственного ребенка против меня. Ты способна даже на убийство. Ты отравила Кори, ты отравила существование Кэрри настолько, что она наложила на себя руки, ты убила Барта Уинслоу, когда послала его в огонь спасти старуху, которую не стоило и оставлять в живых; а теперь ты отравляешь сознание моего сына. Ты избежала правосудия, инсценировав сумасшествие. Но ты не была невменяема, когда подожгла Фоксворт Холл. Это был, наверное, твой единственный в жизни умный шаг. Но теперь пришел мой черед. — И с этими словами она подбежала к камину, схватила совок для золы, отбросила в сторону экран и начала выбрасывать горячие красные угли на красивый восточный ковер.
Как только ковер задымился, мама закричала мне:
— Барт, надевай пальто, мы уходим! Мы уедем так далеко, что она никогда не сможет найти нас, никогда!
Я закричал от страха, закричала и бабушка. Мама была столь сосредоточена на том, чтобы застегнуть Синди, что не заметила, как поднявшийся на ноги Джон Эмос снова взял в руки кочергу. Я хотел предупредить маму, но крик замер у меня на губах, язык будто примерз, а кочерга уже опустилась на ее голову. Мама упала на ковер, как тряпичная кукла.
— Дурак! — закричала бабушка. — Ты, наверное, убил ее!
Все происходило слишком быстро для меня. И происходило что-то дурное, несправедливое. Этот человек не смел убивать маму. Я хотел сказать ему это, но испугался, увидев, как он с искаженным лицом, рыча, подбирается к бабушке.
— Кэти, Кэти… — бормотала она, держа в руках голову дочери, — не умирай. Я люблю тебя. Я всегда любила… Никогда не хотела смерти никого из вас… Я ни…
Тяжелый удар поверг ее прямо на мамино неподвижное тело.
Меня обуял гнев. Синди страшно закричала.
— Джон Эмос! — заорал я. — Это не Божий суд! Он повернулся ко мне, довольно улыбаясь:
— Это Божий суд, Барт. Прошлой ночью Бог говорил со мной и сказал мне, что делать. Разве ты не слышал, что твоя мать обещала уехать далеко-далеко? Она ведь не собиралась брать непослушного мальчишку вроде тебя с собой, правда? Разве ты не понял? Она же сама сказала, что нужно поместить тебя в клинику. Она бы уехала, и ты никогда больше ее не увидел. Тебя бы оставили навсегда, как и твоего великого прадеда. Тебя бы заперли в сумасшедшем доме, как твою бабушку. Так обычно расправляются с теми, кто желает справедливости. И только я, один лишь я забочусь о тебе, хочу помочь тебе избежать заключения худшего, чем в тюрьме.
Тюрьма, отравление, яд…
— Барт, ты слышишь? Ты понял, что я сказал? Ты понимаешь, что я спасу их обеих — для тебя?
Я уставился на него: я уже ничего не понимал. Я не знал, чему и кому верить. Я глядел на тела двух женщин на полу. Бабушка упала крест-накрест на мамино худенькое тело… И вдруг меня как осенило: я люблю их обеих! Я люблю их больше, чем когда-нибудь думал. Я не хочу оставаться в живых, если я потеряю одну, тем более, обеих. Неужели они такие дьявольские создания, как говорит о них Джон Эмос? Неужели Бог наказал бы меня, если бы я спас их от кары его?
И вот передо мной Джон Эмос, тот самый единственный честный человек, который рассказал мне, кто был мой настоящий отец, кто моя бабушка, кто мне мудрейший и хитрейший Малькольм!
Я поглядел в его маленькие узкие глаза: я ждал указаний. Я верил, что им движет Божий промысел, иначе для чего бы он так долго жил на свете?
Он улыбнулся и потрепал меня по подбородку. Я вздрогнул: мне не нравилось, когда ко мне прикасались.
— Теперь слушай меня внимательно, Барт. Теперь надо отнести Синди домой. И заставь ее молчать. Пообещай, что отрежешь ее маленький розовый язычок, если она проболтается о том, что видела здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90