Но может ли он быть убийцей?
— Барт разговаривает во сне… Он повторяет во сне все слова, что вы ему говорили… Он повторяет, как попугай, цитаты из Библии и произносит слова, которые ему не мог сказать никто другой, кроме вас!
— Дурак! Он не догадывается, кто он! Разве ты не знаешь? Он на самом деле вообразил себя старым прадедом Малькольмом Фоксвортом… и, как Малькольм, он одержим жаждой убийства всех до последнего!
В тот же момент я увидел, как в гараж входит папа, держа на руках маму, а его мать, грязная, в лохмотьях, шатаясь, идет следом. Я вскочил и побежал:
— Мама, мама! — Я был вне себя от радости, что она жива.
Она была грязной, бледной и худой, как мертвец… но живой, слава Богу, живой!
— Где Барт? — прошептала она.
И с этим вопросом она потеряла сознание и закинула голову. Оглядываясь в поисках Барта, я увидел, что Джон Эмос исчез.
— Папа, — предупредил я его, и в тот же момент в дыму появился Джон с тяжелой лопатой в руках.
Он опустил лопату прямо на голову папе, и тот молча, без стона, упал прямо с мамой на руках. А Джон уже еще раз занес лопату. Я подбежал и ударил его правой ногой так сильно, как только мог. Лопата выпала из его рук, и тут я еще раз ударил его в живот. Он захрипел и упал.
Барт — где же Барт?
— Джори, — позвала бабушка, — унеси своих родителей из этого гаража, как можно быстрее! Унеси подальше и поскорее, потому что, как только огонь достигнет нас, гараж взорвется от бензина. Спеши! Не возражай. Я поищу Барта. А ты позаботься о моих детях.
Маму я поднял легко, и легко перенес ее в безопасное место, но папу я тащил под дерево с трудом — и все-таки я успел. Но в доме, может быть, оставался Барт, и — бабушка.
Джон Эмос Джексон уже очнулся и бросился в пылающий дом. Я видел, как в окне кухни они боролись с бабушкой. Он бил ее по щекам. Дым ел мне глаза, но я побежал к ней.
— Тебе это не удастся, Джон! — кричала она сквозь огонь и дым.
Я увидел, как она подняла над его головой тяжелый поднос венецианского стекла. Через мгновение он лежал подкошенный на полу.
Тут я увидел и Барта. Он пытался снять с гвоздя в гостиной тяжелый портрет.
— Мама, — всхлипывал он, — надо спасти маму. Мама, я уведу тебя отсюда, не бойся, потому что я… я такой же храбрый, как Джори,… я такой же… я не могу, чтобы ты сгорела… Джон Эмос все врал, он не знает, что хочет Бог, он не знает…
— Барт, — мягко позвала бабушка. Ее голос был сейчас так похож на мамин. — Я здесь, Барт. Ты можешь спасти меня саму, а не портрет.
Она вышла, сильно хромая, морщась при каждом шаге. Я подумал, уж не вывихнула ли она ногу.
— Пожалуйста, милый, пойдем, — упрашивала она. Барт замотал головой:
— Я должен спасти маму! Ты не моя мама!
— Я — твоя мама, — сказал вдруг голос в проеме двери.
Я резко обернулся, пораженный, и увидел маму, которая, шатаясь и вцепившись руками в косяк, упрашивала Барта:
— Милый, оставь портрет, и давайте все скорее уйдем из этого дома.
Барт взглянул на огромный портрет, который теперь пыталась снять бабушка…
— Я спасу маму, хотя она и ненавидит меня, — твердо сказал себе Барт и вновь взялся за портрет. — Теперь мне все равно, пусть она любит больше Джори и Синди. Сделаю хоть одно доброе дело, и тогда все узнают, что я хороший и не сумасшедший.
Мама подбежала и стала целовать Барта в его грязное личико; но в это время уже вся комната начала наполняться дымом.
— Джори! — закричала бабушка. — Беги вызови пожарных, возьми с собой Барта, а я выведу маму!
Но мама сопротивлялась и не уходила. Даже когда я уже позвонил, объяснил, что произошло, и дал адрес, то увидел маму все еще на коленях, прижимающей к себе Барта.
— Барт, милый мой, если ты так и не можешь смириться с Синди, я отошлю ее обратно.
Он отпустил было портрет, глаза его расширились:
— …Нет, ты не станешь…
— Я клянусь тебе. Ты мой родной сын, рожденный из любви к твоему отцу…
— Ты любила моего папу? — недоверчиво спросил он. — Ты правда любила моего родного отца? Даже если ты соблазнила и убила его, ты все равно любила?..
Я подбежал и схватил его за руку:
— Хватит, пойдем, или мы все тут сгорим заживо.
— Барт, иди с Джори, — сказала бабушка, — а я поддержу маму.
Здесь же, в гостиной, была боковая дверь, в которую обычно проскальзывал Барт, и я потащил его к ней, оглядываясь, идет ли мама. Бабушка почти тащила ее на себе, так плохо ей было.
Когда я выбежал из дому с Бартом, крепко держа его за руку, и притащил к дереву, под которым я оставил папу, я увидел, как мама осела в руках бабушки, и дым скрыл их обеих из глаз.
Папа очнулся и утирал кровь, которая без конца лилась из глубокой раны сбоку головы. Увидев нас, он спросил:
— Бог мой, неужели Кэти все еще в доме?
Тут же с криком: «Она погибнет!» Барт сорвался с места и побежал к дому. Я опередил его и, подбежав спереди, ударил, свалив с ног. Он дрался, как сумасшедший.
— Я спасу, я спасу ее! Джори, пожалуйста, пусти!
— Тебе нельзя. Там с нею бабушка, она спасет ее!
Я прижимал его к земле, чтобы он вновь не ринулся в огонь, и в то же время пытался разглядеть, что с бабушкой и мамой.
Тут откуда-то появились Мадам Мариша с Эммой, бросаясь по очереди то ко мне, то к Барту, то к папе, который умудрился уже встать.
Потом он вытянул руки и, как слепой, в страшном дыму, пошел к дому, выкрикивая:
— Кэти, где ты? Кэти, я иду к тебе! Тут тело мамы было выкинуто сильным броском из окна галереи. Я побежал помочь ей встать.
— Никто не должен погибнуть, — всхлипывая, бормотал я. — Ваша мать спасла по крайней мере одного своего ребенка.
В воздухе носились крики. Огонь накинулся на бабушку и пожирал ее черные одежды! Я видел, что она пыталась сбить пламя, но стоял, как вкопанный, завороженно глядя на жуткую картину, как на ночной кошмар.
— Падай на землю и катайся по земле, пламя погаснет! — кричал ей папа, толкнув бабушку так, что та упала, а затем сам катя ее тело.
Бабушка едва дышала. Огонь погас. Она поглядела на него долгим странным взглядом, и мир сошел на ее лицо — оно так и осталось спокойным и просветленным.
Мы еще ничего не понимали. Папа позвал ее, а потом опустился на колени и приложил ухо к ее груди.
— Мама, — как маленький ребенок, заплакал он над ней, — пожалуйста, не умирай, мне надо тебе сказать… подожди, не умирай…
Но она была мертва. Глаза ее, не закрывшись, глядели в ночное зимнее небо.
— Ее сердце… — проговорил папа. — …оно готово было выпрыгнуть из ее груди, когда я катал ее по земле… а ведь у нее было здоровое сердце, как у ее отца… А вот теперь оно мертво… Но она умерла, спасая свою дочь.
ДЖОРИ
Вот и рассеялись все облака в моей юношеской жизни; все недоразумения, все сомнения, все вопросы, которые я боялся задать — все теперь я вымел из уголков своего сознания, как пыль из углов.
Когда мы приехали с похорон бабушки, я думал, что жизнь теперь пойдет, как прежде и ничего не изменится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Барт разговаривает во сне… Он повторяет во сне все слова, что вы ему говорили… Он повторяет, как попугай, цитаты из Библии и произносит слова, которые ему не мог сказать никто другой, кроме вас!
— Дурак! Он не догадывается, кто он! Разве ты не знаешь? Он на самом деле вообразил себя старым прадедом Малькольмом Фоксвортом… и, как Малькольм, он одержим жаждой убийства всех до последнего!
В тот же момент я увидел, как в гараж входит папа, держа на руках маму, а его мать, грязная, в лохмотьях, шатаясь, идет следом. Я вскочил и побежал:
— Мама, мама! — Я был вне себя от радости, что она жива.
Она была грязной, бледной и худой, как мертвец… но живой, слава Богу, живой!
— Где Барт? — прошептала она.
И с этим вопросом она потеряла сознание и закинула голову. Оглядываясь в поисках Барта, я увидел, что Джон Эмос исчез.
— Папа, — предупредил я его, и в тот же момент в дыму появился Джон с тяжелой лопатой в руках.
Он опустил лопату прямо на голову папе, и тот молча, без стона, упал прямо с мамой на руках. А Джон уже еще раз занес лопату. Я подбежал и ударил его правой ногой так сильно, как только мог. Лопата выпала из его рук, и тут я еще раз ударил его в живот. Он захрипел и упал.
Барт — где же Барт?
— Джори, — позвала бабушка, — унеси своих родителей из этого гаража, как можно быстрее! Унеси подальше и поскорее, потому что, как только огонь достигнет нас, гараж взорвется от бензина. Спеши! Не возражай. Я поищу Барта. А ты позаботься о моих детях.
Маму я поднял легко, и легко перенес ее в безопасное место, но папу я тащил под дерево с трудом — и все-таки я успел. Но в доме, может быть, оставался Барт, и — бабушка.
Джон Эмос Джексон уже очнулся и бросился в пылающий дом. Я видел, как в окне кухни они боролись с бабушкой. Он бил ее по щекам. Дым ел мне глаза, но я побежал к ней.
— Тебе это не удастся, Джон! — кричала она сквозь огонь и дым.
Я увидел, как она подняла над его головой тяжелый поднос венецианского стекла. Через мгновение он лежал подкошенный на полу.
Тут я увидел и Барта. Он пытался снять с гвоздя в гостиной тяжелый портрет.
— Мама, — всхлипывал он, — надо спасти маму. Мама, я уведу тебя отсюда, не бойся, потому что я… я такой же храбрый, как Джори,… я такой же… я не могу, чтобы ты сгорела… Джон Эмос все врал, он не знает, что хочет Бог, он не знает…
— Барт, — мягко позвала бабушка. Ее голос был сейчас так похож на мамин. — Я здесь, Барт. Ты можешь спасти меня саму, а не портрет.
Она вышла, сильно хромая, морщась при каждом шаге. Я подумал, уж не вывихнула ли она ногу.
— Пожалуйста, милый, пойдем, — упрашивала она. Барт замотал головой:
— Я должен спасти маму! Ты не моя мама!
— Я — твоя мама, — сказал вдруг голос в проеме двери.
Я резко обернулся, пораженный, и увидел маму, которая, шатаясь и вцепившись руками в косяк, упрашивала Барта:
— Милый, оставь портрет, и давайте все скорее уйдем из этого дома.
Барт взглянул на огромный портрет, который теперь пыталась снять бабушка…
— Я спасу маму, хотя она и ненавидит меня, — твердо сказал себе Барт и вновь взялся за портрет. — Теперь мне все равно, пусть она любит больше Джори и Синди. Сделаю хоть одно доброе дело, и тогда все узнают, что я хороший и не сумасшедший.
Мама подбежала и стала целовать Барта в его грязное личико; но в это время уже вся комната начала наполняться дымом.
— Джори! — закричала бабушка. — Беги вызови пожарных, возьми с собой Барта, а я выведу маму!
Но мама сопротивлялась и не уходила. Даже когда я уже позвонил, объяснил, что произошло, и дал адрес, то увидел маму все еще на коленях, прижимающей к себе Барта.
— Барт, милый мой, если ты так и не можешь смириться с Синди, я отошлю ее обратно.
Он отпустил было портрет, глаза его расширились:
— …Нет, ты не станешь…
— Я клянусь тебе. Ты мой родной сын, рожденный из любви к твоему отцу…
— Ты любила моего папу? — недоверчиво спросил он. — Ты правда любила моего родного отца? Даже если ты соблазнила и убила его, ты все равно любила?..
Я подбежал и схватил его за руку:
— Хватит, пойдем, или мы все тут сгорим заживо.
— Барт, иди с Джори, — сказала бабушка, — а я поддержу маму.
Здесь же, в гостиной, была боковая дверь, в которую обычно проскальзывал Барт, и я потащил его к ней, оглядываясь, идет ли мама. Бабушка почти тащила ее на себе, так плохо ей было.
Когда я выбежал из дому с Бартом, крепко держа его за руку, и притащил к дереву, под которым я оставил папу, я увидел, как мама осела в руках бабушки, и дым скрыл их обеих из глаз.
Папа очнулся и утирал кровь, которая без конца лилась из глубокой раны сбоку головы. Увидев нас, он спросил:
— Бог мой, неужели Кэти все еще в доме?
Тут же с криком: «Она погибнет!» Барт сорвался с места и побежал к дому. Я опередил его и, подбежав спереди, ударил, свалив с ног. Он дрался, как сумасшедший.
— Я спасу, я спасу ее! Джори, пожалуйста, пусти!
— Тебе нельзя. Там с нею бабушка, она спасет ее!
Я прижимал его к земле, чтобы он вновь не ринулся в огонь, и в то же время пытался разглядеть, что с бабушкой и мамой.
Тут откуда-то появились Мадам Мариша с Эммой, бросаясь по очереди то ко мне, то к Барту, то к папе, который умудрился уже встать.
Потом он вытянул руки и, как слепой, в страшном дыму, пошел к дому, выкрикивая:
— Кэти, где ты? Кэти, я иду к тебе! Тут тело мамы было выкинуто сильным броском из окна галереи. Я побежал помочь ей встать.
— Никто не должен погибнуть, — всхлипывая, бормотал я. — Ваша мать спасла по крайней мере одного своего ребенка.
В воздухе носились крики. Огонь накинулся на бабушку и пожирал ее черные одежды! Я видел, что она пыталась сбить пламя, но стоял, как вкопанный, завороженно глядя на жуткую картину, как на ночной кошмар.
— Падай на землю и катайся по земле, пламя погаснет! — кричал ей папа, толкнув бабушку так, что та упала, а затем сам катя ее тело.
Бабушка едва дышала. Огонь погас. Она поглядела на него долгим странным взглядом, и мир сошел на ее лицо — оно так и осталось спокойным и просветленным.
Мы еще ничего не понимали. Папа позвал ее, а потом опустился на колени и приложил ухо к ее груди.
— Мама, — как маленький ребенок, заплакал он над ней, — пожалуйста, не умирай, мне надо тебе сказать… подожди, не умирай…
Но она была мертва. Глаза ее, не закрывшись, глядели в ночное зимнее небо.
— Ее сердце… — проговорил папа. — …оно готово было выпрыгнуть из ее груди, когда я катал ее по земле… а ведь у нее было здоровое сердце, как у ее отца… А вот теперь оно мертво… Но она умерла, спасая свою дочь.
ДЖОРИ
Вот и рассеялись все облака в моей юношеской жизни; все недоразумения, все сомнения, все вопросы, которые я боялся задать — все теперь я вымел из уголков своего сознания, как пыль из углов.
Когда мы приехали с похорон бабушки, я думал, что жизнь теперь пойдет, как прежде и ничего не изменится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90