– Все будет в порядке, она выздоровеет и станет снова такой же красивой, как и была. Ты увидишь... это просто последствия шока. Она столько всего пережила. Все решили, что она восприняла это известие очень спокойно, получилось так, как она хотела, но ведь мы с тобой знаем, как это было на самом деле. Ее можно понять. Правда?
– Да, Бронсон. Я уверена, что она снова встанет на ноги после лечения.
Я не очень-то верила в успех этого предприятия, но прекрасно понимала, что Бронсону сейчас необходима поддержка.
– У нее будут лучшие доктора, можешь быть уверена, я начну прямо сейчас. Да, сейчас пойду и позвоню некоторым специалистам. Ведь ты будешь приезжать?
– Конечно, и помогать буду.
– Да, и привози детей. Когда она увидит, какие у нее внуки, ей не будет так себя жаль.
– Да, Бронсон, но сначала им нужно будет объяснить, что бабушка немного не в себе.
Он закусил нижнюю губу, из его глаз потекли слезы.
– Мы были счастливы, недолго, но были.
– Не переживай, Бронсон, все будет хорошо, очень хорошо. Вы будете счастливы еще долгие-долгие годы.
– Да, – он снова улыбнулся, – ты даже не представляешь, какой она была хорошей матерью, как заботилась о тебе и о Клэр, но на нее столько всего свалилось, столько разных людей имели на нее влияние. Иногда ночью я просыпаюсь оттого, что она зовет тебя или Клэр Сю. Женщина, видимо, никогда не может забыть, что она мать: родив, освобождается от ребенка, но он все равно навсегда остается в ней, в ее душе; она может отрицать это, но в то же время по ночам слышит своего ребенка, зовет его. Разве я не прав?
– Да, Бронсон, ты, безусловно, прав.
Я вспомнила, как сильно страдала, когда у меня отняли Кристи.
Он обнял меня как родную дочь.
Весной сиделки решили вывести маму на улицу, чтобы она подышала свежим воздухом. Иногда она узнавала нас, радовалась детям, но потом ее болезнь снова прогрессировала, тогда перед ее глазами вставали картины прошлого, и она представляла нас героями этих событий или совсем не узнавала.
Одна из сиделок научила ее вязать, это оказалось для нее лучшей терапией. Мать часами просиживала за вязанием, когда же работа подходила к концу, бывала сильно расстроена.
Бронсон никогда не терял оптимизма, но все-таки и он стал приучать себя к мысли, что эта болезнь останется на всю жизнь. Мне было жаль его. В Белла Вуд я приезжала очень часто, но все же больше ради него, чем ради мамы, особенно в те дни, когда ей становилось хуже и она переставала всех узнавать. Большую часть жизни Бронсон провел в заботах о своей сестре, а теперь на его попечении оказался еще один инвалид. Все это так сильно повлияло на него, что он начал седеть прежде времени, постепенно стала изменяться внешность: плечи опустились под тяжестью испытаний, он словно убедил себя, что весна в его жизнь так и не пришла, а уже наступала осень и для него, и для жены.
Для отеля наступал новый летний сезон, который обещал быть самым лучшим из тех, что у нас когда-либо были, поэтому все усиленно занялись своими обязанностями. Мы не перестали посещать маму и Бронсона, но наши визиты становились все короче и реже. Казалось, ничто не может оторвать меня от дел отеля, ведь я была его жизнью, его дыханием.
Однажды я бежала вниз по лестнице, ведущей на кухню, и случайно уловила в зеркале свое отражение, задержалась и присмотрелась к нему. Неудивительно, что мать больше не узнает меня, я едва сама себя узнала. На лбу появились морщины от беспокойства, забот, стрессов; волосы гладко зачесаны назад, одета я была в брюки и блузку; раньше пользовалась макияжем довольно часто, теперь же забыла о косметике. Мое отражение привело меня в ужас, словно призрак бабушки Катлер влез в мое тело и теперь занялся изнутри его благоустройством.
Мои размышления по этому поводу прервала Ферн, она прибежала из холла и сообщила, что звонит очень смешной, по ее мнению, мужчина, который спрашивает Лилиан Катлер.
– Лилиан Катлер? Ты знаешь, кем была эта самая Лилиан Катлер? Она ведь давно умерла.
– Да, я сказала ему, что теперь ты владелица этого заведения, и предложила поговорить с тобой; он ответил, что это хорошо и что ты его обязательно вспомнишь.
– А он представился?
– Да, сказал, что его зовут Лютер.
– Лютер?
– Лютер из Медоуз.
Но по какому поводу он может сюда звонить? Из зеркала мне улыбалась довольная бабушка Катлер, проступающая сквозь мое лицо. Я поспешила к телефону.
– Это мисс Эмили, – сказал Лютер в трубку.
– Что мисс Эмили, Лютер?
– Она умерла.
– Умерла?
Я не думала, что эта жестокая пожилая леди способна на такое. Пожалуй, она была слишком скупой и уродливой даже для смерти.
– Да, я звоню тебе из отеля «Адмирал Нельсон». Он произнес фразу так, словно это была самая важная новость всего разговора. Я прекрасно помнила, что в Медоуз нет телефона.
– Каким образом она умерла, Лютер?
– Должно быть, у нее был разрыв сердца.
Сердца? У нее не было сердца, разве что один крепкий сгусток скупости.
– Однажды чудесным утром Шарлотта сообщила мне, что мисс Эмили не встает к завтраку. Мы поднялись наверх и постучали, никто не ответил. Тогда я вошел и увидел ее лежащей на спине с широко открытыми глазами и ртом, – объяснил Лютер.
– Вы вызывали доктора?
– Нет. А зачем доктор покойнице, ей, слава Богу, нечего уже лечить.
– Доктор все же понадобится, чтобы официально засвидетельствовать смерть, а также вы должны организовать похороны.
– Зачем так усложнять задачу? Я выкопаю могилу и закопаю ее на семейном кладбище.
– Ты не можешь закапывать ее до тех пор, пока доктор не зарегистрирует это.
В принципе я не считала, что мисс Эмили заслуживает большего, чем предлагал Лютер.
– Я не знаю, где мисс Эмили хранила деньги на такой случай, – сказал он.
– О деньгах не беспокойся, я позабочусь об этом. Как Шарлотта?
– Чудесно, – произнес Лютер с нескрываемой радостью в голосе, – стряпает на кухне и поет.
Я засмеялась, как я могла забыть меню мисс Эмили, основным блюдом которого всегда была недоваренная овсяная каша с уксусом, а единственной редкой радостью, очень-очень редкой, – яблоко, да еще винегрет по праздникам, каждая порция которого была с гулькин нос.
– Мне кажется, вам необходимо приехать сюда, чтобы позаботиться о некоторых вещах.
– Мне приехать в Медоуз?
– Да.
Конечно, он прав, нам действительно необходимо поехать туда, чтобы позаботиться о некоторых вещах, особенно о бедной Шарлотте.
– Да, Лютер, мы скоро будем у вас, но ты все-таки позови доктора.
– Хорошо, я сделаю все, только это напрасная трата денег.
Я рассказала обо всем Джимми и Филипу; мы с Джимми решили съездить в Медоуз, а Филип останется, так как он никогда не видел ни Эмили, ни Шарлотту, поэтому это его мало волновало.
Миссис Бостон обещала заботиться о Ферн и Кристи в мое отсутствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Да, Бронсон. Я уверена, что она снова встанет на ноги после лечения.
Я не очень-то верила в успех этого предприятия, но прекрасно понимала, что Бронсону сейчас необходима поддержка.
– У нее будут лучшие доктора, можешь быть уверена, я начну прямо сейчас. Да, сейчас пойду и позвоню некоторым специалистам. Ведь ты будешь приезжать?
– Конечно, и помогать буду.
– Да, и привози детей. Когда она увидит, какие у нее внуки, ей не будет так себя жаль.
– Да, Бронсон, но сначала им нужно будет объяснить, что бабушка немного не в себе.
Он закусил нижнюю губу, из его глаз потекли слезы.
– Мы были счастливы, недолго, но были.
– Не переживай, Бронсон, все будет хорошо, очень хорошо. Вы будете счастливы еще долгие-долгие годы.
– Да, – он снова улыбнулся, – ты даже не представляешь, какой она была хорошей матерью, как заботилась о тебе и о Клэр, но на нее столько всего свалилось, столько разных людей имели на нее влияние. Иногда ночью я просыпаюсь оттого, что она зовет тебя или Клэр Сю. Женщина, видимо, никогда не может забыть, что она мать: родив, освобождается от ребенка, но он все равно навсегда остается в ней, в ее душе; она может отрицать это, но в то же время по ночам слышит своего ребенка, зовет его. Разве я не прав?
– Да, Бронсон, ты, безусловно, прав.
Я вспомнила, как сильно страдала, когда у меня отняли Кристи.
Он обнял меня как родную дочь.
Весной сиделки решили вывести маму на улицу, чтобы она подышала свежим воздухом. Иногда она узнавала нас, радовалась детям, но потом ее болезнь снова прогрессировала, тогда перед ее глазами вставали картины прошлого, и она представляла нас героями этих событий или совсем не узнавала.
Одна из сиделок научила ее вязать, это оказалось для нее лучшей терапией. Мать часами просиживала за вязанием, когда же работа подходила к концу, бывала сильно расстроена.
Бронсон никогда не терял оптимизма, но все-таки и он стал приучать себя к мысли, что эта болезнь останется на всю жизнь. Мне было жаль его. В Белла Вуд я приезжала очень часто, но все же больше ради него, чем ради мамы, особенно в те дни, когда ей становилось хуже и она переставала всех узнавать. Большую часть жизни Бронсон провел в заботах о своей сестре, а теперь на его попечении оказался еще один инвалид. Все это так сильно повлияло на него, что он начал седеть прежде времени, постепенно стала изменяться внешность: плечи опустились под тяжестью испытаний, он словно убедил себя, что весна в его жизнь так и не пришла, а уже наступала осень и для него, и для жены.
Для отеля наступал новый летний сезон, который обещал быть самым лучшим из тех, что у нас когда-либо были, поэтому все усиленно занялись своими обязанностями. Мы не перестали посещать маму и Бронсона, но наши визиты становились все короче и реже. Казалось, ничто не может оторвать меня от дел отеля, ведь я была его жизнью, его дыханием.
Однажды я бежала вниз по лестнице, ведущей на кухню, и случайно уловила в зеркале свое отражение, задержалась и присмотрелась к нему. Неудивительно, что мать больше не узнает меня, я едва сама себя узнала. На лбу появились морщины от беспокойства, забот, стрессов; волосы гладко зачесаны назад, одета я была в брюки и блузку; раньше пользовалась макияжем довольно часто, теперь же забыла о косметике. Мое отражение привело меня в ужас, словно призрак бабушки Катлер влез в мое тело и теперь занялся изнутри его благоустройством.
Мои размышления по этому поводу прервала Ферн, она прибежала из холла и сообщила, что звонит очень смешной, по ее мнению, мужчина, который спрашивает Лилиан Катлер.
– Лилиан Катлер? Ты знаешь, кем была эта самая Лилиан Катлер? Она ведь давно умерла.
– Да, я сказала ему, что теперь ты владелица этого заведения, и предложила поговорить с тобой; он ответил, что это хорошо и что ты его обязательно вспомнишь.
– А он представился?
– Да, сказал, что его зовут Лютер.
– Лютер?
– Лютер из Медоуз.
Но по какому поводу он может сюда звонить? Из зеркала мне улыбалась довольная бабушка Катлер, проступающая сквозь мое лицо. Я поспешила к телефону.
– Это мисс Эмили, – сказал Лютер в трубку.
– Что мисс Эмили, Лютер?
– Она умерла.
– Умерла?
Я не думала, что эта жестокая пожилая леди способна на такое. Пожалуй, она была слишком скупой и уродливой даже для смерти.
– Да, я звоню тебе из отеля «Адмирал Нельсон». Он произнес фразу так, словно это была самая важная новость всего разговора. Я прекрасно помнила, что в Медоуз нет телефона.
– Каким образом она умерла, Лютер?
– Должно быть, у нее был разрыв сердца.
Сердца? У нее не было сердца, разве что один крепкий сгусток скупости.
– Однажды чудесным утром Шарлотта сообщила мне, что мисс Эмили не встает к завтраку. Мы поднялись наверх и постучали, никто не ответил. Тогда я вошел и увидел ее лежащей на спине с широко открытыми глазами и ртом, – объяснил Лютер.
– Вы вызывали доктора?
– Нет. А зачем доктор покойнице, ей, слава Богу, нечего уже лечить.
– Доктор все же понадобится, чтобы официально засвидетельствовать смерть, а также вы должны организовать похороны.
– Зачем так усложнять задачу? Я выкопаю могилу и закопаю ее на семейном кладбище.
– Ты не можешь закапывать ее до тех пор, пока доктор не зарегистрирует это.
В принципе я не считала, что мисс Эмили заслуживает большего, чем предлагал Лютер.
– Я не знаю, где мисс Эмили хранила деньги на такой случай, – сказал он.
– О деньгах не беспокойся, я позабочусь об этом. Как Шарлотта?
– Чудесно, – произнес Лютер с нескрываемой радостью в голосе, – стряпает на кухне и поет.
Я засмеялась, как я могла забыть меню мисс Эмили, основным блюдом которого всегда была недоваренная овсяная каша с уксусом, а единственной редкой радостью, очень-очень редкой, – яблоко, да еще винегрет по праздникам, каждая порция которого была с гулькин нос.
– Мне кажется, вам необходимо приехать сюда, чтобы позаботиться о некоторых вещах.
– Мне приехать в Медоуз?
– Да.
Конечно, он прав, нам действительно необходимо поехать туда, чтобы позаботиться о некоторых вещах, особенно о бедной Шарлотте.
– Да, Лютер, мы скоро будем у вас, но ты все-таки позови доктора.
– Хорошо, я сделаю все, только это напрасная трата денег.
Я рассказала обо всем Джимми и Филипу; мы с Джимми решили съездить в Медоуз, а Филип останется, так как он никогда не видел ни Эмили, ни Шарлотту, поэтому это его мало волновало.
Миссис Бостон обещала заботиться о Ферн и Кристи в мое отсутствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84