– Даже стакана воды. Она этого не заслужила.
Тетя Шарлотта кивнула, но ее внимание и забота были обращены к Джефферсону. Она проводила нас до грузовика.
– Ты сядешь с ним впереди, – сказал Гейвин, – а я сяду в кузов. Ты забирайся первой, а потом я передам тебе Джефферсона.
Лютер подошел к нам, чтобы помочь, но Гейвин взял ситуацию под свой контроль. Он аккуратно посадил Джефферсона мне на колени. Его голова удобно устроилась на моей груди, и я укачивала Джефферсона, пока Лютер забирался назад в грузовик.
– О, Боже, Боже, – причитала тетя Шарлотта, стоя в стороне.
Гейвин прыгнул в грузовик, и мы тронулись по разбитой дороге.
– Нам придется ехать до Лингбурга, – сказал Лютер. – Только там ближайшая больница, а этому малышу сейчас именно она и нужна.
Я не ответила. Я не могла глотать. Все, на что я была способна, это только кивать и смотреть на болезненное выражение лица моего братика. Его губы чуть-чуть разомкнулись, но глаза были плотно закрыты и неподвижны.
«О, мама, – плакала я в душе, – я не думала, что все так обернется. Прости меня, прости».
Я не почувствовала слез, пока слезинки не закапали у меня с подбородка Джефферсону на щеку.
Я откинулась назад, глубоко вздохнула и начала молиться. Я услышала, как в заднее окошко постучал Гейвин, и обернулась.
– Ты в порядке? – спросил он.
Ветер развевал его волосы. В глазах я увидела твердую уверенность. Я попыталась заговорить, но не смогла справиться с дрожью губ. Я покачала головой и снова уставилась вперед на бегущее навстречу шоссе. Я взглянула на Лютера. Он вел грузовик с предельной скоростью. Мотор пыхтел и чихал, но Лютер не сводил глаз с дороги, как человек, уже повидавший смерть, он бежал от воспоминаний, которые воскрешали эти события.
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем мы увидели дорожный знак, который сообщал, что мы приближаемся к больнице. Затянутое облаками небо становилось все темней и темней. Я видела, как ветер раскачивает деревья. Водители машин зажигали фары, потому что стало очень темно. Я не сомневалась, что раньше чем мы приедем в больницу, нас застанет сильный ливень, но все, что нам досталось, это несколько капель на ветровом стекле. Когда наконец перед нами появилось здание больницы, я позволила себе перевести дух. Охранник рассказал нам, где находится пункт неотложной помощи, и мы поехали прямо туда. Как только грузовик остановился, Гейвин выпрыгнул из кузова и открыл дверь машины. Все это время Джефферсон не просыпался и не произносил ни звука. Гейвин аккуратно и бережно взял Джефферсона на руки с моих колен. Затем и я, выбравшись из кабины, последовала за ним к двери пункта неотложной помощи.
– Что случилось? – спросила нас медсестра, когда мы вошли.
– Думаем, что это столбняк, – сказал Гейвин. Она вышла из-за своей стойки и дала знать другой медсестре, чтобы та привезла каталку. Гейвин положил Джефферсона на нее, и обе медсестры быстро занялись делом: одна одела Джефферсону на руку прибор для измерения кровяного давления, а другая прослушивала сердце. Они озабоченно переглянулись, и одна из них быстро повезла каталку в смотровой кабинет, откуда в этот момент вышел молодой врач. Я последовала за ними.
– Ну, что у нас здесь? – спросил он.
– Мой брат сильно заболел, – объяснила я. – Он порезался несколько дней назад о гвоздь, и мы думаем, что, может быть столбняк.
– Ему делали противостолбнячную прививку? – спросил доктор.
– Не знаю, – ответила я. – Не думаю.
– Чем он порезался? – Доктор поднял веко у Джефферсона и осмотрел зрачок.
– О ржавый гвоздь… полагаю, – сказала я. Доктор резко перевел взгляд на меня.
– Так, а где ваши родители? Это ваш отец? – спросил он, кивая на Лютера, который вместе с Гейвином ждал в конце коридора.
– Нет, сэр.
Первая медсестра что-то ему зашептала, и они вкатили Джефферсона в смотровой кабинет. Следом вошел доктор. Я тоже пошла было за ним, но вторая медсестра меня остановила.
– Подождите здесь. Подойдите к регистратуре, вот туда, и дайте всю необходимую информацию приемной медсестре.
– Но…
Она закрыла дверь, прежде чем я успела что-либо возразить. И мое сердце так сильно билось, и я боялась, что следующим пациентом на каталке окажусь я. Слезы жгли мне глаза, и я попятилась назад.
– Что они сказали? – спросил Гейвин.
– Они хотят, чтобы мы подождали здесь. А я должна дать информацию медсестре в регистратуре.
Он взял меня за руку, и мы подошли к регистратуре. Лютер сел на стул в холле и уставился на нас с выражением ужаса на лице. Я оглянулась на закрытую дверь смотрового кабинета.
Мой маленький брат умирает в той комнате, думала я. Я везла его сюда на своих руках. Он держался за меня и доверял мне с того самого момента, как мы покинули Катлерз Коув, а теперь он лежит в незнакомой комнате без сознания. Мои плечи затряслись, и все тело вздрагивало. Гейвин обнял меня за плечи.
– С ним все будет в порядке. Не волнуйся! – говорил он.
– Кто из вас приходится родственником пациенту? – спросила медсестра из регистратуры.
– Да, мэм, – сказала я, вытирая глаза. – Я его сестра.
– Так, заполните, пожалуйста, этот бланк. Имя и адрес напишите здесь, – она указала авторучкой.
Я взяла этот листок и посмотрела. Глаза застилали слезы, все плыло, слова сливались.
– Это необходимо заполнить, – более твердо сказала она, видя, что я не решаюсь.
Я снова вытерла глаза и вздохнула. Я кивнула и начала писать. Я заполнила все, что могла, но когда надо было написать имена родителей или опекуна, я оставила там пропуск. Она сразу же это заметила.
– Почему вы не вписали имен ваших родителей здесь? – спросила она.
– Они умерли, мэм.
– Так… сколько вам лет?
– Шестнадцать.
– Это ваш опекун? – спросила она, кивая на Лютера, который сидел, не двигаясь и не произнося ни слова.
– Нет, мэм.
Ее это начало раздражать.
– С кем вы и ваш брат сейчас проживаете, мисс? – спросила она.
– Ни с кем, – ответила я.
– Ни с кем? – Ее смущенная улыбка быстро превратилась в сердитое выражение. – Я не понимаю. Нам нужна эта информация.
Я не могла удержаться и громко расплакалась. Даже объятия Гейвина не успокоили меня. Он помог мне сесть рядом с Лютером, держа меня в своих объятиях. Я уткнулась ему в плечо. Медсестра больше не задавала вопросов и ничего не требовала. Некоторое время спустя я перестала плакать и немного успокоилась. Я села, облокотившись на спинку стула, и закрыла глаза. Когда я открыла их, я почувствовала себя оглушенной и онемевшей от всех этих событий.
До этого момента я не осознавала, что в больнице есть люди кроме нас. Но повернувшись, я неожиданно увидела пациентов в приемной: мужчину с окровавленной повязкой на лбу, другого в инвалидной коляске с запрокинутой головой и закрытыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Тетя Шарлотта кивнула, но ее внимание и забота были обращены к Джефферсону. Она проводила нас до грузовика.
– Ты сядешь с ним впереди, – сказал Гейвин, – а я сяду в кузов. Ты забирайся первой, а потом я передам тебе Джефферсона.
Лютер подошел к нам, чтобы помочь, но Гейвин взял ситуацию под свой контроль. Он аккуратно посадил Джефферсона мне на колени. Его голова удобно устроилась на моей груди, и я укачивала Джефферсона, пока Лютер забирался назад в грузовик.
– О, Боже, Боже, – причитала тетя Шарлотта, стоя в стороне.
Гейвин прыгнул в грузовик, и мы тронулись по разбитой дороге.
– Нам придется ехать до Лингбурга, – сказал Лютер. – Только там ближайшая больница, а этому малышу сейчас именно она и нужна.
Я не ответила. Я не могла глотать. Все, на что я была способна, это только кивать и смотреть на болезненное выражение лица моего братика. Его губы чуть-чуть разомкнулись, но глаза были плотно закрыты и неподвижны.
«О, мама, – плакала я в душе, – я не думала, что все так обернется. Прости меня, прости».
Я не почувствовала слез, пока слезинки не закапали у меня с подбородка Джефферсону на щеку.
Я откинулась назад, глубоко вздохнула и начала молиться. Я услышала, как в заднее окошко постучал Гейвин, и обернулась.
– Ты в порядке? – спросил он.
Ветер развевал его волосы. В глазах я увидела твердую уверенность. Я попыталась заговорить, но не смогла справиться с дрожью губ. Я покачала головой и снова уставилась вперед на бегущее навстречу шоссе. Я взглянула на Лютера. Он вел грузовик с предельной скоростью. Мотор пыхтел и чихал, но Лютер не сводил глаз с дороги, как человек, уже повидавший смерть, он бежал от воспоминаний, которые воскрешали эти события.
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем мы увидели дорожный знак, который сообщал, что мы приближаемся к больнице. Затянутое облаками небо становилось все темней и темней. Я видела, как ветер раскачивает деревья. Водители машин зажигали фары, потому что стало очень темно. Я не сомневалась, что раньше чем мы приедем в больницу, нас застанет сильный ливень, но все, что нам досталось, это несколько капель на ветровом стекле. Когда наконец перед нами появилось здание больницы, я позволила себе перевести дух. Охранник рассказал нам, где находится пункт неотложной помощи, и мы поехали прямо туда. Как только грузовик остановился, Гейвин выпрыгнул из кузова и открыл дверь машины. Все это время Джефферсон не просыпался и не произносил ни звука. Гейвин аккуратно и бережно взял Джефферсона на руки с моих колен. Затем и я, выбравшись из кабины, последовала за ним к двери пункта неотложной помощи.
– Что случилось? – спросила нас медсестра, когда мы вошли.
– Думаем, что это столбняк, – сказал Гейвин. Она вышла из-за своей стойки и дала знать другой медсестре, чтобы та привезла каталку. Гейвин положил Джефферсона на нее, и обе медсестры быстро занялись делом: одна одела Джефферсону на руку прибор для измерения кровяного давления, а другая прослушивала сердце. Они озабоченно переглянулись, и одна из них быстро повезла каталку в смотровой кабинет, откуда в этот момент вышел молодой врач. Я последовала за ними.
– Ну, что у нас здесь? – спросил он.
– Мой брат сильно заболел, – объяснила я. – Он порезался несколько дней назад о гвоздь, и мы думаем, что, может быть столбняк.
– Ему делали противостолбнячную прививку? – спросил доктор.
– Не знаю, – ответила я. – Не думаю.
– Чем он порезался? – Доктор поднял веко у Джефферсона и осмотрел зрачок.
– О ржавый гвоздь… полагаю, – сказала я. Доктор резко перевел взгляд на меня.
– Так, а где ваши родители? Это ваш отец? – спросил он, кивая на Лютера, который вместе с Гейвином ждал в конце коридора.
– Нет, сэр.
Первая медсестра что-то ему зашептала, и они вкатили Джефферсона в смотровой кабинет. Следом вошел доктор. Я тоже пошла было за ним, но вторая медсестра меня остановила.
– Подождите здесь. Подойдите к регистратуре, вот туда, и дайте всю необходимую информацию приемной медсестре.
– Но…
Она закрыла дверь, прежде чем я успела что-либо возразить. И мое сердце так сильно билось, и я боялась, что следующим пациентом на каталке окажусь я. Слезы жгли мне глаза, и я попятилась назад.
– Что они сказали? – спросил Гейвин.
– Они хотят, чтобы мы подождали здесь. А я должна дать информацию медсестре в регистратуре.
Он взял меня за руку, и мы подошли к регистратуре. Лютер сел на стул в холле и уставился на нас с выражением ужаса на лице. Я оглянулась на закрытую дверь смотрового кабинета.
Мой маленький брат умирает в той комнате, думала я. Я везла его сюда на своих руках. Он держался за меня и доверял мне с того самого момента, как мы покинули Катлерз Коув, а теперь он лежит в незнакомой комнате без сознания. Мои плечи затряслись, и все тело вздрагивало. Гейвин обнял меня за плечи.
– С ним все будет в порядке. Не волнуйся! – говорил он.
– Кто из вас приходится родственником пациенту? – спросила медсестра из регистратуры.
– Да, мэм, – сказала я, вытирая глаза. – Я его сестра.
– Так, заполните, пожалуйста, этот бланк. Имя и адрес напишите здесь, – она указала авторучкой.
Я взяла этот листок и посмотрела. Глаза застилали слезы, все плыло, слова сливались.
– Это необходимо заполнить, – более твердо сказала она, видя, что я не решаюсь.
Я снова вытерла глаза и вздохнула. Я кивнула и начала писать. Я заполнила все, что могла, но когда надо было написать имена родителей или опекуна, я оставила там пропуск. Она сразу же это заметила.
– Почему вы не вписали имен ваших родителей здесь? – спросила она.
– Они умерли, мэм.
– Так… сколько вам лет?
– Шестнадцать.
– Это ваш опекун? – спросила она, кивая на Лютера, который сидел, не двигаясь и не произнося ни слова.
– Нет, мэм.
Ее это начало раздражать.
– С кем вы и ваш брат сейчас проживаете, мисс? – спросила она.
– Ни с кем, – ответила я.
– Ни с кем? – Ее смущенная улыбка быстро превратилась в сердитое выражение. – Я не понимаю. Нам нужна эта информация.
Я не могла удержаться и громко расплакалась. Даже объятия Гейвина не успокоили меня. Он помог мне сесть рядом с Лютером, держа меня в своих объятиях. Я уткнулась ему в плечо. Медсестра больше не задавала вопросов и ничего не требовала. Некоторое время спустя я перестала плакать и немного успокоилась. Я села, облокотившись на спинку стула, и закрыла глаза. Когда я открыла их, я почувствовала себя оглушенной и онемевшей от всех этих событий.
До этого момента я не осознавала, что в больнице есть люди кроме нас. Но повернувшись, я неожиданно увидела пациентов в приемной: мужчину с окровавленной повязкой на лбу, другого в инвалидной коляске с запрокинутой головой и закрытыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98