Бывает нелегко, зато теперь они меня больше уважают. К тому же это позволяет им чувствовать гордость за свои невероятные достижения, раз уж я их похвалила или хотя бы улыбнулась.
– Ну, – говорю я, – если бы да кабы, кто знает? Если бы твоя мама была, как я, ваши отношения могли бы быть еще хуже.
Тик улыбается и откидывает лезущую в глаза платиновую прядку. Она видит меня насквозь. Я знаю.
– Да, может, и так. Но у меня четкое ощущение, что у вас будет девочка, так что вам лучше с этим свыкнуться. – Она перекидывает сумку на другое плечо и идет к двери. – До свидания. Увидимся.
– До свидания, – говорю я. – И давай исправляй свои «С».
Она выразительно выпучивает на меня глаза и выходит.
Вернувшись домой, я обнаруживаю на автоответчике задыхающийся голос Джона.
– Привет, это Джон. Джули хотела, чтобы я тебе позвонил. Сегодня в четыре утра начались роды, а двадцать минут назад она родила. У нас девочка! Ее зовут Лили Мишель, три килограмма четыреста двадцать граммов. На десять дней раньше, представляешь? Если хочешь к нам зайти, мы в палате 3204. Ладно, созвонимся. Пока!
О боже . Джули родила. Наша Джули теперь мама. Джули только что рожала. Я представляю себе Джули, белую как простыня, в гнусной больничной рубахе, идеальная прическа в клочья, корчится на этой круглой подушке с дыркой посередине и проклинает Джона за то, что он довел ее до жизни такой. Нет, это слишком хорошо, чтобы такое пропустить. Я еду прямо сейчас.
Двадцать минут спустя я бреду по коридорам родильного отделения в поисках палаты 3204. 3226, 3230, 3234 – по-моему, я не там ищу. Возвращаюсь обратно к лифту и направляюсь к параллельному коридору. На этот раз мне не надо даже смотреть на номера палат – издалека видна огромная толпа, заполнившая весь коридор. Семейство Джули и семейство Джона в полном сборе – человек пятьдесят, на первый взгляд, – плюс съемочная группа.
По коридору ползут чудовищные кабели, все утыкано лампами, а когда я подхожу ближе, то вижу, как один из операторов снимает Джулину бабушку, которая трещит без умолку про то, что это у нее внук номер семь, а семь у нее счастливое число, потому что, когда она играет в Лас-Вегасе, она всегда ставит на семь черное, хотя черное в данном случае ни при чем, важно, что семь... Ущипните меня. Я не верю. Они действительно записались на это сраное шоу. Надо немедленно отсюда выбираться.
Я пытаюсь развернуться и незаметно смыться, но в меня вцепляется Джулина младшая сестра. На ней толстый слой косметики, а волосы выглядят так, будто их укладывал горячими щипцами стилист Долли Партон в «Стальных магнолиях».
– Лара! Джон сказал, что ты к нам едешь. Представляешь, их все-таки выбрали в шоу! Это так здорово! – Если я ничего не путаю, Джулина сестра позиционирует себя как актрису, что должен подтверждать рекламный ролик тампонов «Плэйтекс», шедший три года назад. Подозреваю, что она пришла сюда с явным намерением засветиться в кадре. Это могло бы объяснить ее прическу.
– Да, – говорю я. – А я и не знала. Джули говорила, что подавала заявку, но я не ожидала, что съемки действительно будут.
– И я тоже! – пищит она. – Это выяснилось всего несколько дней назад. Лара, которая собиралась сниматься, передумала в последний момент, и они позвонили Джули и сказали, что ее могут взять, если начинать съемки прямо сейчас. Представляешь, они снимали вечеринку перед родами только вчера! Слава богу, она не начала рожать раньше, а то не хватило бы материала на целую передачу.
Да уж. Слава богу . Только я собираюсь спросить, что за «вечеринка перед родами», как появляется Джон, видит меня и подходит. Изо рта у него торчит жвачка в форме сигары.
– Приветик, – говорит он, целуя меня в щеку – Круто, а? Я теперь папа, и меня снимают для шоу.
– Да, – говорю я. – Мои поздравления. Как там Джули?
– Сейчас уже все хорошо. Можешь зайти и сама посмотреть, если хочешь. Ребенка пока унесли.
Я продираюсь сквозь толпу, стараясь не наступать на провода, приклеенные скотчем к полу, и толкаю дверь в палату. Джули выглядит совсем не так, как я предполагала. Прическа, конечно, идеальна, и очаровательная пижамка в цветочек, и сама она розовая и здоровая, и ни одной резиновой подушки с дыркой посередине в пределах видимости не наблюдается. Зато в углу сидит странная женщина с телевизионной камерой. Блин . Знала бы, что тут будут камеры, хотя бы блеск для губ положила.
Мы здороваемся, целуемся, и я усаживаюсь на краешек кровати.
– Здравствуй, мамочка, – говорю я. – Значит, Лили Мишель? Очаровательно.
– Спасибо, – говорит она, улыбаясь. Глаза у нее немного стеклянные – похоже, она еще не совсем отошла от наркоза. – Мы назвали ее в честь моего дедули Макса.
Я помню дедулю Макса. После смерти бабушки он переехал к родителям Джули и тихо умер во сне около года назад. Ему было девяносто два или что-то около того. Все, что я о нем помню, – он не любил надевать свою вставную челюсть, и мама Джули каждую неделю заказывала для него детское питание.
Кстати, вот это я и имела в виду, когда говорила, как люди мошенничают с именами. Не только я парюсь. Даже Джули с Джоном этим озаботились.
– Ладно, – говорю я. – О хорошем поговорили. Теперь ты мне все должна рассказать. Это было ужасно?
Джули кидает взгляд на операторшу и расплывается в улыбке:
– Да нет, ничего такого уж страшного не было. Они мне с самого начала дали обезболивающие, и после этого все было как в тумане. Джон сказал, что потуги у меня были сорок пять минут, но мне кажется, намного меньше, а потом все и кончилось. А, ну да, они мне в какой-то момент дали кислород, потому что у меня гипервентиляция начиналась, когда головка пошла. Но эпизиотомию применять не пришлось, доктор мне все время массаж делал, так что я не разорвалась. В общем, ничего такого ужасного. – Она снова кидает взгляд на операторшу, делает мне знак, чтобы я нагнулась пониже, и понижает голос до шепота: – Если уж хочешь про ужасное, – я накакала прямо на стол. Прямо при Джоне, съемочной группе и всех остальных. Вот это меня несколько смутило.
Несколько смутило ? Да я бы умерла, если бы я такое сделала при Эндрю, не говоря уж об абсолютно незнакомых людях. У нас с Эндрю довольно специфическая ситуация с посещением ванной комнаты. Ни один из нас не пойдет туда в присутствии другого. Мы эту тему даже не обсуждаем.
Все началось, когда мы еще учились в колледже. Я проводила у него каждую ночь, но утром всегда старательно выдумывала предлог, чтобы зайти домой и спокойно покакать в одиночестве. Я уж не знаю, что он обо мне думал, но и сам поступал примерно так же. Только он обычно удирал в какую-нибудь пиццерию на углу в три часа ночи в дикий мороз, объясняя это тем, что захотелось колы.
К тому времени, когда я к нему окончательно переехала, ситуация накалилась до предела, и после пары недель страшнейших колик и спазмов Эндрю решил, что больше он так не может.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88