А с вечеринкой... На вечеринке я помогла тебе, потому что тебе требовалась помощь, а мне было не все равно. – Я пожимаю плечами. – Вот тебе правда.
Тик упорно смотрит мне в глаза – мне кажется, даже слишком долго.
– Почему вы мне прямо не сказали?
– Потому. Ты пойми, я прекрасно знала, что я не права, и не представляла, как смогу объяснить это тебе или кому-либо другому. Здесь нечем гордиться, знаю.
Она искоса смотрит на меня:
– И что вы будете делать, если я не поступлю? Я вздыхаю:
– Буду работать целый день, отправлю ребенка в ясли или найду няню. У меня другого выбора нет.
Она кивает:
– Знаете, вы первая из взрослых, кто проявил ко мне хоть какой-то интерес. Большинство учителей вообще не смотрит, что я делаю, они считают, что я списываю или мне помогают, так что никого не волнует – хорошо я учусь или плохо. Они ведь думают, что я могу всю жизнь жить на папины деньги или что он меня сразу пристроит на тепленькое местечко. Никому не интересно, чего я сама хочу.
– Мне действительно жаль. Она пожимает плечами:
– Это ничего. Я привыкла.
– Нет, – говорю я. – Мне жаль, что у нас с тобой так вышло. Жаль, что я обманула твое доверие.
– Да нет, – говорит она. – Не обманули. Я вам верю. Жаль, что вы мне об этом не сказали. Если бы я знала, что вам нужна моя помощь, я бы лучше работала. Я хочу, чтобы вы смогли больше времени проводить со своим ребенком. Я хочу, чтобы ребенок больше времени проводил с вами. – Она мусолит в руках булавку с большими красными буквами Гадкая Девчонка, а потом поднимает взгляд на меня: – Как вы думаете, у меня есть шанс поступить?
– Не знаю, – говорю я. – Только не надо это делать для меня. Сделай это, пожалуйста, для себя.
Она кивает.
– Для нас обеих.
Вернувшись с работы, я решаю прогулять тренировку и провести это время в ванне со свеженьким номером «Аллюра». Вряд ли мне удастся поваляться в ванне, когда родится ребенок. Или книжку почитать. Боже милостивый, даже подумать страшно.
Не успеваю я вылезти из ванны и накинуть халат, как скрипит дверь гаража, а потом Эндрю громко топочет по лестнице, насвистывая «зиппиди-ду-у-да-а», что подозрительно даже для него. Он входит в спальню и звонко целует меня в живот.
– Как поживают мои девочки? – спрашивает он.
– Ты сегодня в хорошем настроении, – говорю я. Это прекрасно. Все равно придется говорить ему про девятисотдолларовый счет, так что лучше ковать железо, пока горячо. Трехсотдолларовый счет на «Американ-Экспресс» он уже получил – и почти ничего не сказал, – но девятьсот... с этим будет тяжелее.
– Да, – говорит он, – Прекрасное. А что, у нас проблемы?
– Нет, какие проблемы? Просто приятно видеть тебя таким довольным и веселым. Отдохни, поваляйся, а я пока оденусь, и решим, куда поедем пообедать.
Через несколько минут я возвращаюсь в комнату и присаживаюсь к нему под бочок, стараясь не думать о том, что голодные спазмы моего желудка могут раздавить бедного ребенка.
– Я готова, – говорю я, растирая ему плечи и нежно целуя его в шею.
– Эй, – говорит, переходя на тон «мы-сейчас-действительно-будем-трахаться-или-мне-только-показалось». – Ты заразилась моим хорошим настроением?
– Наверное.
Пару минут мы целуемся, потом я отползаю и глажу его по плечу:
– Эндрю... Помнишь, я ходила в «Горошину в стручке» и потратила триста долларов?
– Ага, – говорит он, подвигается ко мне и начинает целовать в правое ухо.
– Ну-у-у, в общем, я, возможно, потратила немного больше.
Он перестает целовать мое ухо и выпрямляется. Хорошее настроение я гарантированно убила.
– Возможно? – спрашивает он.
– Ну-у, э-э-э, хм-м...
– Насколько больше?
Блин. Я так надеялась, что он не спросит. Стаскиваю с дивана афганский плед и накрываюсь с головой.
– Лара, насколько больше?
– Я не зна-а-аю, – отвечает одеяло самым умильном голоском, на который способно.
Эндрю смеется:
– Ну давай говори. Обещаю, не буду сердиться.
– Обещаешь? – тяну я.
– Обещаю, обещаю, давай говори.
Судя по голосу, он явно улыбается, а это означает, что цифра в его голове намного меньше той, которую я ему сейчас назову. Я вытаскиваю из-под одеяла руки и медленно загибаю девять пальцев. Я слышу судорожный вдох и ясно представляю себе, как улыбка сползает с его лица.
– Только, пожалуйста, не говори мне, что это означает девятьсот долларов. Пожалуйста, Лара. Пожалуйста, не говори мне, что ты истратила еще девятьсот долларов на беременные шмотки. Одеяло кивает.
– Лара, ты нас хочешь разорить? Ты понимаешь, что мы сейчас не можем позволить себе такие траты? Ты прекрасно знаешь, что я только начал новое дело, и у тебя будут три месяца без зарплаты.
Его голос срывается, мы оба молчим. Он поднимает с моей головы одеяло и смотрит на меня:
– Ты хоть немного об этом думаешь? Похоже, не думаешь. Похоже, тебе все равно.
Он вздыхает и встает с дивана.
Блин. Плохо дело. Начинаю жалобно поскуливать.
– Мне не все равно, – говорю я. – Просто у меня такой геморрой, а там в магазине была тетка – срок чуть меньше, чем у меня, а выглядела в миллион раз лучше, и... я не знаю, я просто не смогла себя сдержать.
Он смотрит на меня, как будто я пришелец с Марса:
– Какой карточкой ты платила? Обратно под одеяло.
– Ты о ней не знаешь, я тебе не показывала.
– Прекрасно. Просто прекрасно. Барабанит по полу ногой.
– Ну что ж, – говорит он, явно пытаясь придумать, что бы еще сказать. – Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Я не буду подписывать чек, я не буду приклеивать марку на конверт, и я не буду опускать его в почтовый ящик. Чек твой, что хочешь, то с ним и делай.
Интересно, это все, что мне присудили, или будет какое-нибудь еще наказание? Потому что если это все, то плохо, но не слишком. Я уж как-нибудь подпишу чек, и приклею марку, и опущу конверт в почтовый ящик, меня не сильно напряжет. Впрочем, этой информацией я с ним делиться не буду.
– Хорошо, – жалобно говорю я. – Я согласна.
– И, пожалуйста, очень тебя прошу, не покупай больше одежды, хорошо?
– Обещаю.
Громко топая, он удаляется в спальню, с треском захлопывая за собой дверь.
Зоя, которая всю сцену пронаблюдала лежа на полу у дивана, поднимает голову и смотрит на меня.
– Ловко ты с ним сегодня, – говорит она, ухмыляясь.
Я достаю с дивана подушку и кидаю в нее.
– Смотри и мотай на ус, – отвечаю я. – Незаменимых у нас нет.
– Ты меня ни на кого не поменяешь, – говорит она. – Я твоя пуся, лапа и зайка. Ты сама мне каждый день говоришь.
Бедная зверюга , думаю я. Она и не подозревает , что ее ждет , когда появится ребенок .
Задрав нос и виляя задницей, она неспешно идет к двери.
– Ладно! – кричу я ей вслед. – Посмотрим! Но она даже не замедляет шаг.
20
С тех пор как мы со Стейси в последний раз бегали в парке, прошло уже почти два месяца. И каждую неделю у нее какая-нибудь новая отговорка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Тик упорно смотрит мне в глаза – мне кажется, даже слишком долго.
– Почему вы мне прямо не сказали?
– Потому. Ты пойми, я прекрасно знала, что я не права, и не представляла, как смогу объяснить это тебе или кому-либо другому. Здесь нечем гордиться, знаю.
Она искоса смотрит на меня:
– И что вы будете делать, если я не поступлю? Я вздыхаю:
– Буду работать целый день, отправлю ребенка в ясли или найду няню. У меня другого выбора нет.
Она кивает:
– Знаете, вы первая из взрослых, кто проявил ко мне хоть какой-то интерес. Большинство учителей вообще не смотрит, что я делаю, они считают, что я списываю или мне помогают, так что никого не волнует – хорошо я учусь или плохо. Они ведь думают, что я могу всю жизнь жить на папины деньги или что он меня сразу пристроит на тепленькое местечко. Никому не интересно, чего я сама хочу.
– Мне действительно жаль. Она пожимает плечами:
– Это ничего. Я привыкла.
– Нет, – говорю я. – Мне жаль, что у нас с тобой так вышло. Жаль, что я обманула твое доверие.
– Да нет, – говорит она. – Не обманули. Я вам верю. Жаль, что вы мне об этом не сказали. Если бы я знала, что вам нужна моя помощь, я бы лучше работала. Я хочу, чтобы вы смогли больше времени проводить со своим ребенком. Я хочу, чтобы ребенок больше времени проводил с вами. – Она мусолит в руках булавку с большими красными буквами Гадкая Девчонка, а потом поднимает взгляд на меня: – Как вы думаете, у меня есть шанс поступить?
– Не знаю, – говорю я. – Только не надо это делать для меня. Сделай это, пожалуйста, для себя.
Она кивает.
– Для нас обеих.
Вернувшись с работы, я решаю прогулять тренировку и провести это время в ванне со свеженьким номером «Аллюра». Вряд ли мне удастся поваляться в ванне, когда родится ребенок. Или книжку почитать. Боже милостивый, даже подумать страшно.
Не успеваю я вылезти из ванны и накинуть халат, как скрипит дверь гаража, а потом Эндрю громко топочет по лестнице, насвистывая «зиппиди-ду-у-да-а», что подозрительно даже для него. Он входит в спальню и звонко целует меня в живот.
– Как поживают мои девочки? – спрашивает он.
– Ты сегодня в хорошем настроении, – говорю я. Это прекрасно. Все равно придется говорить ему про девятисотдолларовый счет, так что лучше ковать железо, пока горячо. Трехсотдолларовый счет на «Американ-Экспресс» он уже получил – и почти ничего не сказал, – но девятьсот... с этим будет тяжелее.
– Да, – говорит он, – Прекрасное. А что, у нас проблемы?
– Нет, какие проблемы? Просто приятно видеть тебя таким довольным и веселым. Отдохни, поваляйся, а я пока оденусь, и решим, куда поедем пообедать.
Через несколько минут я возвращаюсь в комнату и присаживаюсь к нему под бочок, стараясь не думать о том, что голодные спазмы моего желудка могут раздавить бедного ребенка.
– Я готова, – говорю я, растирая ему плечи и нежно целуя его в шею.
– Эй, – говорит, переходя на тон «мы-сейчас-действительно-будем-трахаться-или-мне-только-показалось». – Ты заразилась моим хорошим настроением?
– Наверное.
Пару минут мы целуемся, потом я отползаю и глажу его по плечу:
– Эндрю... Помнишь, я ходила в «Горошину в стручке» и потратила триста долларов?
– Ага, – говорит он, подвигается ко мне и начинает целовать в правое ухо.
– Ну-у-у, в общем, я, возможно, потратила немного больше.
Он перестает целовать мое ухо и выпрямляется. Хорошее настроение я гарантированно убила.
– Возможно? – спрашивает он.
– Ну-у, э-э-э, хм-м...
– Насколько больше?
Блин. Я так надеялась, что он не спросит. Стаскиваю с дивана афганский плед и накрываюсь с головой.
– Лара, насколько больше?
– Я не зна-а-аю, – отвечает одеяло самым умильном голоском, на который способно.
Эндрю смеется:
– Ну давай говори. Обещаю, не буду сердиться.
– Обещаешь? – тяну я.
– Обещаю, обещаю, давай говори.
Судя по голосу, он явно улыбается, а это означает, что цифра в его голове намного меньше той, которую я ему сейчас назову. Я вытаскиваю из-под одеяла руки и медленно загибаю девять пальцев. Я слышу судорожный вдох и ясно представляю себе, как улыбка сползает с его лица.
– Только, пожалуйста, не говори мне, что это означает девятьсот долларов. Пожалуйста, Лара. Пожалуйста, не говори мне, что ты истратила еще девятьсот долларов на беременные шмотки. Одеяло кивает.
– Лара, ты нас хочешь разорить? Ты понимаешь, что мы сейчас не можем позволить себе такие траты? Ты прекрасно знаешь, что я только начал новое дело, и у тебя будут три месяца без зарплаты.
Его голос срывается, мы оба молчим. Он поднимает с моей головы одеяло и смотрит на меня:
– Ты хоть немного об этом думаешь? Похоже, не думаешь. Похоже, тебе все равно.
Он вздыхает и встает с дивана.
Блин. Плохо дело. Начинаю жалобно поскуливать.
– Мне не все равно, – говорю я. – Просто у меня такой геморрой, а там в магазине была тетка – срок чуть меньше, чем у меня, а выглядела в миллион раз лучше, и... я не знаю, я просто не смогла себя сдержать.
Он смотрит на меня, как будто я пришелец с Марса:
– Какой карточкой ты платила? Обратно под одеяло.
– Ты о ней не знаешь, я тебе не показывала.
– Прекрасно. Просто прекрасно. Барабанит по полу ногой.
– Ну что ж, – говорит он, явно пытаясь придумать, что бы еще сказать. – Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Я не буду подписывать чек, я не буду приклеивать марку на конверт, и я не буду опускать его в почтовый ящик. Чек твой, что хочешь, то с ним и делай.
Интересно, это все, что мне присудили, или будет какое-нибудь еще наказание? Потому что если это все, то плохо, но не слишком. Я уж как-нибудь подпишу чек, и приклею марку, и опущу конверт в почтовый ящик, меня не сильно напряжет. Впрочем, этой информацией я с ним делиться не буду.
– Хорошо, – жалобно говорю я. – Я согласна.
– И, пожалуйста, очень тебя прошу, не покупай больше одежды, хорошо?
– Обещаю.
Громко топая, он удаляется в спальню, с треском захлопывая за собой дверь.
Зоя, которая всю сцену пронаблюдала лежа на полу у дивана, поднимает голову и смотрит на меня.
– Ловко ты с ним сегодня, – говорит она, ухмыляясь.
Я достаю с дивана подушку и кидаю в нее.
– Смотри и мотай на ус, – отвечаю я. – Незаменимых у нас нет.
– Ты меня ни на кого не поменяешь, – говорит она. – Я твоя пуся, лапа и зайка. Ты сама мне каждый день говоришь.
Бедная зверюга , думаю я. Она и не подозревает , что ее ждет , когда появится ребенок .
Задрав нос и виляя задницей, она неспешно идет к двери.
– Ладно! – кричу я ей вслед. – Посмотрим! Но она даже не замедляет шаг.
20
С тех пор как мы со Стейси в последний раз бегали в парке, прошло уже почти два месяца. И каждую неделю у нее какая-нибудь новая отговорка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88