Перед ее глазами промелькнули все годы их совместной жизни.
Помочь тебе? Тебя подвезти? Ты не устала? Отдохни, я сделаю. Не беспокойся. Посмотри, какого красивого цвета эта кушетка. Желтые шторы сделают нашу жизнь светлее. Даже в дождливую погоду в комнате будет светить солнце. Хочешь чаю? Мы как-нибудь справимся.
Он всегда был рядом с ней, спокойный, мудрый, нежный. Как она могла причинять ему боль и не замечать, что ему больно? Как она могла быть такой глупой?
Я тебе верю, я тебе доверяю. Мне не нужно тебя проверять…
Она подошла ближе и встала около него на колени. Он не шевельнулся. Она посмотрела ему прямо в глаза.
Она должна бороться, у нее есть право быть счастливой, право изменить свою жизнь, она должна быть сильной, она ничего не позволит отобрать у себя, больше никогда ничего не позволит отобрать у себя. Она хочет любить и быть любимой.
— Между мной и Марчином… ничего не было, ничего, клянусь, он ждал… как только я увидела его, то сразу пожалела о том, что сделала… Прости меня. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Ты должен меня простить.
— Мне нечего прощать, — тихо сказал он.
Она взяла его за руку. В ее руках оказалась его рука с обручальным кольцом.
— Послушай меня… — Она начала говорить и почувствовала, что вот-вот задохнется. — Прости, пожалуйста, прости.
— Не надо, — прошептал он, — я устал. Завтра у меня тяжелый день. Давай поговорим завтра.
Это было больно. Она поднялась с колен, закрыла за собой дверь. Анджей даже не поднял головы.
В эту ночь она не плакала.
Лежала без сна, и шесть без малого лет проплывали перед ее раскрытыми глазами. Свобода, за которую она так боролась, — детей мы еще успеем завести, я уезжаю, прихожу, ухожу, поешь на работе, так будет удобнее, вернусь поздно, мы с Зоськой идем в кино… Ты пока отдохнешь…
Где он был в это время?
А ему так тоже было удобнее? Лучше? Приятнее?
Почему она никогда об этом не думала?
Она встала. Она должна, она обязана ему сейчас обо всем сказать. Включила свет и накинула на плечи свитер — халат остался наверху, в ванной комнате, а температура опустилась до восемнадцати градусов. Кондиционер был запрограммирован ночью на восемнадцать градусов.
Она вбежала наверх и услышала бой часов. Один раз — уже час ночи.
Все время она, она, она. Почему она думает только о себе? Сейчас час ночи, он спит. И она его разбудит? Потому что вдруг все поняла? Он ведь устал… спит… Она остановилась, положив руку на ручку двери. Дверь открылась.
Анджей стоял в пижаме, около кровати горела лампа. На кровати были разложены бумаги.
— Мне показалось, кто-то ходит.
— Это я…
— А почему не вошла?
— Я подумала, ты спишь…
Она все еще стояла в дверях, когда он отвернулся и тяжело опустился на кровать. Молчал. Она не знала, что ей делать, сердце уходило в пятки. Анджей сидел неподвижно и смотрел на нее как-то необычно.
— Прости, я не хотела тебя будить…
Он опустил голову и сказал так тихо, что она едва его услышала:
— Ты первый раз подумала об этом…
Она не помнила, как оказалась рядом с ним, снова стояла на коленях, лихорадочные слова полились потоком, как будто она боялась, что не успеет сказать всего.
— Я прошу у тебя прощения не за эти два дня, нет, это хорошо, что так вышло, это было нужно для меня, так мне и надо, хорошо, что это случилось, потому что я многое поняла. Я прошу у тебя прощения за все эти годы, прошу прощения за каждый день этих лет, когда я была слепой и глухой, прошу прощения за каждую ночь, утро, рассвет и закат. Не наказывай меня за глупость, я не позволю тебе уйти, — шептала она лихорадочно, — прости меня. Если ты хоть немного меня любил, то ты меня простишь, посмотри на меня…
Она расплакалась, слезы текли по щекам, она знала, что выглядит отвратительно, кровь приливала к лицу, сосуды готовы были разорваться под кожей, нос покраснел, а губы сливались с покрасневшей кожей.
Анджей высвободил руки и вытер лоб.
— Не плачь, а то завтра будут болеть глаза.
Она уловила в его голосе беспокойство, но ощущение потери, охватившее ее, все еще было невыносимо тяжелым. Она выбежала в ванную комнату и открыла холодную воду. Зеркальная также склонялась над раковиной и поднимала покрасневшее лицо, мокрое от воды и слез. Она посмотрела на раковину — обручального кольца на мыльнице не было. Она прислонилась к стене и зарыдала. Зеркальная тоже закрыла лицо руками, будто хотела удержать ее.
— С тобой все в порядке? — спросил Анджей из-за двери.
Он вошел в ванную и прислонился к косяку.
— Мое кольцо! — Она плакала так, будто отсутствие обручального кольца на мыльнице было сейчас важнее всего на свете. — Мое кольцо…
Анджей вытянул руку вперед. На его ладони блеснуло золото. Она стояла словно завороженная, пока Анджей медленно приближался. Протянула руку и надела кольцо на палец. Оно вошло легко, пальцы не были толще, чем обычно. Она отодвинулась от раковины, Анджей подошел ближе, вода лилась широкой струей. Она увидела в зеркале его спину, а над ней лицо Зеркальной. Зеркальная склонила голову на плечо Анджея, его руки обвили ее. Она наблюдала за Зеркальной из-за плеча Анджея. Зеркальная была красива, несмотря на красные глаза и мокрый нос. Зеркальная была красива, потому что обнимала мужчину, которого любила, а мужчина обнимал и защищал ее.
— Прости меня, — шептала Зеркальная ее мужу, — я так сильно тебя люблю…
— Прости меня… — повторила она вслед за Зеркальной.
ОФИЦИАНТ
— Добрый день! Вы у нас впервые?
Юстина подняла голову и посмотрела на мать. Официант приблизился к их столу и, слегка склонившись, принял угодливую позу, присущую всем на свете официантам. Даже если стоят прямо, кажется, что они согнуты или готовы сложиться как перочинный ножик в неловких руках.
Юстина молчала, ожидая, когда мать ответит на вопрос или поддержит разговор.
Мать тоже молчала, но потом подняла голову и посмотрела не на Юстину, а на официанта. Она сказала:
— Меню, пожалуйста.
— Сию секунду подам. Может, что-нибудь выпьете? — спросил он. Легкая дежурная улыбка не сходила с его лица.
Она видела его лишь краешком глаза, наблюдая за лицом матери и замечая даже едва уловимое изменение его выражения.
— Ты что-нибудь хочешь?
Мать посмотрела на нее так, словно только сейчас заметила, что сидит не одна.
Официант был привлекательным, даже несмотря на выверенные мягкие движения. Человек, приученный обслуживать, подавать, приносить. Юстина отметила, что он был красивым, темноволосым, с круглым лицом, хотя почти не смотрела на него. Она была поглощена созерцанием лица матери.
— Хочешь что-нибудь?
Мать была раздражена, поэтому Юстина поспешно ответила:
— Нет, спасибо.
— Апельсиновый сок, пожалуйста.
— Свежевыжатый или обычный?
Только теперь она осмелилась взглянуть на официанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Помочь тебе? Тебя подвезти? Ты не устала? Отдохни, я сделаю. Не беспокойся. Посмотри, какого красивого цвета эта кушетка. Желтые шторы сделают нашу жизнь светлее. Даже в дождливую погоду в комнате будет светить солнце. Хочешь чаю? Мы как-нибудь справимся.
Он всегда был рядом с ней, спокойный, мудрый, нежный. Как она могла причинять ему боль и не замечать, что ему больно? Как она могла быть такой глупой?
Я тебе верю, я тебе доверяю. Мне не нужно тебя проверять…
Она подошла ближе и встала около него на колени. Он не шевельнулся. Она посмотрела ему прямо в глаза.
Она должна бороться, у нее есть право быть счастливой, право изменить свою жизнь, она должна быть сильной, она ничего не позволит отобрать у себя, больше никогда ничего не позволит отобрать у себя. Она хочет любить и быть любимой.
— Между мной и Марчином… ничего не было, ничего, клянусь, он ждал… как только я увидела его, то сразу пожалела о том, что сделала… Прости меня. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Ты должен меня простить.
— Мне нечего прощать, — тихо сказал он.
Она взяла его за руку. В ее руках оказалась его рука с обручальным кольцом.
— Послушай меня… — Она начала говорить и почувствовала, что вот-вот задохнется. — Прости, пожалуйста, прости.
— Не надо, — прошептал он, — я устал. Завтра у меня тяжелый день. Давай поговорим завтра.
Это было больно. Она поднялась с колен, закрыла за собой дверь. Анджей даже не поднял головы.
В эту ночь она не плакала.
Лежала без сна, и шесть без малого лет проплывали перед ее раскрытыми глазами. Свобода, за которую она так боролась, — детей мы еще успеем завести, я уезжаю, прихожу, ухожу, поешь на работе, так будет удобнее, вернусь поздно, мы с Зоськой идем в кино… Ты пока отдохнешь…
Где он был в это время?
А ему так тоже было удобнее? Лучше? Приятнее?
Почему она никогда об этом не думала?
Она встала. Она должна, она обязана ему сейчас обо всем сказать. Включила свет и накинула на плечи свитер — халат остался наверху, в ванной комнате, а температура опустилась до восемнадцати градусов. Кондиционер был запрограммирован ночью на восемнадцать градусов.
Она вбежала наверх и услышала бой часов. Один раз — уже час ночи.
Все время она, она, она. Почему она думает только о себе? Сейчас час ночи, он спит. И она его разбудит? Потому что вдруг все поняла? Он ведь устал… спит… Она остановилась, положив руку на ручку двери. Дверь открылась.
Анджей стоял в пижаме, около кровати горела лампа. На кровати были разложены бумаги.
— Мне показалось, кто-то ходит.
— Это я…
— А почему не вошла?
— Я подумала, ты спишь…
Она все еще стояла в дверях, когда он отвернулся и тяжело опустился на кровать. Молчал. Она не знала, что ей делать, сердце уходило в пятки. Анджей сидел неподвижно и смотрел на нее как-то необычно.
— Прости, я не хотела тебя будить…
Он опустил голову и сказал так тихо, что она едва его услышала:
— Ты первый раз подумала об этом…
Она не помнила, как оказалась рядом с ним, снова стояла на коленях, лихорадочные слова полились потоком, как будто она боялась, что не успеет сказать всего.
— Я прошу у тебя прощения не за эти два дня, нет, это хорошо, что так вышло, это было нужно для меня, так мне и надо, хорошо, что это случилось, потому что я многое поняла. Я прошу у тебя прощения за все эти годы, прошу прощения за каждый день этих лет, когда я была слепой и глухой, прошу прощения за каждую ночь, утро, рассвет и закат. Не наказывай меня за глупость, я не позволю тебе уйти, — шептала она лихорадочно, — прости меня. Если ты хоть немного меня любил, то ты меня простишь, посмотри на меня…
Она расплакалась, слезы текли по щекам, она знала, что выглядит отвратительно, кровь приливала к лицу, сосуды готовы были разорваться под кожей, нос покраснел, а губы сливались с покрасневшей кожей.
Анджей высвободил руки и вытер лоб.
— Не плачь, а то завтра будут болеть глаза.
Она уловила в его голосе беспокойство, но ощущение потери, охватившее ее, все еще было невыносимо тяжелым. Она выбежала в ванную комнату и открыла холодную воду. Зеркальная также склонялась над раковиной и поднимала покрасневшее лицо, мокрое от воды и слез. Она посмотрела на раковину — обручального кольца на мыльнице не было. Она прислонилась к стене и зарыдала. Зеркальная тоже закрыла лицо руками, будто хотела удержать ее.
— С тобой все в порядке? — спросил Анджей из-за двери.
Он вошел в ванную и прислонился к косяку.
— Мое кольцо! — Она плакала так, будто отсутствие обручального кольца на мыльнице было сейчас важнее всего на свете. — Мое кольцо…
Анджей вытянул руку вперед. На его ладони блеснуло золото. Она стояла словно завороженная, пока Анджей медленно приближался. Протянула руку и надела кольцо на палец. Оно вошло легко, пальцы не были толще, чем обычно. Она отодвинулась от раковины, Анджей подошел ближе, вода лилась широкой струей. Она увидела в зеркале его спину, а над ней лицо Зеркальной. Зеркальная склонила голову на плечо Анджея, его руки обвили ее. Она наблюдала за Зеркальной из-за плеча Анджея. Зеркальная была красива, несмотря на красные глаза и мокрый нос. Зеркальная была красива, потому что обнимала мужчину, которого любила, а мужчина обнимал и защищал ее.
— Прости меня, — шептала Зеркальная ее мужу, — я так сильно тебя люблю…
— Прости меня… — повторила она вслед за Зеркальной.
ОФИЦИАНТ
— Добрый день! Вы у нас впервые?
Юстина подняла голову и посмотрела на мать. Официант приблизился к их столу и, слегка склонившись, принял угодливую позу, присущую всем на свете официантам. Даже если стоят прямо, кажется, что они согнуты или готовы сложиться как перочинный ножик в неловких руках.
Юстина молчала, ожидая, когда мать ответит на вопрос или поддержит разговор.
Мать тоже молчала, но потом подняла голову и посмотрела не на Юстину, а на официанта. Она сказала:
— Меню, пожалуйста.
— Сию секунду подам. Может, что-нибудь выпьете? — спросил он. Легкая дежурная улыбка не сходила с его лица.
Она видела его лишь краешком глаза, наблюдая за лицом матери и замечая даже едва уловимое изменение его выражения.
— Ты что-нибудь хочешь?
Мать посмотрела на нее так, словно только сейчас заметила, что сидит не одна.
Официант был привлекательным, даже несмотря на выверенные мягкие движения. Человек, приученный обслуживать, подавать, приносить. Юстина отметила, что он был красивым, темноволосым, с круглым лицом, хотя почти не смотрела на него. Она была поглощена созерцанием лица матери.
— Хочешь что-нибудь?
Мать была раздражена, поэтому Юстина поспешно ответила:
— Нет, спасибо.
— Апельсиновый сок, пожалуйста.
— Свежевыжатый или обычный?
Только теперь она осмелилась взглянуть на официанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47