Может, лет в семьдесят у меня это будет лучше получаться? Попытка утихомирить зверя завершается полным фиаско.
Ну, а у нас с Ханной… У нас все в порядке, но я чувствую себя так, словно меня, мягко говоря, слегка надули.
Ну да, я любил женщин, особенно Ханну, но все изменилось. Как можно жить с кем-то, кто совершенно безрассуден? Кто усложняет все настолько, что попытка получения шестилетним ребенком из нулевки Нобелевской премии по физике даже после реформы школьного образования кажется сущей безделицей.
Идем к ее подруге на день рождения. Я от этого не в восторге, но, ради Бога, время от времени могу пойти на компромисс. Ханна закрылась с подружками на кухне, мужчин не пускают, кроме одного — бородатого жениха хозяйки.
Вижу, этот жених обнимает Ханну, тащит ее в комнату, шепчет ей что-то на ухо. Подхожу и вежливо спрашиваю:
— Ханночка, дорогая, тебе хорошо?
— Хорошо, — говорит он.
— Я не вас спрашиваю, — учтиво говорю я. — Если бы я хотел с кем-нибудь поговорить, то обязательно бы это сделал.
Ханна, покраснев, делает мне знаки, думает, что я не знаю, о чем речь. Бородатый, рассмеявшись и не убирая руки с плеча Ханны, интересуется:
— Что это жених такой ревнивый?
— Уберите руку. Ханна, можно тебя на минутку? — прошу я, не обращая внимания на то, что она залита румянцем. Надеюсь, она довольна, поскольку сбрасывает его руку, берет мою и заталкивает меня в ванную комнату.
— Какой стыд, как ты себя ведешь! Как ты можешь делать такую гадость Бартеку! Знаешь же, что мы друзья. Я не твоя собственность, у тебя нет ко мне уважения. Что это ты напридумывал? Зачем меня компрометируешь перед друзьями, за кого ты меня держишь? — И так далее, и тому подобное.
Одни крики и вопросы.
Не знаю, на какой вопрос отвечать, и вообще нужно ли что-то говорить? Молчу в недоумении и делаю вывод: РЕВНОСТЬ НЕ ДЕМОНСТРИРОВАТЬ.
Два дня прошли спокойно, без скандалов. Я решил сменить кран над раковиной. Ханна хотела со змейкой, потому что ей не так льется, высоко или низко, — хорошо, купил, снял старый, поменяю. Чего не сделаешь ради покоя любимой. Дальше по порядку.
В субботу собирался за это взяться, но мы пошли в кино. Воскресенье тоже не слишком удачный день для смены крана, в понедельник прихожу — Ханна уже дома, обед на столе, а она не разговаривает.
— Что-то случилось? — чутко спрашиваю я.
— Нет, с чего бы? — отвечает.
Ну, если все в порядке, а она просто не хочет разговаривать, ее дело. Человеку и помолчать иногда хочется.
— Вкусно, — расхваливаю я пироги. Пироги она отлично печет.
Не отходит.
— Какие у тебя планы на сегодня? — спрашивает. А голос у нее спокойный, как шепот океана после катастрофы танкера и разлития десяти миллионов тонн нефти.
— Мне надо с бумагами поработать, — говорю я. — Завтра заседание правления.
— Угу, — бурчит она, встает, убирает тарелки.
Ох, что-то не в порядке. Может, предменструальный синдром? Но если я спрошу, будет скандал. Не спрашиваю. Решаю выяснить и решить вопрос, может, у нее были какие-то планы.
— Ханночка, а что ты хотела? — спрашиваю я примирительно, ведь во время обеда разговор не клеился.
— Я? — поднимает на меня свои прелестные глазки и ледяным тоном продолжает: — Я от тебя могла чего-то хотеть?
Все в порядке, ничего не хочу, поработаю с бумагами. Слышу, в ванной что-то разбилось. Не могу сосредоточиться. Вхожу в ванную комнату, смотрю — там посуда, а Ханна так орудует, что ванна вот-вот треснет.
— Ханночка, я же вижу: что-то не так!
— Откуда? — спрашивает она. — Откуда такое предположение? Все так. Если у тебя завтра заседание правления, иди работай, пожалуйста, а я помою посуду! Ты мне мешаешь.
Ухожу, сажусь с бумагами. Да, ничего не скажешь, хороший вечер светит. Через два часа нахожу эту чертову ошибку, вздыхаю с облегчением — хотя бы с бумагами разобрался. Запятая не на месте была, ничего удивительного, что десяти тысяч не досчитались. Ханна смотрит телевизор. Завариваю себе чай, кричу из кухни:
— Будешь чай?
— Спасибо, — отвечает сухо.
Что делать! Видно, у нее такой день, ей не до меня. Вынимаю посуду из ванны, наполняю ее водой. Входит ощетинившаяся:
— Тебе кастрюли не мешают?
— Нет, — спокойно говорю я.
Я их на стиральную машину поставил. Ханна же не слепая.
— Видимо, нам с тобой уже и поговорить не о чем. — И она выходит.
Вот черт, ничего хорошего. Никакого удовольствия от ванны. Ну, в чем дело? В сексе? Снова секс? Может, кто-то звонил? Может, ей что-то сказали? Что? Веду себя как ягненок. Никаких женщин, никакого вранья, ничего, что могло бы скомпрометировать мою чистую совесть.
Выхожу из ванной комнаты, никакого удовольствия. Ханна сидит перед телевизором, на меня даже не смотрит.
— Спокойной ночи, — говорю.
Не отвечает. Подхожу и вижу: глаза на мокром месте, кто-то ее, бедняжку, обидел. Так почему не сказала?! Наверное, шеф отчитал, такое и со мной бывает. Или с Габрысей поссорилась. Или еще что-нибудь.
Стою как лапоть. Но надо же женщину успокоить, ну и сажусь рядом, обнимаю, а Ханна словно кий бильярдный проглотила.
— Ханночка, что случилось? — спрашиваю как можно более нежно.
— Ты меня больше не любишь…
Ну, это мы проходили.
Но видимо, надо повторить.
— Я-то тебя люблю. А ты что, с Габрысей поссорилась?
Крутит головой, нет, мол, и слезы глотает. Ладно, буду действовать, как мачо. Приподнимаю ее подбородок:
— А сейчас ты должна сказать, что случилось!
— Ты должен был кран в кухне заменить… — говорит она еле слышно.
О боги! Ну да, должен был, но забыл! Это что, грех?
— Почему же ты мне не напомнила, детка?
— Ты же видел, что я мою посуду в ванной.
Вот чего я действительно не выношу — домысливать что-то все время. Зачем мне это? Неужели нельзя было сразу сказать?
Вышел, и через десять минут кран был установлен. А Ханна расцвела:
— Почему сразу не сделал?
Если бы мог, сделал бы. Трудно разве? Но о кране я как раз забыл, поскольку думал о десяти тысячах, пропущенных в бухгалтерском отчете. Да что говорить! Вот попробуй этих женщин пойми, во всяком случае, Ханну.
В июне мы хотели взять отпуск и поехать в горы. На работе нужно составить графики отпусков. Спрашивают меня, когда я уезжаю, а я не знаю, потому что не согласовал с Ханной. Прихожу домой.
— Ханночка, когда мы едем?
— Когда? Что за идиотский вопрос? — Ханна примеряет брюки. — Когда у меня будет отпуск, тогда и поедем.
— А когда ты планируешь взять отпуск? — спрашиваю я спокойно, поедая чипсы со вкусом паприки.
— Когда с шефом поговорю, — объявляет она коротко и слегка раздраженно.
— А когда ты с ним поговоришь? — Я должен точно знать, ведь нужно составить этот чертов график отпусков.
— Когда он вернется из отпуска, — беззаботно отвечает она, застегивая брюки в поясе, и добавляет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Ну, а у нас с Ханной… У нас все в порядке, но я чувствую себя так, словно меня, мягко говоря, слегка надули.
Ну да, я любил женщин, особенно Ханну, но все изменилось. Как можно жить с кем-то, кто совершенно безрассуден? Кто усложняет все настолько, что попытка получения шестилетним ребенком из нулевки Нобелевской премии по физике даже после реформы школьного образования кажется сущей безделицей.
Идем к ее подруге на день рождения. Я от этого не в восторге, но, ради Бога, время от времени могу пойти на компромисс. Ханна закрылась с подружками на кухне, мужчин не пускают, кроме одного — бородатого жениха хозяйки.
Вижу, этот жених обнимает Ханну, тащит ее в комнату, шепчет ей что-то на ухо. Подхожу и вежливо спрашиваю:
— Ханночка, дорогая, тебе хорошо?
— Хорошо, — говорит он.
— Я не вас спрашиваю, — учтиво говорю я. — Если бы я хотел с кем-нибудь поговорить, то обязательно бы это сделал.
Ханна, покраснев, делает мне знаки, думает, что я не знаю, о чем речь. Бородатый, рассмеявшись и не убирая руки с плеча Ханны, интересуется:
— Что это жених такой ревнивый?
— Уберите руку. Ханна, можно тебя на минутку? — прошу я, не обращая внимания на то, что она залита румянцем. Надеюсь, она довольна, поскольку сбрасывает его руку, берет мою и заталкивает меня в ванную комнату.
— Какой стыд, как ты себя ведешь! Как ты можешь делать такую гадость Бартеку! Знаешь же, что мы друзья. Я не твоя собственность, у тебя нет ко мне уважения. Что это ты напридумывал? Зачем меня компрометируешь перед друзьями, за кого ты меня держишь? — И так далее, и тому подобное.
Одни крики и вопросы.
Не знаю, на какой вопрос отвечать, и вообще нужно ли что-то говорить? Молчу в недоумении и делаю вывод: РЕВНОСТЬ НЕ ДЕМОНСТРИРОВАТЬ.
Два дня прошли спокойно, без скандалов. Я решил сменить кран над раковиной. Ханна хотела со змейкой, потому что ей не так льется, высоко или низко, — хорошо, купил, снял старый, поменяю. Чего не сделаешь ради покоя любимой. Дальше по порядку.
В субботу собирался за это взяться, но мы пошли в кино. Воскресенье тоже не слишком удачный день для смены крана, в понедельник прихожу — Ханна уже дома, обед на столе, а она не разговаривает.
— Что-то случилось? — чутко спрашиваю я.
— Нет, с чего бы? — отвечает.
Ну, если все в порядке, а она просто не хочет разговаривать, ее дело. Человеку и помолчать иногда хочется.
— Вкусно, — расхваливаю я пироги. Пироги она отлично печет.
Не отходит.
— Какие у тебя планы на сегодня? — спрашивает. А голос у нее спокойный, как шепот океана после катастрофы танкера и разлития десяти миллионов тонн нефти.
— Мне надо с бумагами поработать, — говорю я. — Завтра заседание правления.
— Угу, — бурчит она, встает, убирает тарелки.
Ох, что-то не в порядке. Может, предменструальный синдром? Но если я спрошу, будет скандал. Не спрашиваю. Решаю выяснить и решить вопрос, может, у нее были какие-то планы.
— Ханночка, а что ты хотела? — спрашиваю я примирительно, ведь во время обеда разговор не клеился.
— Я? — поднимает на меня свои прелестные глазки и ледяным тоном продолжает: — Я от тебя могла чего-то хотеть?
Все в порядке, ничего не хочу, поработаю с бумагами. Слышу, в ванной что-то разбилось. Не могу сосредоточиться. Вхожу в ванную комнату, смотрю — там посуда, а Ханна так орудует, что ванна вот-вот треснет.
— Ханночка, я же вижу: что-то не так!
— Откуда? — спрашивает она. — Откуда такое предположение? Все так. Если у тебя завтра заседание правления, иди работай, пожалуйста, а я помою посуду! Ты мне мешаешь.
Ухожу, сажусь с бумагами. Да, ничего не скажешь, хороший вечер светит. Через два часа нахожу эту чертову ошибку, вздыхаю с облегчением — хотя бы с бумагами разобрался. Запятая не на месте была, ничего удивительного, что десяти тысяч не досчитались. Ханна смотрит телевизор. Завариваю себе чай, кричу из кухни:
— Будешь чай?
— Спасибо, — отвечает сухо.
Что делать! Видно, у нее такой день, ей не до меня. Вынимаю посуду из ванны, наполняю ее водой. Входит ощетинившаяся:
— Тебе кастрюли не мешают?
— Нет, — спокойно говорю я.
Я их на стиральную машину поставил. Ханна же не слепая.
— Видимо, нам с тобой уже и поговорить не о чем. — И она выходит.
Вот черт, ничего хорошего. Никакого удовольствия от ванны. Ну, в чем дело? В сексе? Снова секс? Может, кто-то звонил? Может, ей что-то сказали? Что? Веду себя как ягненок. Никаких женщин, никакого вранья, ничего, что могло бы скомпрометировать мою чистую совесть.
Выхожу из ванной комнаты, никакого удовольствия. Ханна сидит перед телевизором, на меня даже не смотрит.
— Спокойной ночи, — говорю.
Не отвечает. Подхожу и вижу: глаза на мокром месте, кто-то ее, бедняжку, обидел. Так почему не сказала?! Наверное, шеф отчитал, такое и со мной бывает. Или с Габрысей поссорилась. Или еще что-нибудь.
Стою как лапоть. Но надо же женщину успокоить, ну и сажусь рядом, обнимаю, а Ханна словно кий бильярдный проглотила.
— Ханночка, что случилось? — спрашиваю как можно более нежно.
— Ты меня больше не любишь…
Ну, это мы проходили.
Но видимо, надо повторить.
— Я-то тебя люблю. А ты что, с Габрысей поссорилась?
Крутит головой, нет, мол, и слезы глотает. Ладно, буду действовать, как мачо. Приподнимаю ее подбородок:
— А сейчас ты должна сказать, что случилось!
— Ты должен был кран в кухне заменить… — говорит она еле слышно.
О боги! Ну да, должен был, но забыл! Это что, грех?
— Почему же ты мне не напомнила, детка?
— Ты же видел, что я мою посуду в ванной.
Вот чего я действительно не выношу — домысливать что-то все время. Зачем мне это? Неужели нельзя было сразу сказать?
Вышел, и через десять минут кран был установлен. А Ханна расцвела:
— Почему сразу не сделал?
Если бы мог, сделал бы. Трудно разве? Но о кране я как раз забыл, поскольку думал о десяти тысячах, пропущенных в бухгалтерском отчете. Да что говорить! Вот попробуй этих женщин пойми, во всяком случае, Ханну.
В июне мы хотели взять отпуск и поехать в горы. На работе нужно составить графики отпусков. Спрашивают меня, когда я уезжаю, а я не знаю, потому что не согласовал с Ханной. Прихожу домой.
— Ханночка, когда мы едем?
— Когда? Что за идиотский вопрос? — Ханна примеряет брюки. — Когда у меня будет отпуск, тогда и поедем.
— А когда ты планируешь взять отпуск? — спрашиваю я спокойно, поедая чипсы со вкусом паприки.
— Когда с шефом поговорю, — объявляет она коротко и слегка раздраженно.
— А когда ты с ним поговоришь? — Я должен точно знать, ведь нужно составить этот чертов график отпусков.
— Когда он вернется из отпуска, — беззаботно отвечает она, застегивая брюки в поясе, и добавляет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47