Единственным признаком их веры осталась небольшая позолоченная менора, почти скрытая за семейными фотографиями на инкрустированном серванте в неоклассическом стиле.
Друзья и знакомые, приходившие сюда полюбоваться на новорожденного, безусловно сходились с родителями в том, что Михаила Левина ждет большое будущее. Однако ни Соня, ни Дмитрий, ни их друзья и представления не имели о том, насколько великое будущее ожидает ребенка. Прошло четыре года, прежде чем они заметили первые признаки того, что Миша Левин — прирожденный музыкант, пианист от Бога.
Первые четыре года их жизнь протекала как обычно, хотя большую часть своего времени они теперь посвящали сыну. Для Миши первые четыре года жизни разительно отличались от жизни других его сверстников. Его никогда не отдавали ни в какое государственное детское учреждение. Он всегда оставался в уютной домашней обстановке, окруженный нежной заботой и лаской. Если Соня и Дмитрий работали или одновременно давали концерт, кто-нибудь из друзей — художников или музыкантов, живших в этом же доме, — оставался с ребенком.
В тот памятный день, на четвертом году жизни сына, дома с ребенком оставался отец. Соня ушла за покупками. Стояла в длинных очередях за продуктами — теми немногими, что еще продавались в магазинах. Сначала Дмитрий подумал, что музыка звучит по радио. Потом вспомнил, что не включал его. Решил, что играют в соседней квартире, хотя и знал, что так может звучать только их рояль. В конце концов он отложил нотную тетрадь, которую в этот момент просматривал, и оглянулся. На стуле за роялем, свесив маленькие ножки, сидел Миша и играл одну из пьес Баха. Играл технически правильно, хотя и с большим напряжением: детские ручонки оказались еще слишком малы и слабы.
Несколько секунд Дмитрий от изумления не мог произнести ни слова.
— Миша… — прошептал он наконец.
Мальчик его не слышал, увлеченный игрой, с трудом дотягиваясь до нужных клавиш маленькими пальчиками.
— Миша!
Тот его не слышал. Дмитрий встал, подошел к роялю, осторожно положил руку на плечо сына. Откашлялся.
— Миша…
Ребенок поднял на отца сияющие глаза, улыбаясь счастливой, немного озорной улыбкой.
— Миша… как ты… когда ты этому научился?
— Не знаю, папа. Просто я смотрел и слушал.
Слезы подступили к глазам Дмитрия. Он внезапно осознал, чему только что стал свидетелем. Осознал все значение этой сцены… и ощутил благоговейный страх. Вся та ответственность, которую он постоянно ощущал перед сыном, не шла ни в какое сравнение с тем, что открылось ему сейчас. Бог одарил ребенка талантом, столь редким, столь драгоценным, что они с Соней должны пожертвовать ради этого всем, что у них есть.
Вернулась Соня. Уронила сумку с продуктами на пол, переводя глаза с сына на мужа и обратно, не в силах поверить своим глазам и ушам. Миша в это время переключился с Баха на Моцарта.
Когда прошел первый шок, Соня с мужем тихонько обсудили свое открытие. Потом подошли к роялю, сели рядом с Мишей, пытаясь понять, что он знает и умеет. Просидев с сыном за роялем больше часа, Соня поцеловала ребенка, после чего он ушел заниматься своими кубиками. Дмитрий и Соня долго решали, как лучше поступить с этим внезапно открывшимся даром сына, хотя в глубине души Соня точно знала, что им надо делать. Она вытерла слезы, обернулась к мужу. Откашлялась.
— Дима…
— Да, Соня?
По ее горящим глазам он понял, что у нее созрел план и ей просто не терпится поделиться с ним.
Она взяла его руку, заглянула в глаза.
— Дима, мы с тобой оба знаем, что у нас необыкновенный ребенок.
— Да, — вздохнул он. — Ты, как всегда, права. Но что же нам делать?
Она крепче сжала его руку. Глаза сверкнули отчаянной решимостью.
— Мы должны эмигрировать. Покинуть Россию, чтобы Миша мог получить такое образование, какое ему необходимо. Мы с тобой оба знаем, что он может получить его только в Нью-Йорке.
Дмитрий вздрогнул. Некоторое время сидел, не произнося ни слова.
— Ты испытываешь судьбу, Соня. Эмигрировать отсюда очень сложно.
— Но…
— Но… — Он сжал ее руку. — Ты, как всегда, права.
Соня почувствовала такое облегчение, что слезы хлынули из глаз. Вот почему она так полюбила Дмитрия Левина. Он не боится рисковать и никогда не боялся. На какие бы рискованные затеи они ни отваживались, она никогда не ощущала страха, потому что муж всегда был на ее стороне. Вот и сейчас она не сомневалась — Дмитрий будет поддерживать ее и Мишу до конца. Она бросилась ему на шею. Он крепко прижал ее к себе.
Наконец она оторвалась от него.
— Значит, решено. Немедленно начинаем добиваться выездных виз. Может быть, через год или два мы сможем уехать. Дмитрий снова обнял ее. Она мягко отстранилась.
— Возможно, вначале придется поехать в Израиль. Но это не имеет значения. Там тоже можно получить хорошее образование, для начала. А потом… кто знает… Оттуда до Нью-Йорка рукой подать. Она снова обняла мужа. Поцеловала в губы.
— Вот увидишь, у нас все получится. Все будет просто прекрасно. Я в этом уверена.
Дмитрий согласно кивал, думая про себя: все получится прекрасно… где-нибудь в ином мире. Вслух он, однако, сказал совсем другое:
— Конечно. Моя Соня, как всегда, права.
Глава 8
Шестнадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят второго года мир Левиных — Сони, Дмитрия и их сына — рухнул.
Снег и лед на московских улицах только начал таять после пяти долгих месяцев зимы. Этот день выдался ясным и солнечным. В воздухе появились первые признаки приближающейся весны, наполняя душу радостным волнением. Может быть, повести Мишу погулять в соседний парк? Или, того лучше, поехать на целый день па Ленинские горы?
Они не смогли сделать ни того ни другого.
Утром на лестнице, ведущей к их квартире, послышались тяжелые гулкие шаги. В дверь забарабанили тяжелым кулаком. Соня встревожено вскинула глаза на Дмитрия. Тот лишь пожал плечами, хотя сразу понял, в чем дело. Да… он сразу все понял. Молча поставил чашку с недопитым кофе, промокнул губы салфеткой, встал с места. Внутри все стянуло тугим комком страха, но он не подал вида. Ободряюще сжал плечо жены, прошел к двери, с улыбкой, словно примерзшей к губам.
— Что это, мама?
— Ничего, Миша. Ничего особенного, доедай завтрак.
Она взъерошила сыну волосы, придвинулась к нему ближе в инстинктивном стремлении защитить. Однако большие темные глаза ребенка следили за отцом.
Дмитрий отпер замок, открыл дверь. Перед ним стояли два чиновника в одинаковых дешевых темно-серых костюмах и коричневых кожаных дождевиках, с потертыми кожаными портфелями в руках. На лицах непрошеных гостей застыло выражение угрюмой непримиримости, типичное для советских бюрократов. Мелкие чиновники, которым доставляет удовольствие ощущение собственной власти над другими людьми, подумал Дмитрий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Друзья и знакомые, приходившие сюда полюбоваться на новорожденного, безусловно сходились с родителями в том, что Михаила Левина ждет большое будущее. Однако ни Соня, ни Дмитрий, ни их друзья и представления не имели о том, насколько великое будущее ожидает ребенка. Прошло четыре года, прежде чем они заметили первые признаки того, что Миша Левин — прирожденный музыкант, пианист от Бога.
Первые четыре года их жизнь протекала как обычно, хотя большую часть своего времени они теперь посвящали сыну. Для Миши первые четыре года жизни разительно отличались от жизни других его сверстников. Его никогда не отдавали ни в какое государственное детское учреждение. Он всегда оставался в уютной домашней обстановке, окруженный нежной заботой и лаской. Если Соня и Дмитрий работали или одновременно давали концерт, кто-нибудь из друзей — художников или музыкантов, живших в этом же доме, — оставался с ребенком.
В тот памятный день, на четвертом году жизни сына, дома с ребенком оставался отец. Соня ушла за покупками. Стояла в длинных очередях за продуктами — теми немногими, что еще продавались в магазинах. Сначала Дмитрий подумал, что музыка звучит по радио. Потом вспомнил, что не включал его. Решил, что играют в соседней квартире, хотя и знал, что так может звучать только их рояль. В конце концов он отложил нотную тетрадь, которую в этот момент просматривал, и оглянулся. На стуле за роялем, свесив маленькие ножки, сидел Миша и играл одну из пьес Баха. Играл технически правильно, хотя и с большим напряжением: детские ручонки оказались еще слишком малы и слабы.
Несколько секунд Дмитрий от изумления не мог произнести ни слова.
— Миша… — прошептал он наконец.
Мальчик его не слышал, увлеченный игрой, с трудом дотягиваясь до нужных клавиш маленькими пальчиками.
— Миша!
Тот его не слышал. Дмитрий встал, подошел к роялю, осторожно положил руку на плечо сына. Откашлялся.
— Миша…
Ребенок поднял на отца сияющие глаза, улыбаясь счастливой, немного озорной улыбкой.
— Миша… как ты… когда ты этому научился?
— Не знаю, папа. Просто я смотрел и слушал.
Слезы подступили к глазам Дмитрия. Он внезапно осознал, чему только что стал свидетелем. Осознал все значение этой сцены… и ощутил благоговейный страх. Вся та ответственность, которую он постоянно ощущал перед сыном, не шла ни в какое сравнение с тем, что открылось ему сейчас. Бог одарил ребенка талантом, столь редким, столь драгоценным, что они с Соней должны пожертвовать ради этого всем, что у них есть.
Вернулась Соня. Уронила сумку с продуктами на пол, переводя глаза с сына на мужа и обратно, не в силах поверить своим глазам и ушам. Миша в это время переключился с Баха на Моцарта.
Когда прошел первый шок, Соня с мужем тихонько обсудили свое открытие. Потом подошли к роялю, сели рядом с Мишей, пытаясь понять, что он знает и умеет. Просидев с сыном за роялем больше часа, Соня поцеловала ребенка, после чего он ушел заниматься своими кубиками. Дмитрий и Соня долго решали, как лучше поступить с этим внезапно открывшимся даром сына, хотя в глубине души Соня точно знала, что им надо делать. Она вытерла слезы, обернулась к мужу. Откашлялась.
— Дима…
— Да, Соня?
По ее горящим глазам он понял, что у нее созрел план и ей просто не терпится поделиться с ним.
Она взяла его руку, заглянула в глаза.
— Дима, мы с тобой оба знаем, что у нас необыкновенный ребенок.
— Да, — вздохнул он. — Ты, как всегда, права. Но что же нам делать?
Она крепче сжала его руку. Глаза сверкнули отчаянной решимостью.
— Мы должны эмигрировать. Покинуть Россию, чтобы Миша мог получить такое образование, какое ему необходимо. Мы с тобой оба знаем, что он может получить его только в Нью-Йорке.
Дмитрий вздрогнул. Некоторое время сидел, не произнося ни слова.
— Ты испытываешь судьбу, Соня. Эмигрировать отсюда очень сложно.
— Но…
— Но… — Он сжал ее руку. — Ты, как всегда, права.
Соня почувствовала такое облегчение, что слезы хлынули из глаз. Вот почему она так полюбила Дмитрия Левина. Он не боится рисковать и никогда не боялся. На какие бы рискованные затеи они ни отваживались, она никогда не ощущала страха, потому что муж всегда был на ее стороне. Вот и сейчас она не сомневалась — Дмитрий будет поддерживать ее и Мишу до конца. Она бросилась ему на шею. Он крепко прижал ее к себе.
Наконец она оторвалась от него.
— Значит, решено. Немедленно начинаем добиваться выездных виз. Может быть, через год или два мы сможем уехать. Дмитрий снова обнял ее. Она мягко отстранилась.
— Возможно, вначале придется поехать в Израиль. Но это не имеет значения. Там тоже можно получить хорошее образование, для начала. А потом… кто знает… Оттуда до Нью-Йорка рукой подать. Она снова обняла мужа. Поцеловала в губы.
— Вот увидишь, у нас все получится. Все будет просто прекрасно. Я в этом уверена.
Дмитрий согласно кивал, думая про себя: все получится прекрасно… где-нибудь в ином мире. Вслух он, однако, сказал совсем другое:
— Конечно. Моя Соня, как всегда, права.
Глава 8
Шестнадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят второго года мир Левиных — Сони, Дмитрия и их сына — рухнул.
Снег и лед на московских улицах только начал таять после пяти долгих месяцев зимы. Этот день выдался ясным и солнечным. В воздухе появились первые признаки приближающейся весны, наполняя душу радостным волнением. Может быть, повести Мишу погулять в соседний парк? Или, того лучше, поехать на целый день па Ленинские горы?
Они не смогли сделать ни того ни другого.
Утром на лестнице, ведущей к их квартире, послышались тяжелые гулкие шаги. В дверь забарабанили тяжелым кулаком. Соня встревожено вскинула глаза на Дмитрия. Тот лишь пожал плечами, хотя сразу понял, в чем дело. Да… он сразу все понял. Молча поставил чашку с недопитым кофе, промокнул губы салфеткой, встал с места. Внутри все стянуло тугим комком страха, но он не подал вида. Ободряюще сжал плечо жены, прошел к двери, с улыбкой, словно примерзшей к губам.
— Что это, мама?
— Ничего, Миша. Ничего особенного, доедай завтрак.
Она взъерошила сыну волосы, придвинулась к нему ближе в инстинктивном стремлении защитить. Однако большие темные глаза ребенка следили за отцом.
Дмитрий отпер замок, открыл дверь. Перед ним стояли два чиновника в одинаковых дешевых темно-серых костюмах и коричневых кожаных дождевиках, с потертыми кожаными портфелями в руках. На лицах непрошеных гостей застыло выражение угрюмой непримиримости, типичное для советских бюрократов. Мелкие чиновники, которым доставляет удовольствие ощущение собственной власти над другими людьми, подумал Дмитрий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87