Стиви не смогла разглядеть ловушку.
– Ладно, – ответила она. – Давай.
– Ну, – начала Дени неторопливо и с преувеличенной вежливостью. – Я уверена, что ты простишь мне, если я не права, но сдается мне, что ты не выполняешь сама то, что проповедуешь, Стиви. Если ты считаешь, что я нахожусь в такой плохой форме из-за того, что не могу нормально общаться с мужчинами, то как получилось, что ты одна? Почему ты считаешь себя такой умудренной в вопросах брака и отношениях между людьми, если ты все время одна? Или ты считаешь, что вышла замуж за Оазис… – продолжала она с улыбкой.
Стиви почувствовала себя так, словно получила пощечину.
– Мы собрались сюда не для того, чтобы обсуждать мою жизнь, Дени, – вяло возразила она.
– Почему бы и нет? – настаивала Дени. – Мы тут должны говорить то, что думаем. Ты ведь не просто бездушный автомат, правда, Стиви? Или это не так?
– Хватит, – вмешалась Ливи, и ее личная неприязнь к Дени вылилась наружу. – Тут тебе не одно из твоих дешевых интервью, сейчас ты говоришь с моей подругой. Если бы ты знала Стиви так, как я, ты бы не стала задавать такой вопрос. Любви в ее сердце хватит на весь мир.
Дени подняла кверху руки с торжествующим смехом:
– Вот-вот, я об этом и говорю. Люди, которые любят весь мир, находят это занятие гораздо более простым, чем любить одного отдельного человека.
Стиви сидела на своем стуле, и ей хотелось лишь одного – убежать и спрятаться. Уже давно не испытывала она сама то, чему подвергала других каждый день, но теперь она очень отчетливо поняла, что такое горячий стул. Все они ждали, что она заговорит, произнесет ту голую правду, на которую делала всегда такую ставку. Но как могла она сделать это прямо сейчас, когда сама еще не понимала, что к чему? Воспоминания об упреках Бена нахлынули на нее, а еще намять о Ли. А над всем этим нависала длинная, темная тень Адмирала.
– Что, проглотила свой язык? – издевалась на дней Дени. – Ты ведь никогда не позволяешь другим уходить отмолчавшись.
– Я знаю, – спокойно признала Стиви, чувствуя стыд за свою растерянность. – Я просто не знаю, что сказать.
– Отговорки! – неодобрительно заявила Френси. – Паршивые отговорки!
Да, подумала Стиви, именно это я и делаю. И все же она чувствовала, что другого выбора у нее нет. Как сможет она сейчас объяснить, почему она до сих пор одна, не упоминая о Ли, не признавшись, как отчаянно скучала без него… или не признавшись, почему не может быть с ним вместе?

КНИГА ПЯТАЯ
1
Медицинский центр в Бельвю. Зима 1972 года
Бывает ли на свете что-нибудь хуже, чем это? Ты связана, как животное, тебя кормят против твоей воли, ты ничего не слышишь, кроме звуков смятения и отчаяния час за часом. Стиви возненавидела наркотики, которые ей постоянно вводили как успокоительное средство. Странно, думала она в моменты прояснения; если прежде она продавала свое тело ради этих путешествий в забвение, то теперь ей ничего так не хотелось, как возможности думать, прикидывать, как бы ей, ради всех святых, освободиться.
Я ошибалась, сказала она себе, слушая чей-то бессвязный лепет, произносивший алфавит на фоне приступов маниакального смеха. Я-то думала, что моя жизнь была очень плохой, но ведь здесь хуже, гораздо хуже. Пол бессовестно использовал ее, позволял катиться в пропасть, и она разрешала ему это, пока он снабжал ее наркотиками и спиртным, которые давали ей возможность не встречаться лицом к лицу с некой персоной, от которой она не могла убежать, – со Стиви Найт. И теперь она тосковала по всем тем вещам, которые прежде отбрасывала либо принимала как должное, – свободе двигаться, выбирать, что есть, или же, когда просыпалась, четко мыслить и, самое важное, быть хозяйкой своей жизни. Возможно, в тюрьме было бы лучше, думала она; по крайней мере, в тюрьме ты все-таки можешь свободно пользоваться мозгом, А тут они старались отобрать у нее свободу, вместе с режущими предметами, шнурками от ботинок и всем остальным, что могло способствовать побегу, пусть даже недалеко. И как это случилось со мной? – спрашивала она себя. Как волшебный, невероятный мир Милой Стиви Найт превратился в кошмар, от которого не было пробуждения?
– Ты можешь вспомнить, как ты себя ранила? – спросил молодой психиатр, занимавшийся ее делом, – одним из шестидесяти в его ящике. – Можешь ты мне рассказать, что было у тебя на уме, когда ты ударила кулаками по зеркалу?
– А ты можешь мне сказать, как выбраться отсюда? – резко спросила Стиви, чувствуя себя пленной. – Мне не нужен лекарь. Все, что мне требуется, – это свобода.
– Стиви, – мягко взывал к ней доктор, и его голос был хрипловатым от усталости. – Ты только вредишь себе своей враждебностью. Мы хотим тебе помочь исправиться.
– Я не сумасшедшая, – упрямилась она. – Мне здесь не место.
– Никто и не считает тебя сумасшедшей, – мягко сказал он. – Но что ты устроила – сама порезалась, набрасывалась на людей, пытавшихся остановить тебя, – ты ведь не всегда себя так ведешь, правда?
Стиви хмыкнула:
– Мое обычное поведение, как ты его называешь, было изрядно диким, так что не нужно судить по нему…
Психиатр уставился на Стиви, молча приглашая ее продолжать. Но что еще могла она сказать? Как еще могла она убедить этого незнакомца, что не пыталась убить себя, когда сама почти не могла вспомнить – не говоря уж о том, чтобы объяснить, – что она делала?
– Тогда помоги мне понять, Стиви, – сказал психиатр, когда понял по насупленному виду Стиви, что она не намерена говорить. – Помоги мне поверить, что ты не собираешься снова причинить себе вред – либо кому-нибудь еще.
Его слова дошли до Стиви. Возможность выбраться отсюда зависела от того, сумеет ли она всем доказать, что может вести себя хорошо, не выкидывать никаких фокусов и делать в точности то, что от нее требуют. Что ж, с горечью подумала она, буду паинькой; годы жизни с Адмиралом хорошо подготовили ее к этому.
– Ладно, док, – сказала она со вздохом, – я пила и глотала пилюли. Это было глупо, согласна, но я находилась в депрессии. И в канун Нового года…
Молодой доктор подбадривал ее кивками, и Стиви продолжала свое повествование, глядя в его усталое лицо, ища в нем подтверждения, что она на правильной дороге, на той самой, что ведет через двери с двойным запором в мир, полный жизнью… где она сможет делать все, что ей угодно.
Свет, который просачивался через покрытые грязной коркой окна, был неизменно серым – темным или светлым, в зависимости от времени суток и погоды, но тем не менее серым. Стиви записала об этом в маленький блокнот, который заработала себе десятью днями хорошего поведения. Она сделала это без какой-то особой цели, просто хотела себе напомнить, что нормальная в этом заброшенном месте, где нормальность, душевное здоровье были гораздо более относительными, чем на воле, и измерялись такими стандартами, как чистое лицо, причесанные волосы и способность произнести четко несколько связанных предложений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137