Топазовые глаза Дени сощурились, и в какой-то момент она была похожа на тигрицу, готовую к прыжку.
– Ты, – прошептала она, – ты та самая… женщина, о которой он никогда не желал говорить…
Стиви не смогла этого отрицать.
– Вы дурачили меня, – закричала Дени со злобой, – вы оба… делали вид, что хотите помочь, а ты сама все время хотела заполучить его обратно. Ты хотела меня навсегда здесь запереть, босс-леди? Вот что ты…
– Все совсем не так, – перебила Стиви. – Ли заботится о тебе…
– Заткнись! – закричала Дени. – Заткни свою лживую пасть и убирайся из моей комнаты! – Она вытолкнула Стиви в коридор и с грохотом захлопнула дверь. Через секунду ярость на лице Дени сменилась улыбкой чеширского кота. Только подожди, думала она, подожди до завтра. Пусть эта сучка думает, что вышвыривает меня отсюда… Завтра я отомщу мисс Всемогущей Стиви Найт. Если Дени Викерс пройдется насчет Оазиса, никто мало-мальски уважающий себя больше носу сюда не покажет.
Гнев Стиви испарился; не успела она добраться до дома, на его месте появилось ощущение большого личного промаха. Рухнув на постель, она отчаянно старалась хоть что-то придумать. Неважно, что она думала насчет Дени, тем не менее она не имела права терять над собой контроль, выгонять ее в приступе гнева, угрожать Бог знает чем! Но что же ей делать, когда на карту поставлено гораздо больше, чем ее собственное счастье? Насколько можно судить по всей деятельности Дени, она сделает именно то, что обещала, – и сломает жизни всех женщин, которые доверились Оазису. Она любой ценой обеспечит себе продолжение карьеры, не задумавшись ни на минуту, повысит свой рейтинг за счет инфарктов других.
Но разве это не доказывает, в каком отчаянном положении Дени находится? – спросила себя Стиви. Слишком хорошо помнит она то время, когда сама пребывала в злобе и тревоге, готовая нанести удар всякому, кто слишком неосторожно приблизится к ней. Я должна помочь ей, подумала Стиви. Ведь должен же существовать путь к ней, хоть я пока и не нашла его.
На следующее утро в десять часов Оазис оказался в осаде, окруженный ордами телерепортеров и журналистов из газет, их автомобили и фургоны загородили подъезд к Оазису, а кинокамеры и прочее оборудование были расставлены у ворот, так что невозможно было ни войти, ни выйти, чтобы человека не забросали вопросами.
Мгновенно мобилизовавшись при виде такой угрозе, Стиви пыталась прогнать их. Словно пионер-поселенец во время оно, она храбро встретила атакующих, стараясь не спасовать.
– Это частная собственность, – говорила она, – и вы не имеете права здесь находиться. Не будет никаких заявлений и интервью… забирайте ваше добро и уезжайте!
– Это верно, что Энн Гарретсон одна из ваших пациенток? – выкрикнул кто-то из репортеров.
– Я не намерена обсуждать с вами ни одну из моих «путниц». Если вы не уедете через пятнадцать минут, я вызову полицию.
Угроза не была услышана. Бывалые журналисты научились ее игнорировать. Портативная телекамера нацелилась на Стиви.
– Это верно, что Энн Гарретсон пыталась покончить с собой, прежде чем попала сюда? – спросил Фрэнк Лестер. – Верно, что ее брак находится под угрозой?
Застыв под укрытием ближайшего бельведера на крыше дома, Дени Викерс дрожала от ярости, ощущая горечь предательства. Это должен был быть ее звездный час, ее шоу, а теперь оно стало торжеством Фрэнка Лестера; этот грязный, двуличный ублюдок присвоил себе ее плоды. Ладно, думала она, может, она и совершала ошибку, делая ему подачу слишком часто, но теперь, похоже, ей нужно было самой доканчивать работу. Без Дени Викерс, без ее информации, сделанной изнутри, Фрэнк был ничто, нуль. Ей нужно хватать ближайший самолет и лететь в Нью-Йорк… оставить всех этих клоунов лежать в пыли, пока она самолично подает этот материал. Дени Викерс будет снова на коне… а Фрэнк окажется в числе безработных.
Из своего убежища внутри Оазиса Энн наблюдала со все возраставшим отчаянием за самым ужасным кошмаром в ее жизни. Стиви, казалось, проигрывала. – Против ее просьб и угроз репортеры казались сворой одичавших собак, почуявших кровь… кровь Хэла, и готовы были терзать его, ее, пока не останется ни клочка.
– Они не уезжают, – говорила она Канде. – Они не собираются оставить меня в покое.
– Тогда выйди к ним сама, девочка, – настаивала Канта. – Хватит тут прятаться как испуганный кролик.
– Но тогда они узнают… – сказала Энн почти шепотом. – Они тогда все узнают…
– Ни хрена они не знают, – заявила неодобрительно Канда, – но они уж точно наплетут чего угодно, будешь ты с ними говорить или нет. Покажи им, кто ты такая, Энн. Будь гордой, – уговаривала она, положив руку на плечо Энн.
Этот жест задел за струну узнавания… о другой женщине, важной и влиятельной, которая старалась поделиться с ней своей силой, которая уговаривала Энн бороться с пристрастием, уже диктовавшим свои условия.
– Не нужно стыдиться себя, – продолжала Канда. – Мне известно, каково это… это разъедает тебя изнутри, заставляет ощущать себя ничтожеством… не нужно тебе этого, Энн. Выйди отсюда и покажи всем, что такое настоящая первая леди.
– Не знаю, смогу ли я.
– Точно сможешь. Только ставь одну ногу перед другой и не торопись.
И в первый раз с тех пор, как началась политическая карьера Хэла, Энн Гарретсон приняла самостоятельное политическое решение. Она встретится с прессой – одна.
Обе женщины прошли через арочный вход и предстали перед безжалостными объективами теле– и кинокамер. Увидев Энн, Стиви раскинула руки, как бы защищая ее, от вспышек юпитеров и гула требовательных голосов.
– Все в порядке, Стиви, – заявила Энн со спокойствием, несмотря на холодный узел страха в животе. – Эти люди приехали ради меня… и теперь мы им расскажем, что они хотят знать, и отпустим домой.
Ее появление вызвало шквал вопросов. Энн выставила вперед руку, как это часто делал Хэл. Жест требовал тишины, и Энн дала ясно понять, что не намерена говорить, пока не станет тихо. Голоса стихли как по волшебству.
– Леди и джентльмены из прессы, – сказала она, – мое имя Энн Фаррелл Гарретсон, и я попала под власть наркотиков… а теперь почти поправилась, благодаря Стиви Найт и Оазису. Это делает меня похожей на десятки миллионов американцев, с той лишь разницей… что мой супруг слуга общества. В прошлом многие из вас сообщали о его достижениях. И я надеюсь, что вы не поддадитесь теперь искушению замарать его честное имя ради громкой истории.
Но если вы это и сделаете, – продолжала она, и ее голос окреп, – то я надеюсь, что американская публика докажет, что вы ошибаетесь. Сенатор Хэл Гарретсон будет по-прежнему бороться за то, во что верит, – а также и я! Мое сражение против наркотиков – только начало, – сказала она, оглашая идею, которая недавно родилась у нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137