Разве не правда, что мы с тобой мечтаем о собственных детях?
– Да, конечно, Питер. Я совсем запуталась и не знаю, что говорю.
– Так что давай действовать. – Он просунул руку под ее ночную рубашку. – Давай не откладывать это в долгий ящик. Как только ты забеременеешь, все забудется. Она примирится с Дженни и с нами тоже. Особенно если у нее будет внук, которому она передаст текстильную компанию «Хобарт».
Чарли обняла и поцеловала Питера долгим поцелуем, отвечая на его ласки.
– Блестящая идея, мистер Хобарт, – шепнула она.
– А пока, – тоже шепотом заметил Питер, – постарайся все-таки завоевать симпатии матери.
Чарли вздрогнула.
– Нет, Питер, из этого точно ничего не выйдет.
– А ты попробуй. Ты умная, красивая, привлекательная. Если ты перестанешь бегать от матери, а покажешь себя с лучшей стороны, я уверен, она полюбит тебя так же, как я.
– Я не знаю, с чего начать.
– А ты хорошенько подумай.
Но в глубине души Чарли не верила, что когда-нибудь Элизабет Хобарт примирится с ней и с Дженни.
Целых два года Чарли безуспешно пыталась забеременеть. Гинеколог объяснил, что у нее загиб матки, это уменьшало ее шансы иметь ребенка, но не лишало надежды.
– Расслабьтесь, – советовал ей врач.
– Расслабься, – твердила ей мать после того, как Чарли все ей рассказала. – У меня тоже загиб матки. И шестеро детей.
Но Чарли не могла расслабиться. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что новый день принесет перемены и что ее жизнь станет такой, какой она виделась ей в мечтах. Каждый вечер Чарли молилась, чтобы завтра Элизабет Хобарт смягчилась и сказала ей хотя бы одно доброе слово. Но Чарли напрасно ожидала добрых слов, она их так и не услышала и в конце концов пришла к выводу, что ей все-таки следует благодарить судьбу: как и предсказывал Питер, Элизабет не пошла дальше обвинений. Если холодный взгляд и равнодушие были оружием, с помощью которого Элизабет пыталась запугать невестку, то Чарли готова была терпеть эту пытку. Питер и Дженни стоили такой жертвы.
Пока Питер проводил почти все время в конторе или путешествовал по всему свету, Чарли заботилась о Дженни. Она восхищалась тем, как стремительно росла дочь, какими крепкими и быстрыми стали ее ножки, какой доброй и доверчивой сделалась ее улыбка, какими нежными и ласковыми были ее объятия. Когда Дженни исполнился год, она начала ходить. А очень скоро после этого начала говорить. «Мама» было самым первым ее словом.
Восторг Чарли омрачался лишь тем, что Дженни действительно была совсем не похожа на ту женщину, которую называла мамой, и на своего отца Питера. Чарли грезила о том дне, когда на свет появится их собственное дитя, их плоть и кровь, плод их взаимной любви, а не их любви к Марине.
Однажды, холодным осенним утром 1982 года, Чарли медленно прогуливалась с Дженни, держа ее за руку и приноравливаясь к неровным коротеньким детским шажкам. Они гуляли по парку вокруг особняка и, как всегда, зашли на конюшню. «Лошадка» было любимым словом маленькой Дженни.
Из всех времен года Чарли особо выделяла осень, с ее пожелтевшей душистой сухой листвой, напоминающей ей о чудесных днях в колледже, о веселье и трогательной дружбе, которые она делила с Мариной и Тесс. Она погрузилась в воспоминания о подругах, об их долгих беседах и ужинах с холодной пиццей и не заметила, как их догнал Питер.
– Как сегодня поживают мои прекрасные дамы? – спросил он и поцеловал в щеку сначала Чарли, а потом Дженни.
– Лошадка, – немедленно отозвалась Дженни.
Питер рассмеялся и повернулся к Чарли.
– Мне придется уехать на несколько дней, – сказал он.
– Как, опять?
Казалось, Питер больше отсутствовал, чем присутствовал, словно Элизабет намеренно старалась их разлучить и лишить нормальной спокойной жизни, словно ее целью было постоянно держать их в напряжении.
– Что поделаешь, любимая. Работа есть работа.
Чарли поправила бархатную шапочку на голове Дженни.
– Чем больше ты отсутствуешь, тем меньше у меня шансов забеременеть.
– Ты помнишь, что сказал доктор. Тебе следует расслабиться.
– Как я могу расслабиться, если ты оставляешь меня здесь одну.
– Ты здесь не одна.
Чарли не стала напоминать Питеру, что, за исключением Дженни, она здесь все равно что одна. Уже не раз Чарли спрашивала себя, а не допустила ли она ошибку, не уступив Элизабет тогда, два года назад. Взяв Дженни за руку, Чарли двинулась дальше.
– Я вернусь в конце недели! – крикнул ей вслед Питер.
Чарли кивнула, но не могла заставить себя обернуться и посмотреть ему вслед. Как не могла и посмотреть вперед, на череду предстоящих пустых дней без Питера, пустых дней в особняке Хобартов, где она была не больше чем пленницей.
Она услышала, как Питер бегом догоняет их.
– А почему бы тебе не навестить своих в Питсбурге?
– Нет. Отец с матерью сейчас оба работают.
Чарли не посмела сказать Питеру, что она просто не решается ехать домой: ведь в семье О’Брайанов ее, не в пример другим детям, считали хорошо устроенной. Она не могла огорчить родителей и услышать от них: «Мы же тебе говорили». Чарли взяла Дженни на руки.
– Я тебе скажу, что мне нужно, Питер. Мне нужна работа.
– Зачем тебе работа, когда она у тебя есть. Ты воспитываешь Дженни.
Чарли промолчала.
– Так как, продержишься тут без меня?
– Как всегда, Питер.
Он рассмеялся невеселым смехом.
– Иногда я опасаюсь, что вернусь и найду два трупа: вы с матерью задушили друг друга.
– Твоя мать не подходит ко мне настолько близко, чтобы я могла совершить подобное преступление.
– Послушай, Чарли, может, ты еще раз постараешься...
Чарли остановилась у загона, где конюх прогуливал стройную гнедую кобылу. Элизабет держала полдюжины лошадей, хотя сама на конюшне никогда не показывалась. Она не интересовалась лошадьми, но не жалела денег на их содержание и щедро награждала удачливых наездников за выигранные призы на состязаниях, на которых тоже никогда не присутствовала. Чарли считала, что вся эта показуха свидетельствует о холодном и расчетливом уме Элизабет Хобарт.
Молодая женщина следила за бегом кобылы и раздумывала над тем, сколько призов ей надо выиграть, чтобы не очутиться на бойне.
– Почему именно я должна постараться, Питер? Почему всегда виновата я?
– Мать стареет, – ответил Питер, положив ей руку на плечо. – Ей труднее уступать.
Чарли молчала.
– Попробуй еще раз, любимая. Прошу тебя, сделай это для меня.
– Я уже пробовала, Питер. Я пробую уже целых два года.
Питер снова поцеловал Чарли.
– Я все знаю. Я знаю, как нелегко тебе приходится.
– Да, нелегко, – подтвердила Чарли. – Еще как нелегко.
Питер представления не имел, как ей было нелегко. Чарли по опыту знала, что, когда он был в отъезде, ей лучше всего есть в своей комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Да, конечно, Питер. Я совсем запуталась и не знаю, что говорю.
– Так что давай действовать. – Он просунул руку под ее ночную рубашку. – Давай не откладывать это в долгий ящик. Как только ты забеременеешь, все забудется. Она примирится с Дженни и с нами тоже. Особенно если у нее будет внук, которому она передаст текстильную компанию «Хобарт».
Чарли обняла и поцеловала Питера долгим поцелуем, отвечая на его ласки.
– Блестящая идея, мистер Хобарт, – шепнула она.
– А пока, – тоже шепотом заметил Питер, – постарайся все-таки завоевать симпатии матери.
Чарли вздрогнула.
– Нет, Питер, из этого точно ничего не выйдет.
– А ты попробуй. Ты умная, красивая, привлекательная. Если ты перестанешь бегать от матери, а покажешь себя с лучшей стороны, я уверен, она полюбит тебя так же, как я.
– Я не знаю, с чего начать.
– А ты хорошенько подумай.
Но в глубине души Чарли не верила, что когда-нибудь Элизабет Хобарт примирится с ней и с Дженни.
Целых два года Чарли безуспешно пыталась забеременеть. Гинеколог объяснил, что у нее загиб матки, это уменьшало ее шансы иметь ребенка, но не лишало надежды.
– Расслабьтесь, – советовал ей врач.
– Расслабься, – твердила ей мать после того, как Чарли все ей рассказала. – У меня тоже загиб матки. И шестеро детей.
Но Чарли не могла расслабиться. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что новый день принесет перемены и что ее жизнь станет такой, какой она виделась ей в мечтах. Каждый вечер Чарли молилась, чтобы завтра Элизабет Хобарт смягчилась и сказала ей хотя бы одно доброе слово. Но Чарли напрасно ожидала добрых слов, она их так и не услышала и в конце концов пришла к выводу, что ей все-таки следует благодарить судьбу: как и предсказывал Питер, Элизабет не пошла дальше обвинений. Если холодный взгляд и равнодушие были оружием, с помощью которого Элизабет пыталась запугать невестку, то Чарли готова была терпеть эту пытку. Питер и Дженни стоили такой жертвы.
Пока Питер проводил почти все время в конторе или путешествовал по всему свету, Чарли заботилась о Дженни. Она восхищалась тем, как стремительно росла дочь, какими крепкими и быстрыми стали ее ножки, какой доброй и доверчивой сделалась ее улыбка, какими нежными и ласковыми были ее объятия. Когда Дженни исполнился год, она начала ходить. А очень скоро после этого начала говорить. «Мама» было самым первым ее словом.
Восторг Чарли омрачался лишь тем, что Дженни действительно была совсем не похожа на ту женщину, которую называла мамой, и на своего отца Питера. Чарли грезила о том дне, когда на свет появится их собственное дитя, их плоть и кровь, плод их взаимной любви, а не их любви к Марине.
Однажды, холодным осенним утром 1982 года, Чарли медленно прогуливалась с Дженни, держа ее за руку и приноравливаясь к неровным коротеньким детским шажкам. Они гуляли по парку вокруг особняка и, как всегда, зашли на конюшню. «Лошадка» было любимым словом маленькой Дженни.
Из всех времен года Чарли особо выделяла осень, с ее пожелтевшей душистой сухой листвой, напоминающей ей о чудесных днях в колледже, о веселье и трогательной дружбе, которые она делила с Мариной и Тесс. Она погрузилась в воспоминания о подругах, об их долгих беседах и ужинах с холодной пиццей и не заметила, как их догнал Питер.
– Как сегодня поживают мои прекрасные дамы? – спросил он и поцеловал в щеку сначала Чарли, а потом Дженни.
– Лошадка, – немедленно отозвалась Дженни.
Питер рассмеялся и повернулся к Чарли.
– Мне придется уехать на несколько дней, – сказал он.
– Как, опять?
Казалось, Питер больше отсутствовал, чем присутствовал, словно Элизабет намеренно старалась их разлучить и лишить нормальной спокойной жизни, словно ее целью было постоянно держать их в напряжении.
– Что поделаешь, любимая. Работа есть работа.
Чарли поправила бархатную шапочку на голове Дженни.
– Чем больше ты отсутствуешь, тем меньше у меня шансов забеременеть.
– Ты помнишь, что сказал доктор. Тебе следует расслабиться.
– Как я могу расслабиться, если ты оставляешь меня здесь одну.
– Ты здесь не одна.
Чарли не стала напоминать Питеру, что, за исключением Дженни, она здесь все равно что одна. Уже не раз Чарли спрашивала себя, а не допустила ли она ошибку, не уступив Элизабет тогда, два года назад. Взяв Дженни за руку, Чарли двинулась дальше.
– Я вернусь в конце недели! – крикнул ей вслед Питер.
Чарли кивнула, но не могла заставить себя обернуться и посмотреть ему вслед. Как не могла и посмотреть вперед, на череду предстоящих пустых дней без Питера, пустых дней в особняке Хобартов, где она была не больше чем пленницей.
Она услышала, как Питер бегом догоняет их.
– А почему бы тебе не навестить своих в Питсбурге?
– Нет. Отец с матерью сейчас оба работают.
Чарли не посмела сказать Питеру, что она просто не решается ехать домой: ведь в семье О’Брайанов ее, не в пример другим детям, считали хорошо устроенной. Она не могла огорчить родителей и услышать от них: «Мы же тебе говорили». Чарли взяла Дженни на руки.
– Я тебе скажу, что мне нужно, Питер. Мне нужна работа.
– Зачем тебе работа, когда она у тебя есть. Ты воспитываешь Дженни.
Чарли промолчала.
– Так как, продержишься тут без меня?
– Как всегда, Питер.
Он рассмеялся невеселым смехом.
– Иногда я опасаюсь, что вернусь и найду два трупа: вы с матерью задушили друг друга.
– Твоя мать не подходит ко мне настолько близко, чтобы я могла совершить подобное преступление.
– Послушай, Чарли, может, ты еще раз постараешься...
Чарли остановилась у загона, где конюх прогуливал стройную гнедую кобылу. Элизабет держала полдюжины лошадей, хотя сама на конюшне никогда не показывалась. Она не интересовалась лошадьми, но не жалела денег на их содержание и щедро награждала удачливых наездников за выигранные призы на состязаниях, на которых тоже никогда не присутствовала. Чарли считала, что вся эта показуха свидетельствует о холодном и расчетливом уме Элизабет Хобарт.
Молодая женщина следила за бегом кобылы и раздумывала над тем, сколько призов ей надо выиграть, чтобы не очутиться на бойне.
– Почему именно я должна постараться, Питер? Почему всегда виновата я?
– Мать стареет, – ответил Питер, положив ей руку на плечо. – Ей труднее уступать.
Чарли молчала.
– Попробуй еще раз, любимая. Прошу тебя, сделай это для меня.
– Я уже пробовала, Питер. Я пробую уже целых два года.
Питер снова поцеловал Чарли.
– Я все знаю. Я знаю, как нелегко тебе приходится.
– Да, нелегко, – подтвердила Чарли. – Еще как нелегко.
Питер представления не имел, как ей было нелегко. Чарли по опыту знала, что, когда он был в отъезде, ей лучше всего есть в своей комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109