Скажи мне, Ким. Скажи, Алекс».
– Чем же так необычна была та ночь?
– Я впервые провела ее с мальчиком. Психиатра это позабавило бы, а? – Она выпрямилась. – Должно быть, я опьянела.
– Почему?
– Слишком много болтаю. – Она поежилась. – Что-то холодно.
– Я возьму одеяло.
* * *
Они спали рядом, чувствуя тепло друг друга под тонким одеялом, в то время как самолет пересекал звездный купол над Малой Азией. Он проснулся. Ее плечо было рядом, ее волосы щекотали ему шею.
– Что ты собираешься делать в Афинах? – пробормотала она в полусне.
Он не ответил. Самолет снижался, погружаясь в рассвет, гасли рассыпанные огни Анатолии, и ярко-красные отблески озарили безмятежную зыбь Эгейского моря. «Еще двадцать два дня! Она бы мне поверила?» Сквозь иллюминатор он видел, как расползавшаяся дымка постепенно принимала очертания Афин. Город напоминал гигантского спрута, окутанного чернильными испарениями.
Глава 8
Со спрятанным под рубашкой кожаным мешочком тибетца он стоял, превозмогая боль, в очереди на таможенный контроль.
– Ты не боишься, что они найдут то, что ты прячешь?
– Тссс!
– Нет?
– Тихо!
– Я вижу, что ты относишься к тому типу мужчин, которым нужна послушная жена.
– Я вообще не хочу никакой жены.
– Ну-ну. Не всегда получается так, как хочется.
– У Вас нет багажа? – таможенник смотрел своими водянистыми испытующими глазами.
– Нет, – сказал Коэн.
– Сколько Вы пробудете в Греции?
– Несколько дней.
– У Вас есть на это деньги? – Взгляд таможенного инспектора скользнул по одежде Коэна. – Каждый иностранец, выезжающий в Грецию, должен иметь определенное количество денег на свое пребывание.
– У меня здесь есть друзья, которые дадут мне денег. Инспектор снова взял паспорт Коэна.
– Вам придется подождать их здесь, у нас в офисе.
Она протиснулась вперед.
– Что случилось?
Инспектор мельком взглянул на нее.
– Вы вместе?
– Да. И у меня много денег. Хотите убедиться?
– Дайте ему пятьдесят долларов, тогда я пропущу его.
Коэн ждал, пока инспектор копался в ее белье и тетрадях. Она взяла его под руку, когда они вышли из здания аэропорта.
– Что у тебя с ногой? Он вернул деньги.
– Растянул.
– Тогда тебе нельзя ходить. – Она сунула ему деньги назад. – Я голодна, как тигрица. Накорми меня завтраком.
– На твои деньги?
– Почему бы нет? Покорми меня. – Она окликнула такси и подержала дверь, пока он устраивался на заднем сиденье. – Для еврея у тебя слишком иезуитская душа.
– О?
– О? – передразнила она. – Так реагируют священники на исповеди: «Прости меня, отче, я согрешил». – «О?» – «Да, отче, я вступил в связь с девственницей». – «О?» – это ни о чем не говорит.
– А о чем это должно говорить?
– Ты еврей?
– Мой отец был евреем. Он умер, когда мне было шесть лет. А моя мать была ирландкой, католичкой. Вскоре после его смерти мы покинули Ирландию и поехали к родственникам в Штаты. Через несколько лет мать там вышла замуж за американца. Я рос католиком.
– А какой же ты теперь веры?
– И той и другой. А может, никакой!
– Это как в «кошки-мышки» или «палач и жертва». Уф! Мне бы этого не хотелось.
Рана на колене невыносимо ныла.
– Так кто ты? – с раздражением спросил он.
– Я? – Она рассмеялась. – Если ты сам ответишь на этот вопрос, я готова любить тебя вечно. Мне бы самой хотелось это знать. – Она смотрела на пробегающие мимо убогие окрестности Афин. – Может, я только учусь познавать.
– Мы все время учимся познавать, но так ничего до конца и не познаем.
* * *
Возле кафе перед отелем «Британия» в неподвижном, наполненном смогом воздухе пахло кофе, узо и булочками Она бросила свой чемодан рядом со стулом.
– Здесь у них подают яичницу с беконом.
Положив свою больную ногу на стул, он пил узо, заказывая одну рюмку за другой. Она же наслаждалась яичницей, булочками, лепешками с лимоном, джемом, беконом оливками, испанским омлетом и еще лепешками с беконом запивая все каппучино из наполненных доверху чашек, которые оставляли на сером мраморном столе коричневые переплетенные круги.
Он пожевал кусочки льда и, поморщившись от боли, устроил поудобнее свою больную ногу.
– Я видел, как целая деревня неделю питалась меньшим, чем все это.
Она облизала вилку.
– Мне должно быть стыдно.
Он пожал плечами.
– Я сравниваю, а не осуждаю.
– Как сказал кто-то, если тебе нравится, то это хорошо, – улыбнулась она.
– Такая теория до добра не доведет.
– Так же, как и наоборот.
С улицы доносился шум машин и стук каблуков по тротуару. Он протер скатертью очки. «С каким бы удовольствием я прибил их одного за другим. Когда же я перешел черту между добром и злом? И что это за граница? Существуют ли вообще добро и зло?» Официант принес еще одну рюмку узо, и он выпил ее, не дожидаясь, пока тот отойдет.
– Принеси-ка лучше бутылку, – сказал он.
Она отодвинула свою тарелку.
– У тебя действительно болит нога?
Он приподнял бровь.
– Все меньше и меньше.
– Ну и что ты теперь собираешься делать? – Она вскинула голову.
– Что делать?
«Глупенькая, я жду Пола. Жду какого-нибудь знака, телеграммы, подсознательного сигнала, которого мне никогда не дождаться. Хоть бы что-нибудь дало мне знать, что ты жив. Пол, жив и идешь ко мне».
Она улыбнулась, теребя волосы.
– Да, именно теперь, когда ты выпил чуть ли не литр этого узо на завтрак и, насколько я понимаю, твоих денег едва хватит, чтобы добраться до Дельфы, не говоря уже о твоей больной ноге. Должна признаться, что я, как журналистка, сгораю от любопытства узнать, каковы же твои планы.
Он сдернул ногу со стула. Боли почти не чувствовалось.
– Ничего не планирую, а просто действую – вот и весь секрет.
– Секрет чего?
Он пожал плечами. Невероятная усталость, точно смог и уличный шум, придавила тело. Допив узо, он шлепнул себя по колену – стало намного лучше. Взяв ее ложку, он соскреб остатки сахара со дна ее кофейной чашечки и съел.
– Разве ты не голоден?
Он покачал головой, встал и тут же снова сел от резкой боли в ноге. «Что она хочет от меня?»
– Я пробуду в Афинах еще день-два, Клэр. Если я когда-нибудь буду в Брюсселе, я позвоню тебе.
– А почему бы тебе не позвонить мне здесь?
– Здесь?
– Конечно. Я еще не еду в Брюссель. Не в силах с тобой расстаться. – Она наклонилась вперед, положив руки на стол. – Смотри, ты же не можешь идти, у тебя нет денег.
– У меня здесь есть друзья.
– Давай возьмем такси и поедем к ним.
Сложив салфетку, она бросила ее на стол, собрала свои вещи и сделала знак официанту.
Ощущая пустоту внутри себя, он посмотрел на прядь волос, спускающуюся по ее щеке, и вдруг почувствовал внезапную благодарность, пораженный переменой в ее настроении. «Мне больно, Клэр, – подумал он. – Я заблудился в лабиринте, я всего боюсь, мне некуда пойти, не с кем поделиться».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Чем же так необычна была та ночь?
– Я впервые провела ее с мальчиком. Психиатра это позабавило бы, а? – Она выпрямилась. – Должно быть, я опьянела.
– Почему?
– Слишком много болтаю. – Она поежилась. – Что-то холодно.
– Я возьму одеяло.
* * *
Они спали рядом, чувствуя тепло друг друга под тонким одеялом, в то время как самолет пересекал звездный купол над Малой Азией. Он проснулся. Ее плечо было рядом, ее волосы щекотали ему шею.
– Что ты собираешься делать в Афинах? – пробормотала она в полусне.
Он не ответил. Самолет снижался, погружаясь в рассвет, гасли рассыпанные огни Анатолии, и ярко-красные отблески озарили безмятежную зыбь Эгейского моря. «Еще двадцать два дня! Она бы мне поверила?» Сквозь иллюминатор он видел, как расползавшаяся дымка постепенно принимала очертания Афин. Город напоминал гигантского спрута, окутанного чернильными испарениями.
Глава 8
Со спрятанным под рубашкой кожаным мешочком тибетца он стоял, превозмогая боль, в очереди на таможенный контроль.
– Ты не боишься, что они найдут то, что ты прячешь?
– Тссс!
– Нет?
– Тихо!
– Я вижу, что ты относишься к тому типу мужчин, которым нужна послушная жена.
– Я вообще не хочу никакой жены.
– Ну-ну. Не всегда получается так, как хочется.
– У Вас нет багажа? – таможенник смотрел своими водянистыми испытующими глазами.
– Нет, – сказал Коэн.
– Сколько Вы пробудете в Греции?
– Несколько дней.
– У Вас есть на это деньги? – Взгляд таможенного инспектора скользнул по одежде Коэна. – Каждый иностранец, выезжающий в Грецию, должен иметь определенное количество денег на свое пребывание.
– У меня здесь есть друзья, которые дадут мне денег. Инспектор снова взял паспорт Коэна.
– Вам придется подождать их здесь, у нас в офисе.
Она протиснулась вперед.
– Что случилось?
Инспектор мельком взглянул на нее.
– Вы вместе?
– Да. И у меня много денег. Хотите убедиться?
– Дайте ему пятьдесят долларов, тогда я пропущу его.
Коэн ждал, пока инспектор копался в ее белье и тетрадях. Она взяла его под руку, когда они вышли из здания аэропорта.
– Что у тебя с ногой? Он вернул деньги.
– Растянул.
– Тогда тебе нельзя ходить. – Она сунула ему деньги назад. – Я голодна, как тигрица. Накорми меня завтраком.
– На твои деньги?
– Почему бы нет? Покорми меня. – Она окликнула такси и подержала дверь, пока он устраивался на заднем сиденье. – Для еврея у тебя слишком иезуитская душа.
– О?
– О? – передразнила она. – Так реагируют священники на исповеди: «Прости меня, отче, я согрешил». – «О?» – «Да, отче, я вступил в связь с девственницей». – «О?» – это ни о чем не говорит.
– А о чем это должно говорить?
– Ты еврей?
– Мой отец был евреем. Он умер, когда мне было шесть лет. А моя мать была ирландкой, католичкой. Вскоре после его смерти мы покинули Ирландию и поехали к родственникам в Штаты. Через несколько лет мать там вышла замуж за американца. Я рос католиком.
– А какой же ты теперь веры?
– И той и другой. А может, никакой!
– Это как в «кошки-мышки» или «палач и жертва». Уф! Мне бы этого не хотелось.
Рана на колене невыносимо ныла.
– Так кто ты? – с раздражением спросил он.
– Я? – Она рассмеялась. – Если ты сам ответишь на этот вопрос, я готова любить тебя вечно. Мне бы самой хотелось это знать. – Она смотрела на пробегающие мимо убогие окрестности Афин. – Может, я только учусь познавать.
– Мы все время учимся познавать, но так ничего до конца и не познаем.
* * *
Возле кафе перед отелем «Британия» в неподвижном, наполненном смогом воздухе пахло кофе, узо и булочками Она бросила свой чемодан рядом со стулом.
– Здесь у них подают яичницу с беконом.
Положив свою больную ногу на стул, он пил узо, заказывая одну рюмку за другой. Она же наслаждалась яичницей, булочками, лепешками с лимоном, джемом, беконом оливками, испанским омлетом и еще лепешками с беконом запивая все каппучино из наполненных доверху чашек, которые оставляли на сером мраморном столе коричневые переплетенные круги.
Он пожевал кусочки льда и, поморщившись от боли, устроил поудобнее свою больную ногу.
– Я видел, как целая деревня неделю питалась меньшим, чем все это.
Она облизала вилку.
– Мне должно быть стыдно.
Он пожал плечами.
– Я сравниваю, а не осуждаю.
– Как сказал кто-то, если тебе нравится, то это хорошо, – улыбнулась она.
– Такая теория до добра не доведет.
– Так же, как и наоборот.
С улицы доносился шум машин и стук каблуков по тротуару. Он протер скатертью очки. «С каким бы удовольствием я прибил их одного за другим. Когда же я перешел черту между добром и злом? И что это за граница? Существуют ли вообще добро и зло?» Официант принес еще одну рюмку узо, и он выпил ее, не дожидаясь, пока тот отойдет.
– Принеси-ка лучше бутылку, – сказал он.
Она отодвинула свою тарелку.
– У тебя действительно болит нога?
Он приподнял бровь.
– Все меньше и меньше.
– Ну и что ты теперь собираешься делать? – Она вскинула голову.
– Что делать?
«Глупенькая, я жду Пола. Жду какого-нибудь знака, телеграммы, подсознательного сигнала, которого мне никогда не дождаться. Хоть бы что-нибудь дало мне знать, что ты жив. Пол, жив и идешь ко мне».
Она улыбнулась, теребя волосы.
– Да, именно теперь, когда ты выпил чуть ли не литр этого узо на завтрак и, насколько я понимаю, твоих денег едва хватит, чтобы добраться до Дельфы, не говоря уже о твоей больной ноге. Должна признаться, что я, как журналистка, сгораю от любопытства узнать, каковы же твои планы.
Он сдернул ногу со стула. Боли почти не чувствовалось.
– Ничего не планирую, а просто действую – вот и весь секрет.
– Секрет чего?
Он пожал плечами. Невероятная усталость, точно смог и уличный шум, придавила тело. Допив узо, он шлепнул себя по колену – стало намного лучше. Взяв ее ложку, он соскреб остатки сахара со дна ее кофейной чашечки и съел.
– Разве ты не голоден?
Он покачал головой, встал и тут же снова сел от резкой боли в ноге. «Что она хочет от меня?»
– Я пробуду в Афинах еще день-два, Клэр. Если я когда-нибудь буду в Брюсселе, я позвоню тебе.
– А почему бы тебе не позвонить мне здесь?
– Здесь?
– Конечно. Я еще не еду в Брюссель. Не в силах с тобой расстаться. – Она наклонилась вперед, положив руки на стол. – Смотри, ты же не можешь идти, у тебя нет денег.
– У меня здесь есть друзья.
– Давай возьмем такси и поедем к ним.
Сложив салфетку, она бросила ее на стол, собрала свои вещи и сделала знак официанту.
Ощущая пустоту внутри себя, он посмотрел на прядь волос, спускающуюся по ее щеке, и вдруг почувствовал внезапную благодарность, пораженный переменой в ее настроении. «Мне больно, Клэр, – подумал он. – Я заблудился в лабиринте, я всего боюсь, мне некуда пойти, не с кем поделиться».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100