– Она закурила сигарету с марихуаной и передала ему. – Плоть и кровь.
* * *
Марихуана и вино принесли ему умиротворение и некоторую отрешенность. Лицо Марии казалось спокойным и беззаботным. Окутывавший его дым был похож на приподнимавшуюся вуаль. Она откинула волосы назад; под глазами, словно нарисованные тушью, были темные круги.
– А эта работа, – спросил он, – она тебя устраивает?
– Это для начала.
– Начала чего?
– Не хочу жить, как другие, – без денег, но с сопливыми детьми и мужем, который считает: раз он мужик, он имеет право трахать тебя каждую ночь и есть по три раза в день. – Зевнув, она встала и начала расстегивать блузку. – Устала.
Он смотрел на ее смуглый живот, видневшийся из расстегнутой блузки, у него перехватило горло.
– Ты хочешь спать одна?
Она бросила блузку на стул и начала расстегивать юбку.
– Я сегодня отработала семь раз, и один из них был довольно бурный. У меня все болит; больше мне не надо никаких мужчин. – Забравшись в постель, она широко раскинула руки. – И все-таки, ложись со мной, mi calentorro. Погрей меня.
Он вытянулся рядом с Ней на убогой скрипучей кровати. Ее тело казалось длинным, но на самом деле головой она едва доставала ему до плеча.
– Скоро, mi calentorro, я доставлю тебе большое удовольствие.
– Ты уже спасла мне жизнь, сестра милосердия. – Он поцеловал ее в гладкий лоб. – И тебе больше ничего не надо для меня делать.
Она уютно прижалась к нему.
– У тебя есть сестра?
– Была. В некотором роде.
– Как ее зовут?
– Она умерла.
Она немного помолчала.
– Как ее звали?
– Ким. – Он лежал рядом с чувством невыразимой грусти и в то же время испытывая успокоение от ее близости в ночной тишине Марселя, на этом маленьком живом островке – ее кровати. Рядом на полу, мирно похрапывая, спал Лобо.
* * *
Он проснулся в десять от звона церковных колоколов, жужжания мух, бившихся о стекло, и от струившегося на пол солнечного света. Сквозь верхние створки окна в комнату безжалостно и беспрепятственно врывалась синева. Марии уже не было; из его кармана торчали вложенные туда двадцать франков.
Сидя в кафе «Вольтер», он смотрел на отражение солнца в его чашке кофе с молоком и на сахарной корочке булки. Не задумываясь, он потратил два франка на Le Meridional и стал читать, щурясь от солнечных лучей. Он вдруг захохотал так громко, что привлек пристальное внимание сидевшей за соседним столиком пары.
– Здесь комиксы, – объяснил он, улыбаясь. Мужчина промокнул свои седеющие усы бумажной салфеткой.
– Комиксов на первой странице не бывает. Что же вас так рассмешило?
– Ах, месье, – Коэн поднял газету, – здесь Помпиду et sa cocotte, la France... Никсон, как размалеванная шлюха, несет чушь своим соотечественникам. – Он потряс газетой. – Здесь нет ничего настоящего! Настоящая правда укрывается, как свернувшаяся змея. А это – настоящие комиксы.
Мужчина потушил сигарету в блюдце.
– Зачем же тогда это читать?
– Потому что я, как и ты, дружок, хочу посмеяться.
– Ну что ж, смейтесь. – Поднявшись, он одел маленькую черную шляпу и пошел, уводя свою женщину.
Солнце неистово скользило по фасадам домов на противоположной стороне улицы Лафайет. Молодая листва сверкала, как изумруды. «Еще семь дней, малыш. Я прорвусь». Коэн вдыхал воздух с выхлопами и песчинками, доносившийся время от времени запах моря, кисловатый хлебный и нежный кофейный ароматы. Он ковылял по зеленевшим улицам под отрывистый стук высоких каблуков по потрескавшимся тротуарам и шелест покрышек по мостовой. Зайдя на почту, он написал несколько строк Хассиму, спрашивая его о новостях и обещая скоро прислать ему поручительство и билет до Марселя, и отправил свое послание на адрес «Елисейских полей». Измученный, обессиленный, он вернулся в комнату Марии и тут же уснул.
Она разбудила его, когда уже было время обеда.
– Тебе пора на вечернюю прогулку, mi calentorro.
Он сел, потягиваясь.
– Знаешь, с каждым днем я чувствую себя лучше.
Она толкнула его.
– Быстренько с кровати! Она мне скоро понадобится. Лобо, ко мне. Лижи его, пока он не встанет!
* * *
Его скитания по улицам прошли быстро. В два он постучал в ее дверь.
– Са va? – спросила она.
– Si. Toi?
– Легкая ночь. Я заработала всего триста. Она протянула ему бутылку вина, когда он сел возле нее на кровать.
– Одному просто хотелось посмотреть, он посмотрел и смотался.
– Не плачь. Лучше займись тогда мной. Она сморщила нос.
– Мне на самом деле не хочется.
Он поцеловал ее нежную кожу у виска.
– Я буду тебе должен с процентами. – Взяв ее руку, он стал целовать ее пальцы. – Какая маленькая ручка и какие тоненькие пальчики. Одолжи мне денег, и я быстро их тебе верну.
Она лениво сняла с себя одежду и, кинув ее на стул, залезла в кровать, наблюдая, как он раздевается.
– Иди, mi calentorro, иди сюда, – шептала она, обвивая его руками и раздвигая ноги, – не теряй времени, ничего не надо – просто так. Иди ко мне!
Неуклюже, забыв про нежность и точно обезумев, он набросился на нее, стал целовать ее между ног, ощущая кисловато-металлический привкус.
– Не надо, – сказала она, – дай мне...
– Молчи. – Приподняв ее за бедра, он вошел в нее сзади, лаская пальцами ее клитор.
– Полегче, – выдохнула она, – а то я возьму с тебя двойную плату.
Отпустив ее, он тут же проник вновь. Она застонала.
– Не притворяйся, – задыхаясь, прошептал он.
Они выгнулась в оргазме, впиваясь в него ногтями; над ее грудью было видно биение пульса. Когда они легли рядом, он чувствовал, как у него закружилась голова.
Приподнявшись, она поцеловала его.
– С тобой, calentorro, мне незачем притворяться: ты же не клиент. – Она прикоснулась к его мягкому пенису. – Посмотрите-ка на le petit, – улыбнулась она, – а рвется в бой с высоко поднятой головой.
Глава 16
– Просыпайся же! Сегодня Вербное воскресенье.
– Ну и что?
– Ну и что? Как ты можешь задавать такой вопрос?! Пора в церковь.
– А я уже больше не католик.
– Все равно надо. Бог нужен даже евреям.
Забравшись поглубже в постель, он погладил пальцем по ее животу.
– А я и не еврей. Плевать и на тех, и на других.
Она перекрестилась, ее соски качнулись.
– Пойдем внимать Господу!
* * *
Дневной свет серой амброй проникал сквозь высокие окна собора.
– Мудрость великолепна и неувядаема, – нараспев говорил священник. – Она легко постигается теми, кто любит ее, ее легко найти тем, кто ищет ее. – На алтарь падал холодный бледно-лиловый свет. Сидя на жесткой скамье, Коэн все время менял позу – колено болело. – Встающий с зарей будет вознагражден, ибо он найдет мудрость у ворот дома своего. Но мудро ли то, – продолжал свою проповедь священник, – что женщины, оставляя детей одних дома, уходят на работу? Мудрость ли то, что молодежь шатается по улицам допоздна, одурманивая себя наркотиками, прелюбодействует, насмехаясь над родителями и над церковью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
* * *
Марихуана и вино принесли ему умиротворение и некоторую отрешенность. Лицо Марии казалось спокойным и беззаботным. Окутывавший его дым был похож на приподнимавшуюся вуаль. Она откинула волосы назад; под глазами, словно нарисованные тушью, были темные круги.
– А эта работа, – спросил он, – она тебя устраивает?
– Это для начала.
– Начала чего?
– Не хочу жить, как другие, – без денег, но с сопливыми детьми и мужем, который считает: раз он мужик, он имеет право трахать тебя каждую ночь и есть по три раза в день. – Зевнув, она встала и начала расстегивать блузку. – Устала.
Он смотрел на ее смуглый живот, видневшийся из расстегнутой блузки, у него перехватило горло.
– Ты хочешь спать одна?
Она бросила блузку на стул и начала расстегивать юбку.
– Я сегодня отработала семь раз, и один из них был довольно бурный. У меня все болит; больше мне не надо никаких мужчин. – Забравшись в постель, она широко раскинула руки. – И все-таки, ложись со мной, mi calentorro. Погрей меня.
Он вытянулся рядом с Ней на убогой скрипучей кровати. Ее тело казалось длинным, но на самом деле головой она едва доставала ему до плеча.
– Скоро, mi calentorro, я доставлю тебе большое удовольствие.
– Ты уже спасла мне жизнь, сестра милосердия. – Он поцеловал ее в гладкий лоб. – И тебе больше ничего не надо для меня делать.
Она уютно прижалась к нему.
– У тебя есть сестра?
– Была. В некотором роде.
– Как ее зовут?
– Она умерла.
Она немного помолчала.
– Как ее звали?
– Ким. – Он лежал рядом с чувством невыразимой грусти и в то же время испытывая успокоение от ее близости в ночной тишине Марселя, на этом маленьком живом островке – ее кровати. Рядом на полу, мирно похрапывая, спал Лобо.
* * *
Он проснулся в десять от звона церковных колоколов, жужжания мух, бившихся о стекло, и от струившегося на пол солнечного света. Сквозь верхние створки окна в комнату безжалостно и беспрепятственно врывалась синева. Марии уже не было; из его кармана торчали вложенные туда двадцать франков.
Сидя в кафе «Вольтер», он смотрел на отражение солнца в его чашке кофе с молоком и на сахарной корочке булки. Не задумываясь, он потратил два франка на Le Meridional и стал читать, щурясь от солнечных лучей. Он вдруг захохотал так громко, что привлек пристальное внимание сидевшей за соседним столиком пары.
– Здесь комиксы, – объяснил он, улыбаясь. Мужчина промокнул свои седеющие усы бумажной салфеткой.
– Комиксов на первой странице не бывает. Что же вас так рассмешило?
– Ах, месье, – Коэн поднял газету, – здесь Помпиду et sa cocotte, la France... Никсон, как размалеванная шлюха, несет чушь своим соотечественникам. – Он потряс газетой. – Здесь нет ничего настоящего! Настоящая правда укрывается, как свернувшаяся змея. А это – настоящие комиксы.
Мужчина потушил сигарету в блюдце.
– Зачем же тогда это читать?
– Потому что я, как и ты, дружок, хочу посмеяться.
– Ну что ж, смейтесь. – Поднявшись, он одел маленькую черную шляпу и пошел, уводя свою женщину.
Солнце неистово скользило по фасадам домов на противоположной стороне улицы Лафайет. Молодая листва сверкала, как изумруды. «Еще семь дней, малыш. Я прорвусь». Коэн вдыхал воздух с выхлопами и песчинками, доносившийся время от времени запах моря, кисловатый хлебный и нежный кофейный ароматы. Он ковылял по зеленевшим улицам под отрывистый стук высоких каблуков по потрескавшимся тротуарам и шелест покрышек по мостовой. Зайдя на почту, он написал несколько строк Хассиму, спрашивая его о новостях и обещая скоро прислать ему поручительство и билет до Марселя, и отправил свое послание на адрес «Елисейских полей». Измученный, обессиленный, он вернулся в комнату Марии и тут же уснул.
Она разбудила его, когда уже было время обеда.
– Тебе пора на вечернюю прогулку, mi calentorro.
Он сел, потягиваясь.
– Знаешь, с каждым днем я чувствую себя лучше.
Она толкнула его.
– Быстренько с кровати! Она мне скоро понадобится. Лобо, ко мне. Лижи его, пока он не встанет!
* * *
Его скитания по улицам прошли быстро. В два он постучал в ее дверь.
– Са va? – спросила она.
– Si. Toi?
– Легкая ночь. Я заработала всего триста. Она протянула ему бутылку вина, когда он сел возле нее на кровать.
– Одному просто хотелось посмотреть, он посмотрел и смотался.
– Не плачь. Лучше займись тогда мной. Она сморщила нос.
– Мне на самом деле не хочется.
Он поцеловал ее нежную кожу у виска.
– Я буду тебе должен с процентами. – Взяв ее руку, он стал целовать ее пальцы. – Какая маленькая ручка и какие тоненькие пальчики. Одолжи мне денег, и я быстро их тебе верну.
Она лениво сняла с себя одежду и, кинув ее на стул, залезла в кровать, наблюдая, как он раздевается.
– Иди, mi calentorro, иди сюда, – шептала она, обвивая его руками и раздвигая ноги, – не теряй времени, ничего не надо – просто так. Иди ко мне!
Неуклюже, забыв про нежность и точно обезумев, он набросился на нее, стал целовать ее между ног, ощущая кисловато-металлический привкус.
– Не надо, – сказала она, – дай мне...
– Молчи. – Приподняв ее за бедра, он вошел в нее сзади, лаская пальцами ее клитор.
– Полегче, – выдохнула она, – а то я возьму с тебя двойную плату.
Отпустив ее, он тут же проник вновь. Она застонала.
– Не притворяйся, – задыхаясь, прошептал он.
Они выгнулась в оргазме, впиваясь в него ногтями; над ее грудью было видно биение пульса. Когда они легли рядом, он чувствовал, как у него закружилась голова.
Приподнявшись, она поцеловала его.
– С тобой, calentorro, мне незачем притворяться: ты же не клиент. – Она прикоснулась к его мягкому пенису. – Посмотрите-ка на le petit, – улыбнулась она, – а рвется в бой с высоко поднятой головой.
Глава 16
– Просыпайся же! Сегодня Вербное воскресенье.
– Ну и что?
– Ну и что? Как ты можешь задавать такой вопрос?! Пора в церковь.
– А я уже больше не католик.
– Все равно надо. Бог нужен даже евреям.
Забравшись поглубже в постель, он погладил пальцем по ее животу.
– А я и не еврей. Плевать и на тех, и на других.
Она перекрестилась, ее соски качнулись.
– Пойдем внимать Господу!
* * *
Дневной свет серой амброй проникал сквозь высокие окна собора.
– Мудрость великолепна и неувядаема, – нараспев говорил священник. – Она легко постигается теми, кто любит ее, ее легко найти тем, кто ищет ее. – На алтарь падал холодный бледно-лиловый свет. Сидя на жесткой скамье, Коэн все время менял позу – колено болело. – Встающий с зарей будет вознагражден, ибо он найдет мудрость у ворот дома своего. Но мудро ли то, – продолжал свою проповедь священник, – что женщины, оставляя детей одних дома, уходят на работу? Мудрость ли то, что молодежь шатается по улицам допоздна, одурманивая себя наркотиками, прелюбодействует, насмехаясь над родителями и над церковью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100