Это почти столь же коварное занятие, как пересечение Стикса, хотя вообще-то со Стиксом все гораздо легче, потому что вы можете подкупить паромщика, чтобы не стоять в очереди. Я могу сесть куда-нибудь, раз уж я здесь?
— Садитесь, куда хотите, — сказала инспектор Флетчер, и Лайам оглядел комнату, а потом сел рядом с Люси.
— Вы внучка развратной баронессы, — сказал он, и Эдмунд счел это замечание неуместным, но Люси, казалось, не возражала, — так что, если этот фильм очень уж претендует на интеллектуальность и в нем полно скрытых смыслов, вы сможете по ходу дела объяснить мне все это. Я на самом деле никогда не видел Лукрецию фон Вольф в кино, да я вообще ни разу не видел немого кино, раз уж мы об этом заговорили. Хотя я, — неожиданно добавил он, — где-то слышал музыку Конрада Кляйна, и она невероятно хороша.
Он секунду глядел на Люси, а потом сказал:
— Он ваш дедушка?
— Это никогда не было доказано, но мы уверены, что да, — спокойно сказала Люси, а Эдмунд сжал зубы, услышав такое бестактное замечание. Люси посмотрела на инспектора: — У меня есть музыка, написанная Конрадом Кляйном в качестве фона для «Альрауне». Это старая виниловая запись, будет потрескивать, ведь она почти такая же старая, как фильм. Она была записана вскоре после премьеры, но я слушала ее, и мне кажется, имеет смысл ее включить. Я знаю, вы говорили, что нет большой необходимости слушать ее, но раз это возможно, я решила, что надо ее захватить. Мы можем поставить ее в патефон, когда начнется фильм, и, если нам повезет, она будет идти синхронно с пленкой.
— Я бы хотел послушать, — тут же сказал Лайам, — если инспектор Флетчер не возражает.
— И я бы хотел, — это был Майкл Соллис.
— Конечно, давайте послушаем, — сказала Флетчер и кивнула работнику студии, который увлеченно рассказывал сержанту Трендлу об остановке, действии, зубчатых колесах и выходе.
Свет выключили, хотя было не так темно, как в кинозалах. Эдмунд считал, это было из-за того, что персоналу «Квандам» приходится делать заметки, пока они смотрят фильмы. Их рассадили в беспорядке. Всего несколько стульев стояло вокруг пары столов, хотя на одном из столов был компьютерный терминал. В комнате, конечно, не было окон, и экран занимал три четверти дальней стены. Однако Люси позаботилась о том, чтобы принесли чай и кофе, и Эдмунд считал, что это уже кое-что.
Когда пластинку установили в патефон, через динамики прорвался короткий треск, и проектор зажужжал, начав крутить пленку. На экране показалась вспышка света, а потом там появился пучок белого света, тут же сменившийся символом немецкой киностудии.
Люси думала, что сможет абсолютно спокойно смотреть этот фильм, но, как только зазвучала музыка Конрада Кляйна, ее сердце больно забилось в груди, и она снова поняла, что кусочек давно ушедшего мира вот-вот должен был снова предстать перед ними. В прошлом есть такое, что нужно оставить в покое, думала она. Что-то, чему нужно позволить умереть, и, мне кажется, это как раз оно.
Первые сцены фильма показались ей более мрачными, чем она помнила, или, возможно, тогда она была просто слишком молода, чтобы почувствовать эту темноту. Однако теперь она была готова, и она была взволнована. Как суть фильма повлияла на то, что последовало после? Ведь на ум неизбежно приходила параллель между сумасшедшим создателем Альрауне и ужасными попытками нацистов вмешиваться в развитие человеческой жизни — эксперименты на евреях и на близнецах... Удивительно, что фильм предвосхитил их на десять лет, думала Люси.
Само зачатие Альрауне в тени виселиц выглядело почти целомудренным по сравнению с некоторыми сценами из современных фильмов, но все равно это было невероятно вызывающе, и сама музыка в этот момент была сексуальна. Она была ритмична, и с романтичной точки зрения могла быть биением сердца влюбленного, а с комичной стороны — звуком скрипящих пружин кровати. А потом, послушав музыку вновь, можно было решить, что это звук виселицы, скрипевшей и колыхавшейся от веса тела повешенного убийцы... «Как бы я хотела быть с вами знакомой! — сказала Люси призраку Конрада Кляйна. — Семья считала, что вы всегда были слегка в тени Лукреции, но я думаю, вы бы мне очень понравились».
Сцены перетекали одна в другую — для человека, привыкшего к технологиям двадцать первого века, переходы были не до конца плавными, но монтаж был достаточно мягким, чтобы не раздражать. Люси стало интересно, работает ли эксперимент инспектора Флетчер, каким бы он ни был. Она оглядела комнату. Лицо Майкла Соллиса частично было в тени. Он мало говорил, когда приехал, но, казалось, был рад снова увидеть Люси. Майкл смотрел фильм с интересом. Он сидел рядом с Франческой Холланд, коллегой Трикси Смит, которая подняла тревогу, когда Трикси исчезла. Люси подумала, что Франческа не была очень красивой, но ее лицо было из того рода лиц, на которые хочется глядеть все время. Она внимательно смотрела фильм, и, когда проститутка, которая была матерью Альрауне, обращалась с речью к ученому, Люси увидела, как они с Майклом обменялись понимающими улыбками, как будто обоим эта сцена что-то напомнила или они увидели в ней какую-то аллегорию.
Справа от Люси сидел Эдмунд. Он смотрел фильм поверх очков, и в его взгляде читалось едва скрываемое неодобрение.
Лайам Дэвлин справа от Люси смотрел фильм с неожиданным вниманием. Но, словно почувствовав взгляд Люси, он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и улыбнулся ей слегка иронично. У него был подвижный рот, как у большинства ирландцев, и очень сообразительные, очень понятливые глаза. Люси моргнула и резко повернулась назад к экрану, на котором ученый, уже понимая ужасные результаты своего эксперимента с виселицами, среди ночи нес свое хмурое и бездушное дитя, чтобы оставить его под присмотром монахинь. Музыка следовала за ним по пятам слабой крадущейся угрозой, звуча так, словно сердце бьется о ребра. Кадр с женским монастырем, стены которого должны были стать оградой, был хорошо продуман, и казалось.
что ученый с ребенком стоял в тумане в каком-то непонятном лесу.
А потом, без каких-либо предварительных пояснений, появилась она. Лукреция фон Вольф двадцати одного или двадцати двух лет от роду. Ее лицо мерцало и дрожало на пленке, ее движения были слегка резкими из-за ручной камеры, использующейся в те дни. Но она была харизматична и очень сексуальна. Люси вновь поняла, как невероятно сексуальна была ее бабушка.
Когда инспектор Флетчер неожиданно наклонилась и спросила:
— Мы можем остановить этот кадр? — несколько человек подпрыгнули от неожиданности.
— Разумеется, — сказал один из работников студии, и последовал громкий щелчок. Лукреция, подобно Клеопатре, откинулась на спинку какого-то шезлонга и приготовилась к тому, чтобы быть соблазненной монастырским учителем музыки, смотрела на мир пренебрежительно, полухищно-полустрастно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Садитесь, куда хотите, — сказала инспектор Флетчер, и Лайам оглядел комнату, а потом сел рядом с Люси.
— Вы внучка развратной баронессы, — сказал он, и Эдмунд счел это замечание неуместным, но Люси, казалось, не возражала, — так что, если этот фильм очень уж претендует на интеллектуальность и в нем полно скрытых смыслов, вы сможете по ходу дела объяснить мне все это. Я на самом деле никогда не видел Лукрецию фон Вольф в кино, да я вообще ни разу не видел немого кино, раз уж мы об этом заговорили. Хотя я, — неожиданно добавил он, — где-то слышал музыку Конрада Кляйна, и она невероятно хороша.
Он секунду глядел на Люси, а потом сказал:
— Он ваш дедушка?
— Это никогда не было доказано, но мы уверены, что да, — спокойно сказала Люси, а Эдмунд сжал зубы, услышав такое бестактное замечание. Люси посмотрела на инспектора: — У меня есть музыка, написанная Конрадом Кляйном в качестве фона для «Альрауне». Это старая виниловая запись, будет потрескивать, ведь она почти такая же старая, как фильм. Она была записана вскоре после премьеры, но я слушала ее, и мне кажется, имеет смысл ее включить. Я знаю, вы говорили, что нет большой необходимости слушать ее, но раз это возможно, я решила, что надо ее захватить. Мы можем поставить ее в патефон, когда начнется фильм, и, если нам повезет, она будет идти синхронно с пленкой.
— Я бы хотел послушать, — тут же сказал Лайам, — если инспектор Флетчер не возражает.
— И я бы хотел, — это был Майкл Соллис.
— Конечно, давайте послушаем, — сказала Флетчер и кивнула работнику студии, который увлеченно рассказывал сержанту Трендлу об остановке, действии, зубчатых колесах и выходе.
Свет выключили, хотя было не так темно, как в кинозалах. Эдмунд считал, это было из-за того, что персоналу «Квандам» приходится делать заметки, пока они смотрят фильмы. Их рассадили в беспорядке. Всего несколько стульев стояло вокруг пары столов, хотя на одном из столов был компьютерный терминал. В комнате, конечно, не было окон, и экран занимал три четверти дальней стены. Однако Люси позаботилась о том, чтобы принесли чай и кофе, и Эдмунд считал, что это уже кое-что.
Когда пластинку установили в патефон, через динамики прорвался короткий треск, и проектор зажужжал, начав крутить пленку. На экране показалась вспышка света, а потом там появился пучок белого света, тут же сменившийся символом немецкой киностудии.
Люси думала, что сможет абсолютно спокойно смотреть этот фильм, но, как только зазвучала музыка Конрада Кляйна, ее сердце больно забилось в груди, и она снова поняла, что кусочек давно ушедшего мира вот-вот должен был снова предстать перед ними. В прошлом есть такое, что нужно оставить в покое, думала она. Что-то, чему нужно позволить умереть, и, мне кажется, это как раз оно.
Первые сцены фильма показались ей более мрачными, чем она помнила, или, возможно, тогда она была просто слишком молода, чтобы почувствовать эту темноту. Однако теперь она была готова, и она была взволнована. Как суть фильма повлияла на то, что последовало после? Ведь на ум неизбежно приходила параллель между сумасшедшим создателем Альрауне и ужасными попытками нацистов вмешиваться в развитие человеческой жизни — эксперименты на евреях и на близнецах... Удивительно, что фильм предвосхитил их на десять лет, думала Люси.
Само зачатие Альрауне в тени виселиц выглядело почти целомудренным по сравнению с некоторыми сценами из современных фильмов, но все равно это было невероятно вызывающе, и сама музыка в этот момент была сексуальна. Она была ритмична, и с романтичной точки зрения могла быть биением сердца влюбленного, а с комичной стороны — звуком скрипящих пружин кровати. А потом, послушав музыку вновь, можно было решить, что это звук виселицы, скрипевшей и колыхавшейся от веса тела повешенного убийцы... «Как бы я хотела быть с вами знакомой! — сказала Люси призраку Конрада Кляйна. — Семья считала, что вы всегда были слегка в тени Лукреции, но я думаю, вы бы мне очень понравились».
Сцены перетекали одна в другую — для человека, привыкшего к технологиям двадцать первого века, переходы были не до конца плавными, но монтаж был достаточно мягким, чтобы не раздражать. Люси стало интересно, работает ли эксперимент инспектора Флетчер, каким бы он ни был. Она оглядела комнату. Лицо Майкла Соллиса частично было в тени. Он мало говорил, когда приехал, но, казалось, был рад снова увидеть Люси. Майкл смотрел фильм с интересом. Он сидел рядом с Франческой Холланд, коллегой Трикси Смит, которая подняла тревогу, когда Трикси исчезла. Люси подумала, что Франческа не была очень красивой, но ее лицо было из того рода лиц, на которые хочется глядеть все время. Она внимательно смотрела фильм, и, когда проститутка, которая была матерью Альрауне, обращалась с речью к ученому, Люси увидела, как они с Майклом обменялись понимающими улыбками, как будто обоим эта сцена что-то напомнила или они увидели в ней какую-то аллегорию.
Справа от Люси сидел Эдмунд. Он смотрел фильм поверх очков, и в его взгляде читалось едва скрываемое неодобрение.
Лайам Дэвлин справа от Люси смотрел фильм с неожиданным вниманием. Но, словно почувствовав взгляд Люси, он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и улыбнулся ей слегка иронично. У него был подвижный рот, как у большинства ирландцев, и очень сообразительные, очень понятливые глаза. Люси моргнула и резко повернулась назад к экрану, на котором ученый, уже понимая ужасные результаты своего эксперимента с виселицами, среди ночи нес свое хмурое и бездушное дитя, чтобы оставить его под присмотром монахинь. Музыка следовала за ним по пятам слабой крадущейся угрозой, звуча так, словно сердце бьется о ребра. Кадр с женским монастырем, стены которого должны были стать оградой, был хорошо продуман, и казалось.
что ученый с ребенком стоял в тумане в каком-то непонятном лесу.
А потом, без каких-либо предварительных пояснений, появилась она. Лукреция фон Вольф двадцати одного или двадцати двух лет от роду. Ее лицо мерцало и дрожало на пленке, ее движения были слегка резкими из-за ручной камеры, использующейся в те дни. Но она была харизматична и очень сексуальна. Люси вновь поняла, как невероятно сексуальна была ее бабушка.
Когда инспектор Флетчер неожиданно наклонилась и спросила:
— Мы можем остановить этот кадр? — несколько человек подпрыгнули от неожиданности.
— Разумеется, — сказал один из работников студии, и последовал громкий щелчок. Лукреция, подобно Клеопатре, откинулась на спинку какого-то шезлонга и приготовилась к тому, чтобы быть соблазненной монастырским учителем музыки, смотрела на мир пренебрежительно, полухищно-полустрастно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121