Загорелись три или четыре маленькие свечки, и полдюжины или около того лиц выплыли из темноты.
— Как тебя зовут? — спросила одна женщина, и Алиса поняла, что все здесь были женщины. Значит, в этом месте, по крайней мере, была видимость разделения.
— Кем бы ты ни была, ты должна быть важной персоной, раз тебя привезли сюда одну, — сказал второй голос. — Охранники обычно привозят людей дюжинами.
— Меня привезли из Бухенвальда, — сказала Алиса, — но я не знаю, почему меня привезли одну... — Она остановилась, понимая, что ее изучают. Она пыталась решить, сообщать ли им свое настоящее имя. Чиновники Бухенвальда прислали ее сюда как Лукрецию фон Вольф или как Алису Уилсон?
Потом та, что говорила первой, неожиданно произнесла:
— Я знаю, кто ты. Ты та богатая баронесса, фон Вольф, вот как тебя зовут. Лукреция фон Вольф. Ты делала фильмы, я видела тебя в кино.
Ну, по крайней мере, решение было принято за меня, подумала Алиса.
— В таком случае, — сказала та, которая спрашивала, откуда она, — мы все о тебе знаем. Вы шпионка, мадам фон Вольф. — Она выплюнула это слово, словно яд. — Вы шпионили в Бухенвальде для нацистов, мы все о вас знаем.
— У нас есть свои пути, как узнать, что происходит в других лагерях, — сказал третий голос, и по толпе прошел шепот, полный неприязни.
— У нас также есть свои способы обращения со шпионами.
Алиса вздрогнула от злой ненависти в их голосах и инстинктивно отступила назад, но вспомнила, что дверь заперта.
— Вы здесь, чтобы шпионить за нами? — произнес новый голос, строгий и обвиняющий.
— Я здесь не за тем, чтобы шпионить. Я никогда не шпионила. В Бухенвальде я работала против немцев ...
— О да, конечно, — сказал молодой голос саркастично. — Разве вы не знаете, что все шпионы так говорят? «Я делала это ради моей родной страны... Я была двойным агентом, работающим на Польшу, Чехословакию или Украину». Это полная чушь, баронесса. Вы вели очень прибыльную игру в Бухенвальде, мы слышали о ваших уютных обедах с Карлом Кохом и о ваших вечеринках с фон Риббентропом.
— А теперь, — сказал первый голос, — вы здесь, чтобы выведывать наши секреты и бежать с ними в гестапо.
Пытаясь говорить спокойно, Алиса сказала:
— Вы все неправильно поняли. Что я могу сделать... что я могу сказать, чтобы убедить вас? — Но даже если бы ее не узнали, ее инстинкты предупреждали ее не открывать свое истинное лицо. Возможно, однажды она будет очень рада быть Алисой Уилсон, чтобы скрыться именно под этим именем. — Правда, я никогда не работала на нацистов.
К этому времени маленькие огоньки пламени слегка разгорелись, так что она могла более четко видеть барак. Узкие койки стояли рядами вдоль обеих стен, и в конце барака стояла низенькая металлическая плитка с аккуратно поставленной на нее железной чашкой, как будто там подогревалась какая-то жидкость. Несколько фигур из тех, кого Алиса различала в дымке, столпились вокруг печки, держа над ней свои худые руки.
— Я здесь, потому что обманула гестапо, — сказала она.
— Как? Что ты сделала, чтобы обмануть их?
Голос был по-прежнему резким и бескомпромиссным, как будто его обладательница была готова принять как ложь любой ответ, который могла дать Алиса, но она тем не менее сказала как можно спокойнее:
— Я поставляла ложную информацию о побегах из лагеря. Несколько человек так делали, мы обманывали коменданта и позволяли другим устраивать побеги.
— Я говорю, она врет, — сказала женщина у печки, заговорившая в первый раз. — Оставьте ее. Ведь это мы делаем с шакалами, которые вынюхивают для гестапо, так?
По толпе снова прошел гул одобрения, и они отвернулись, оставив Алису беспомощно стоять у двери. Паника вновь заползла в ее сердце, на этот раз из-за перспективы быть тут изгоем. Узницы будут ее избегать, а охранники, конечно, сфокусируют на ней свою неприязнь, как только узнают, что она сделала в Бухенвальде.
Мысль едва начала формироваться у нее в голове, когда снаружи послышался звук шагов. Дверь барака открылась, и лиловый луч скользнул внутрь, освещая голые доски на полу и ряды коек. Но до того, как это случилось, малюсенькие утешающие огоньки свечей были потушены, и осуждающие лица растаяли в темноте.
В дверном проеме стояли четверо мужчин, все в темной форме гестапо. Самый высокий из них переступил через порог, и его губы вытянулись в брезгливую линию, как только запах немытых тел достиг его. Тонкий шрам морщил кожу его лица от скулы к углу рта. Шрам от шашки, подумала Алиса, когда свет упал на его лицо. Когда-то дуэльный шрам был знаком чести среди немецких офицеров. Казалось, волк надел маску человека, и маска немного сползла.
Его взгляд остановился на ней, и он сказал:
— Баронесса?
Это был не совсем вопрос, это было больше похоже на то, что он идентифицирует ее для себя, но Алиса вызывающе подняла подбородок и сказала:
— Да.
— Я Рудольф Милднер, шеф гестапо в Катовице и глава политического отдела в Освенциме. Вы должны пойти с нами.
Он кивнул двоим, стоящим рядом с ним, и они схватили Алису за руки, так что ей пришлось бросить свой маленький узелок с вещами.
— Куда вы ее ведете? — требовательно спросила женщина, которая казалась лидером среди жителей барака, и на этот раз в ее голосе безошибочно слышался протест. Теперь Алиса могла видеть, что она была моложе, чем другие, и что у нее были отличительные высокие скулы жителей Восточной Европы.
— Она будет наказана за свое поведение и предательство, — сказал Милднер. — Она заносчивая сука, которая пыталась сделать из Третьего рейха дураков.
— Это было не очень сложно, — сказала Алиса, и на этот раз она почувствовала отчетливую волну тепла, исходящую от нескольких женщин.
Но глаза Милднера блеснули злобой, и он приблизился к ней, его губы снова вытянулись в оскал рычащего волка.
— Сегодня, баронесса, — сказал он, — вы получите урок. Этот урок вы никогда не забудете, и вы выучите, что те, кого поймают при попытке предать фюрера, не получают прощения.
Алиса так никогда точно и не узнала, в какое место в лагере ее в ту ночь привели гестаповцы. Освенцим был слишком чужим для нее, чтобы она могла вычислить схему, и слишком большим. В любом случае, мир сжался до размера беспомощного страдания, где время прекратило свое существование или даже не имело значения и где все пути выглядели одинаково.
Месяцы в Бухенвальде научили Алису, что бороться против СС или гестапо бессмысленно, но она сопротивлялась, хотя и знала, что она не вырвется.
Люди Милднера привели ее в низкое кирпичное здание и втолкнули в длинную комнату, которая была похожа на офицерскую столовую. Там были столы, стулья и подобие бара в одном конце с выставленными на нем стаканами и напитками. Шторы были задернуты за ночной темнотой, и металлическая печка стояла в одном углу, выбрасывая свой пахнущий железом жар в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Как тебя зовут? — спросила одна женщина, и Алиса поняла, что все здесь были женщины. Значит, в этом месте, по крайней мере, была видимость разделения.
— Кем бы ты ни была, ты должна быть важной персоной, раз тебя привезли сюда одну, — сказал второй голос. — Охранники обычно привозят людей дюжинами.
— Меня привезли из Бухенвальда, — сказала Алиса, — но я не знаю, почему меня привезли одну... — Она остановилась, понимая, что ее изучают. Она пыталась решить, сообщать ли им свое настоящее имя. Чиновники Бухенвальда прислали ее сюда как Лукрецию фон Вольф или как Алису Уилсон?
Потом та, что говорила первой, неожиданно произнесла:
— Я знаю, кто ты. Ты та богатая баронесса, фон Вольф, вот как тебя зовут. Лукреция фон Вольф. Ты делала фильмы, я видела тебя в кино.
Ну, по крайней мере, решение было принято за меня, подумала Алиса.
— В таком случае, — сказала та, которая спрашивала, откуда она, — мы все о тебе знаем. Вы шпионка, мадам фон Вольф. — Она выплюнула это слово, словно яд. — Вы шпионили в Бухенвальде для нацистов, мы все о вас знаем.
— У нас есть свои пути, как узнать, что происходит в других лагерях, — сказал третий голос, и по толпе прошел шепот, полный неприязни.
— У нас также есть свои способы обращения со шпионами.
Алиса вздрогнула от злой ненависти в их голосах и инстинктивно отступила назад, но вспомнила, что дверь заперта.
— Вы здесь, чтобы шпионить за нами? — произнес новый голос, строгий и обвиняющий.
— Я здесь не за тем, чтобы шпионить. Я никогда не шпионила. В Бухенвальде я работала против немцев ...
— О да, конечно, — сказал молодой голос саркастично. — Разве вы не знаете, что все шпионы так говорят? «Я делала это ради моей родной страны... Я была двойным агентом, работающим на Польшу, Чехословакию или Украину». Это полная чушь, баронесса. Вы вели очень прибыльную игру в Бухенвальде, мы слышали о ваших уютных обедах с Карлом Кохом и о ваших вечеринках с фон Риббентропом.
— А теперь, — сказал первый голос, — вы здесь, чтобы выведывать наши секреты и бежать с ними в гестапо.
Пытаясь говорить спокойно, Алиса сказала:
— Вы все неправильно поняли. Что я могу сделать... что я могу сказать, чтобы убедить вас? — Но даже если бы ее не узнали, ее инстинкты предупреждали ее не открывать свое истинное лицо. Возможно, однажды она будет очень рада быть Алисой Уилсон, чтобы скрыться именно под этим именем. — Правда, я никогда не работала на нацистов.
К этому времени маленькие огоньки пламени слегка разгорелись, так что она могла более четко видеть барак. Узкие койки стояли рядами вдоль обеих стен, и в конце барака стояла низенькая металлическая плитка с аккуратно поставленной на нее железной чашкой, как будто там подогревалась какая-то жидкость. Несколько фигур из тех, кого Алиса различала в дымке, столпились вокруг печки, держа над ней свои худые руки.
— Я здесь, потому что обманула гестапо, — сказала она.
— Как? Что ты сделала, чтобы обмануть их?
Голос был по-прежнему резким и бескомпромиссным, как будто его обладательница была готова принять как ложь любой ответ, который могла дать Алиса, но она тем не менее сказала как можно спокойнее:
— Я поставляла ложную информацию о побегах из лагеря. Несколько человек так делали, мы обманывали коменданта и позволяли другим устраивать побеги.
— Я говорю, она врет, — сказала женщина у печки, заговорившая в первый раз. — Оставьте ее. Ведь это мы делаем с шакалами, которые вынюхивают для гестапо, так?
По толпе снова прошел гул одобрения, и они отвернулись, оставив Алису беспомощно стоять у двери. Паника вновь заползла в ее сердце, на этот раз из-за перспективы быть тут изгоем. Узницы будут ее избегать, а охранники, конечно, сфокусируют на ней свою неприязнь, как только узнают, что она сделала в Бухенвальде.
Мысль едва начала формироваться у нее в голове, когда снаружи послышался звук шагов. Дверь барака открылась, и лиловый луч скользнул внутрь, освещая голые доски на полу и ряды коек. Но до того, как это случилось, малюсенькие утешающие огоньки свечей были потушены, и осуждающие лица растаяли в темноте.
В дверном проеме стояли четверо мужчин, все в темной форме гестапо. Самый высокий из них переступил через порог, и его губы вытянулись в брезгливую линию, как только запах немытых тел достиг его. Тонкий шрам морщил кожу его лица от скулы к углу рта. Шрам от шашки, подумала Алиса, когда свет упал на его лицо. Когда-то дуэльный шрам был знаком чести среди немецких офицеров. Казалось, волк надел маску человека, и маска немного сползла.
Его взгляд остановился на ней, и он сказал:
— Баронесса?
Это был не совсем вопрос, это было больше похоже на то, что он идентифицирует ее для себя, но Алиса вызывающе подняла подбородок и сказала:
— Да.
— Я Рудольф Милднер, шеф гестапо в Катовице и глава политического отдела в Освенциме. Вы должны пойти с нами.
Он кивнул двоим, стоящим рядом с ним, и они схватили Алису за руки, так что ей пришлось бросить свой маленький узелок с вещами.
— Куда вы ее ведете? — требовательно спросила женщина, которая казалась лидером среди жителей барака, и на этот раз в ее голосе безошибочно слышался протест. Теперь Алиса могла видеть, что она была моложе, чем другие, и что у нее были отличительные высокие скулы жителей Восточной Европы.
— Она будет наказана за свое поведение и предательство, — сказал Милднер. — Она заносчивая сука, которая пыталась сделать из Третьего рейха дураков.
— Это было не очень сложно, — сказала Алиса, и на этот раз она почувствовала отчетливую волну тепла, исходящую от нескольких женщин.
Но глаза Милднера блеснули злобой, и он приблизился к ней, его губы снова вытянулись в оскал рычащего волка.
— Сегодня, баронесса, — сказал он, — вы получите урок. Этот урок вы никогда не забудете, и вы выучите, что те, кого поймают при попытке предать фюрера, не получают прощения.
Алиса так никогда точно и не узнала, в какое место в лагере ее в ту ночь привели гестаповцы. Освенцим был слишком чужим для нее, чтобы она могла вычислить схему, и слишком большим. В любом случае, мир сжался до размера беспомощного страдания, где время прекратило свое существование или даже не имело значения и где все пути выглядели одинаково.
Месяцы в Бухенвальде научили Алису, что бороться против СС или гестапо бессмысленно, но она сопротивлялась, хотя и знала, что она не вырвется.
Люди Милднера привели ее в низкое кирпичное здание и втолкнули в длинную комнату, которая была похожа на офицерскую столовую. Там были столы, стулья и подобие бара в одном конце с выставленными на нем стаканами и напитками. Шторы были задернуты за ночной темнотой, и металлическая печка стояла в одном углу, выбрасывая свой пахнущий железом жар в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121