Нижняя часть ее тела была словно одна большая рана, и она думала, что у нее наверняка идет кровь, хотя невозможно было быть уверенной. «Постарайтесь, чтобы сука не забеременела», — сказал Лео Драйер, и большинство из них выходили до того, как достигали оргазма. Один, тяжелый, с толстым подбородком, через какое-то время будто запнулся, и Алиса почувствовала, как он дрябло выскальзывает из нее. Но он опустил руку, виновато, украдкой, и стал нервно шарить у себя между ног, пока на ее живот вдруг не брызнула горячая липкая жидкость. Волна тошноты поглотила ее. Отвратительно! Этот человек — нацистский убийца, который, скорее всего, принимал участие в резне «хрустальной ночи», мастурбирует на меня!
Она ожидала, что Милднер тоже в свою очередь сделает это, но нет, он оставался у двери с этим своим сильно заметным волчьим оскалом. Когда все закончили, он выкрикнул короткий приказ и вышел вместе с ними, закрыв за собой дверь.
Оставив Алису одну с Лео Драйером.
Она думала, что он не был возбужден изнасилованием, и решила, что, как и Милднер, получит удовольствие просто глядя на все это.
Но Драйер медленно подошел к дивану, посмотрел на нее и сказал:
— А теперь моя очередь, баронесса.
К этому моменту боль грозила поглотить все тело Алисы, но из острой глубины этой боли она произнесла:
— Почему ты все еще зовешь меня так? Почему ты поддерживаешь легенду этой личности с Милднером и остальными?
— Потому что сегодня я расплачиваюсь с высокомерным существом, которое обмануло фюрера, — сказал Драйер. — Лукреция фон Вольф играла в свою надменную игру в Бухенвальде, так что сегодня я наказываю Лукрецию фон Вольф.
Когда он расстегнул брюки и опустился на нее, Алиса поняла, что он был далек от равнодушия, и то ли от вида его офицеров, насилующих ее, то ли от своей собственной пылающей ненависти — а может быть, и от того и от другого, — он был практически в крайней степени жаждущего возбуждения. И поняла, что он собирался утолить эту жажду.
* * *
Драйер был гораздо более жесток, чем остальные, он был зол и безжалостен.
Алису пронзала сильнейшая боль. Она даже не подозревала, что такая боль может существовать. В конце концов она погрузилась в полубессознательное состояние, когда больше не осознавала, что происходило вокруг нее, но боль по-прежнему была всепоглощающей, черной и алой, разливающейся приливами, словно вбиваемой ритмичными напорами в ее тело. Еще, еще и еще, пока ты не захочешь умереть... Еще, еще и еще, пока наконец ты не поймешь, что умираешь, и ты поприветствуешь этот момент, потому что после смерти ты ничего не будешь чувствовать...
Наступил последний, невероятный виток агонии, и Алиса услышала собственный крик, а потом тьма сомкнулась над ней.
Слегка грубоватый, но неуловимо знакомый голос где-то за границами темноты произнес:
— Мне кажется, она приходит в себя, — и другой голос, тоже неясно узнаваемый, сказал:
— Если бы только у нас была капля бренди... или подходящие бинты.
— Нет, она в порядке. Она поправится. Она очень крепкая дама.
Алиса открыла глаза в густо пахнущий воздух барака и увидела участливые лица женщин, которые несколько часов назад осудили ее как шпионку. Она лежала на узкой койке; две женщины протирали ей лицо, а между ее бедрами лежал толстый удобный рулон ткани. Кто-то завернул ее в одеяла, они были тонкими и не очень чистыми, да и поверхность была грубой, но Алисе было все равно.
— У тебя все еще немного идет кровь, — сказала женщина с восточными скулами, — но мы помыли тебя так, как смогли, и нам кажется, ты вне опасности.
Алиса села, и ее голова поплыла. Она начала задавать вопросы, а потом сказала:
— Простите, но мне кажется, меня сейчас вырвет...
И тут же женщина подставила жестяную миску ей под рот.
— Спасибо, — выдохнула Алиса, когда спазмы прекратились, — простите... вам это неприятно.
— Ничуть. Мой отец был врачом, и мой брат практиковал вместе с ним. Если бы нацисты не пришли в мою деревню, я бы тоже изучала медицину. Меня зовут Илена, — сказала женщина. — Нам звать вас баронесса, сударыня или как?
И вновь появился этот предупреждающий сигнал. Не говори больше, чем нужно. На волне этого сигнала Алиса сказала:
— Лукреция. Просто Лу, если хочешь. Так короче.
— И у тебя даже нет перстня Борджиа, — сказала Илена, а Алиса почувствовала сухую иронию ее слов, и неожиданно ей очень понравилась Илена.
— Мы смогли сварить немного кофе, — сказала одна из женщин, аккуратно поднося жестяную чашку от печки. — Он не очень хороший, но горячий.
Алиса с благодарностью сказала:
— Мне все равно, что это. Спасибо.
Она благодарно сделала маленький глоток кофе, а потом сказала:
— Вы очень добры ко мне.
— Мы заботимся друг о друге, — сказала Илена, а остальные согласно закивали.
Глава 30
Мы заботимся друг о друге...
С помощью женщин Алиса физически оправилась после изнасилования и окунулась в тяжелую рутину Освенцима.
— Ужасно, — сказала Илена. — Антигуманно. Когда напишут историю этих лет, самым позорным будет Освенцим.
Алиса хранила то мизерное количество вещей, которое ей позволили взять из Бухенвальда, под узкой койкой в бараке, который уже становился привычным. Итак, это теперь был ее дом. Не хуже Бухенвальда, правда. Я смогу перенести это.
Ее кровать стояла как раз под одним из окон; каждую ночь ставни снаружи были крепко закрыты, скрывая узников от внешнего мира.
Но в ставнях над койкой Алисы была щель в тот потерянный мир. С одной стороны, где древесина слегка прогнила, была трещина, и через нее Алиса могла видеть маленький кусочек ночного неба. Она могла смотреть, как луна убывает и становится тонким отрезком серебра, и она могла видеть, как луна увеличивается, растет и превращается в полный круг. Иногда свет, казалось, развертывал серебряный путь, по которому ты мог свободно идти, если бы знал, как добраться до него. Когда-нибудь я все-таки доберусь до него.
По мере того как недели проходили, а она наблюдала за неумолимым путем луны, она думала, как странно даже в этом просвещенном веке и в этом бездушном месте было то, что луна и ее фазы все еще управляли женской кровью. Сколько дней прошло с той ночи с Драйером и другими? Тут было трудно следить за временем. Но сколько недель прошло?
Два месяца прошли без отклика от ее тела. Но тому было много объяснений. Скудная пища, истощение моральное и физическое. О, пожалуйста, пусть это будет так. И помни, что Драйер сказал тем мужчинам. «Постарайтесь, чтобы сука не забеременела, — сказал он, и его глаза горели в свете печки. — Постарайтесь, чтобы не забеременела...»
В третьем месяце появились приступы тошноты, несколько приступов, и всегда ранним утром, а еще заметно набухли ее груди.
— Мы поможем тебе пройти через это, Лу, — сказала Илена, когда Алиса в конце концов попросила помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121