Месяц спустя Тоби шагнул под грузовик. Джиллиан так и не узнала, было ли это случайностью. Он не погиб. Несколько месяцев лежал на койке пластом, потом сидел в кресле-каталке жалкой развалиной. И она бросила его. Не хотела посвящать ему свою жизнь, раз он не мог ответить ей тем же.
Однако то был злосчастный поворотный пункт, теперь Джиллиан это понимала. Тоби так и не избавился от пагубного пристрастия, не избавилась и она. Спустя три-четыре месяца Джиллиан сама похитила образец. Во время процесса она разрешила эксперту защиты открыть опечатанный пакет с уликой, чтобы взвесить, сколько героина находилось в нем. Блаженство было теперь более восхитительным. Она отдавала распоряжения проводить пробы, когда в этом не было необходимости, провоцировала обвинителей запирать улики в ее кабинете, а не везти обратно в прокуратуру. В конце концов эти манипуляции были обнаружены. Под подозрение попал один из полицейских, и его перевели в отдаленный участок. После этого ей пришлось покупать героин на улицах. И она нуждалась в деньгах.
Теперь ее уже считали пьяницей. И в виде предостережения перевели из уголовного суда в гражданский, где она рассматривала дела о возмещении ущерба. Тогда один из сбытчиков, которым она выносила приговоры, узнал ее, красивую белую даму, шедшую украдкой по трущобному кварталу, меньше чем в миле от здания суда. Оттуда слух дошел до председательствующего судьи, нечистого на руку Брендана Тьюохи, и его прихвостня Ролло Косика. Косик явился к Джиллиан с этим известием и предложил деньги. Взамен она должна время от времени следовать его советам относительно исхода дела.
И она подчинялась. Всегда с сожалением, но жизнь уже превратилась в страдания между дозами героина. Однажды вечером раздался стук в дверь, последовала сцена из «1984» Джорджа Оруэлла или «Солнечного затмения» Артура Кёстлера. На пороге стояли прокурор и агенты ФБР. Ее уличили в получении взяток, а не в употреблении наркотиков. После их ухода Джиллиан плакала, ревела, вопила.
Потом она обратилась к Даффи, ее нынешнему домовладельцу. Даффи лечился от алкоголизма и стал опытным советчиком во времена, когда был священником. Когда Джиллиан судили, ее пристрастие к наркотику осталось единственной нераскрытой тайной. Что касается прочих, она чувствовала себя так, будто ее раздели донага и провели в цепях по Маршалл-авеню. Она не собиралась воскрешать все это теперь, тем более ради Артура Рейвена или ради убийцы, насиловавшего мертвых.
Однако внезапная злоба, прорвавшаяся в разговоре с Артуром, потрясла ее, словно обнаруженная у ног пропасть. Теперь она часами будет думать о Рейвене и о том, как изумленно раскрылся его рот после ее выпада. Вечером ей, чтобы не пойти и утопиться, понадобится Даффи, спокойный советчик.
Поняв это, Джиллиан поднялась из-за столика и снова увидела свое отражение. Снаружи она выглядела стройной, элегантной, старательно одетой женщиной. Но внутри таился ее злейший враг, некий демон, который даже после тюремного заключения и позора оставался неудовлетворенным, необузданным и неведомым.
4
5 июля 1991 года
Обвинитель
Из кабинки, напротив которой Мюриэл сидела за стойкой, раздался вопль, столь внезапный, что у нее едва не остановилось сердце. Негр в длинном фартуке, видимо, повар, поднялся и собрался уходить. Это, очевидно, пронзило душу сидевшей там женщины. Темноволосая, худощавая, она обессиленно прислонилась к нему. Молодой человек с блестящей серьгой в ухе сидел с жалким видом за ними.
— Вдова, — прошептал один из экспертов, нанося порошок на ящик под кассой. — Не хочет ехать домой.
Повар бережно придвинул миссис Леонидис к молодому человеку, тот неохотно обнял ее за плечи, а она продолжала неистово рыдать. В одну из минут безучастной, холодной ясности мысли, которой она славилась в прокуратуре, Мюриэл внезапно поняла, что вдова Гаса исполняет заведенный ритуал выражения горя. Плач и вопли были ее обязанностью. Более искренняя реакция на гибель мужа, подлинное оплакивание или даже облегчение наступит не скоро. Когда она будет наедине с собой.
Мюриэл с тех пор, как стала обвинителем, проявляла любопытство к родственникам убитых. Она не представляла, насколько это могло быть связано с ее отношением к родителям и мог ли кто-то из мужчин, включая покойного мужа, повлиять на нее в этом смысле. Но интересовалась этим со всей страстью, на какую была способна. И довольно быстро поняла, что страдания их возникают не только из-за утраты, но также из-за необъяснимости ее природы. Причиной их горя стали не какое-то роковое бедствие вроде тайфуна, не такой коварный и безрассудный враг, как болезнь, а человеческое зверство, безумная воля убийцы и неспособность царства разума и права остановить его. Эти люди имели все основания считать, что такого не должно было случиться, потому что не должно случаться по закону.
Справившись с собой, миссис Леонидис прошла мимо Мюриэл в туалет. Молодой человек довел ее до середины пути. И когда дверь туалета закрылась, бросил на Мюриэл робкий взгляд.
— Не могу разговаривать с ней, — объяснил он. — Мои сестры едут сюда из города. Они ее увезут. А меня никто не слушает.
Дряблый, пугливого вида молодой человек начал рано лысеть, волосы его были острижены коротко, как у солдата-новобранца. Когда он подошел поближе, Мюриэл увидела, что глаза и нос у него красные. Спросила, не родственник ли он Гасу.
— Сын, — ответил он с мрачной выразительностью. — Сын этого грека.
Молодой человек находил в своих словах какой-то горький юмор. Он представился как Джон Леонидис и протянул для пожатия холодную влажную руку. Когда Мюриэл назвала в ответ свое имя и должность, он неожиданно повеселел.
— Слава Богу. Разговор с обвинителем — вот чего дожидается моя матушка.
Джон похлопал себя по карманам, потом сообразил, что уже держит в руке пачку сигарет.
— Можно задать вам вопрос? — Молодой человек сел на табурет рядом с ней. — Я подозреваемый?
— Подозреваемый?
— В голову лезут всякие мысли. И кажется, единственный человек, который хотел бы убить Гаса, — это я.
— Вот как? — непринужденно спросила Мюриэл.
Джон Леонидис уставился на тлеющий кончик сигареты. Ногти его были нервно обкусаны.
— У меня бы не хватило смелости, — сказал он. — Но знаете, вся его доброта была саморекламой. Дома он вел себя по-свински. К примеру, заставлял мою мать стричь ему ногти. Можете себе представить? Летом сидит на задней веранде, будто султан, греется на солнце, а мать занимается этим. Смотреть противно.
Джон горестно покачал головой, а потом, негромко всхлипнув, заплакал. Мюриэл не ладила с отцом, умершим два года назад, и сразу же поняла бурю чувств в душе Джона. Том Уинн был президентом профсоюза рабочих автомобильной промышленности на фордовском заводе за Форт-Хиллом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116