..
До пяти часов вечера они гнались за солнцем. Пять было по их часам, по широте Челябинска. Но солнце они так и не догнали…
Саша загнал джип в холмистый перелесок и занялся разведением костра.
– Как ты относишься к тушенке? – впервые за весь день заговорил он с Ренатой.
Девушка кивнула, и он довольно ловко вскрыл перочинным ножиком консервную банку, а после пристроил ее на плоский камень, лежавший в углях и раскаленный, как электроплитка. Голод и холод превратили «девушку из высшего общества» в существо, которое отбросило все условности, отринуло все нормы поведения, принятые в ее кругу, опустилось до того, чтобы есть с лезвия ножа из закопченной банки. Кошмар!
С севера дул ветер.
– Принеси коньяк, – попросила Рената. – Я замерзла. Душа, видно, не греет…
Телохранитель замер, не донеся пищу до рта.
– Ты что? – спросила она, удивившись тому, насколько напряженным стал его взгляд.
Саша поднялся, сходил в машину и принес ей бутылку. Рената отхлебнула прямо из горлышка, едва не подавилась и не облилась и стала пальчиками вытирать губы: все верно, не хватало ей пока еще умения и решимости сделать это рукавом куртки. Телохранитель посмотрел на нее.
– Будешь? – Рената передала ему бутылку. – Люблю коньяк…
Если он хороший, конечно, настоящий, а не такой…
– Знаю, – Саша сделал глоток.
Девушка невесело рассмеялась:
– Уже настучали? Да-а, Артур просто не мог не сболтнуть!
Прости господи, что так говорю о мертвом, но он ве-е-ечно называл нас с Дарьей алкашками…
– Никто ничего не сболтнул.
– Сам догадался?
– Просто знаю.
– А что еще ты обо мне знаешь? – Рената склонила голову к плечу и с интересом заглянула в его лицо, освещенное огнем костра.
– Что тебе снится сон…
– Всем снятся сны! – возразила она, забрала у него коньяк и выпила еще. – А мне снится… какой-то храм, из глубокой-глубокой древности, но в тот момент, когда я вижу в нем себя, он новехонький, как будто только выстроенный… или, по крайней мере, за ним хорошо ухаживали, не позволяя, чтобы в нем случилось запустение… Водоем прямо в центре этого храма… яркое солнце…
Он поднял на нее темно-серые, непрозрачные глаза:
– …А из глубины этого бассейна вынырнула огненная птица, и тебе нужно собрать её пепел, когда она сгорит… Одно условие: всё, до последней песчинки…
– Что?! – наступила пауза. – А это кто мог тебе сказать?!
Откуда…
– Птица Феникс, – пробормотал Саша, не слушая её. – Гелиополь на берегу изумрудного Нила… Великий был город…
– С ума сойти! Ты что, экстрасенс?!
– Любой охранник должен иметь шестое чувство… Если он, конечно, считает себя хорошим охранником.
– А ты считаешь? – не без ехидцы спросила Рената.
– Я считаю, что у меня есть шестое чувство – об остальном не мне судить…
– А это… ну, то, что ты проделал в аэропорту… Это – какое чувство?
– Это – курс актерского мастерства. Предмет по специальности.
– Ты – актер?!
– Громко сказано. Чтобы быть актером, недостаточно окончить училище или вуз. Этим надо жить. Я этим не жил. Божья искра есть не в каждом…
– Не знаю, не знаю… Сыграть без грима старика-священника, преобразиться так, что даже я тебя не узнала – это не божья искра?! Тогда я просто ничего не понимаю в этой жизни! – коньяк раззадорил Ренату; ей стало тепло и захотелось спорить.
– А вот его я не играл. Это отец Саймон из Англии. Я охранял его в 89-м. Он был моим «первым иностранцем»… Через год он умер в Лондоне от рака поджелудочной железы, а ему было всего пятьдесят. Лучшие люди всегда уходят раньше, как будто кто-то или что-то боится, что, проживи они немного дольше, на эту землю придет излишнее совершенство… Закон сохранения энергии: постигший то, что «за дверью», должен удалиться туда навсегда, – Саша усмехнулся и поворошил полешки в костре.
– Сколько тебе лет? – спросила Рената.
Он прищурился и прикурил от полыхающей головешки.
– Тридцать два.
– А в тот момент тебе можно было дать все пятьдесят! Как ты это объяснишь?
– Никак. Все может быть… Как-то никогда не приходило в голову смотреться в зеркало в такие минуты…
– Странный ты тогда актер. Я знала целую кучу артистов, их и хлебом не корми, дай у зеркала поторчать… Надо же им как-то отрабатывать мимику…
– Вот поэтому я тебе и говорю, что отца Саймона я не играл.
Трудно с ним разговаривать. Вернее, разговаривать-то как раз легко, а понять – сложно.
– Как ты думаешь, Саш, чем все это закончится? – спросила девушка, снова и снова отхлебывая из бутылки.
Телохранитель опустил глаза. Такое выражение иногда бывало у скрытной Дарьи. Сходство, которого раньше не было и не могло быть: слишком уж они с Сашей были разные, не говоря уже о противоположности пола. Он что-то знает, но не хочет говорить…
– Как ты поступишь, когда мы найдем безопасное место? – Рената отдала ему бутылку. – Уйдешь или останешься где-нибудь, поблизости от меня?.. Я ведь не буду никого знать в чужом городе…
Саша протянул руку и осторожно вытащил желтый березовый листик, запутавшийся в ее золотисто-рыжих непокорных волосах.
– Не знаю, – сказал он.
А пьяное это в ушах Ренаты откликнулось: «Знаю, знаю, знаю!..»
За тридцать семь дней…
– Вспомни и выбери! – крикнула огненная птица, воспарив над водоемом с ослепленной жрицей, которой все никак не удавалось разглядеть её.
– Ты сгоришь! – закрываясь рукой, закричала девушка. – Во имя светлого Осириса, остановись!
Птица тряхнула крыльями и вознеслась к солнцу. Вспышка падающего метеора – и прах посыпался на саламандр.
Ожесточенно распихивая ящериц ногами, девушка хватала пепел и прижимала его к груди, как ворох бумаги со стихами гения. Саламандры кусались, изворачивались и норовили схватить пролетевшую сквозь её пальцы песчинку-другую.
– Помогите мне! – кричала она служителям. – Одна я не справлюсь!
Чары колдуна не действовали на саламандр. Белый жрец низшей касты боялся отпустить колонну. Капюшоноголовый Помощник Главного Жреца разбрасывал ящериц острым, как бритва, длинным мечом-атаме, но твари срастались и снова бросались в бой. Кватернер посвященных ничего не мог поделать. Пантакль в руках колдуна обуглился и рассыпался.
– Во имя Оритана, помогите мне! – жрица теряла все больше и больше останков несчастной птицы.
Она не знала, что за слово сорвалось у нее с языка. Но, в ее понимании, это было самое священное, самое дорогое название из когда-либо существовавших…
Остальные служители храма в Гелиополисе на берегу зеленого Нила стояли и смотрели, не в силах помочь кватернеру Главного Кольца…
Рената открыла глаза. Часы на тумбочке у самой подушки, как воплощенный немой укор, показывали десять.
– Саша! – позвала она, думая, что он еще спит в смежном номере.
В ответ – тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
До пяти часов вечера они гнались за солнцем. Пять было по их часам, по широте Челябинска. Но солнце они так и не догнали…
Саша загнал джип в холмистый перелесок и занялся разведением костра.
– Как ты относишься к тушенке? – впервые за весь день заговорил он с Ренатой.
Девушка кивнула, и он довольно ловко вскрыл перочинным ножиком консервную банку, а после пристроил ее на плоский камень, лежавший в углях и раскаленный, как электроплитка. Голод и холод превратили «девушку из высшего общества» в существо, которое отбросило все условности, отринуло все нормы поведения, принятые в ее кругу, опустилось до того, чтобы есть с лезвия ножа из закопченной банки. Кошмар!
С севера дул ветер.
– Принеси коньяк, – попросила Рената. – Я замерзла. Душа, видно, не греет…
Телохранитель замер, не донеся пищу до рта.
– Ты что? – спросила она, удивившись тому, насколько напряженным стал его взгляд.
Саша поднялся, сходил в машину и принес ей бутылку. Рената отхлебнула прямо из горлышка, едва не подавилась и не облилась и стала пальчиками вытирать губы: все верно, не хватало ей пока еще умения и решимости сделать это рукавом куртки. Телохранитель посмотрел на нее.
– Будешь? – Рената передала ему бутылку. – Люблю коньяк…
Если он хороший, конечно, настоящий, а не такой…
– Знаю, – Саша сделал глоток.
Девушка невесело рассмеялась:
– Уже настучали? Да-а, Артур просто не мог не сболтнуть!
Прости господи, что так говорю о мертвом, но он ве-е-ечно называл нас с Дарьей алкашками…
– Никто ничего не сболтнул.
– Сам догадался?
– Просто знаю.
– А что еще ты обо мне знаешь? – Рената склонила голову к плечу и с интересом заглянула в его лицо, освещенное огнем костра.
– Что тебе снится сон…
– Всем снятся сны! – возразила она, забрала у него коньяк и выпила еще. – А мне снится… какой-то храм, из глубокой-глубокой древности, но в тот момент, когда я вижу в нем себя, он новехонький, как будто только выстроенный… или, по крайней мере, за ним хорошо ухаживали, не позволяя, чтобы в нем случилось запустение… Водоем прямо в центре этого храма… яркое солнце…
Он поднял на нее темно-серые, непрозрачные глаза:
– …А из глубины этого бассейна вынырнула огненная птица, и тебе нужно собрать её пепел, когда она сгорит… Одно условие: всё, до последней песчинки…
– Что?! – наступила пауза. – А это кто мог тебе сказать?!
Откуда…
– Птица Феникс, – пробормотал Саша, не слушая её. – Гелиополь на берегу изумрудного Нила… Великий был город…
– С ума сойти! Ты что, экстрасенс?!
– Любой охранник должен иметь шестое чувство… Если он, конечно, считает себя хорошим охранником.
– А ты считаешь? – не без ехидцы спросила Рената.
– Я считаю, что у меня есть шестое чувство – об остальном не мне судить…
– А это… ну, то, что ты проделал в аэропорту… Это – какое чувство?
– Это – курс актерского мастерства. Предмет по специальности.
– Ты – актер?!
– Громко сказано. Чтобы быть актером, недостаточно окончить училище или вуз. Этим надо жить. Я этим не жил. Божья искра есть не в каждом…
– Не знаю, не знаю… Сыграть без грима старика-священника, преобразиться так, что даже я тебя не узнала – это не божья искра?! Тогда я просто ничего не понимаю в этой жизни! – коньяк раззадорил Ренату; ей стало тепло и захотелось спорить.
– А вот его я не играл. Это отец Саймон из Англии. Я охранял его в 89-м. Он был моим «первым иностранцем»… Через год он умер в Лондоне от рака поджелудочной железы, а ему было всего пятьдесят. Лучшие люди всегда уходят раньше, как будто кто-то или что-то боится, что, проживи они немного дольше, на эту землю придет излишнее совершенство… Закон сохранения энергии: постигший то, что «за дверью», должен удалиться туда навсегда, – Саша усмехнулся и поворошил полешки в костре.
– Сколько тебе лет? – спросила Рената.
Он прищурился и прикурил от полыхающей головешки.
– Тридцать два.
– А в тот момент тебе можно было дать все пятьдесят! Как ты это объяснишь?
– Никак. Все может быть… Как-то никогда не приходило в голову смотреться в зеркало в такие минуты…
– Странный ты тогда актер. Я знала целую кучу артистов, их и хлебом не корми, дай у зеркала поторчать… Надо же им как-то отрабатывать мимику…
– Вот поэтому я тебе и говорю, что отца Саймона я не играл.
Трудно с ним разговаривать. Вернее, разговаривать-то как раз легко, а понять – сложно.
– Как ты думаешь, Саш, чем все это закончится? – спросила девушка, снова и снова отхлебывая из бутылки.
Телохранитель опустил глаза. Такое выражение иногда бывало у скрытной Дарьи. Сходство, которого раньше не было и не могло быть: слишком уж они с Сашей были разные, не говоря уже о противоположности пола. Он что-то знает, но не хочет говорить…
– Как ты поступишь, когда мы найдем безопасное место? – Рената отдала ему бутылку. – Уйдешь или останешься где-нибудь, поблизости от меня?.. Я ведь не буду никого знать в чужом городе…
Саша протянул руку и осторожно вытащил желтый березовый листик, запутавшийся в ее золотисто-рыжих непокорных волосах.
– Не знаю, – сказал он.
А пьяное это в ушах Ренаты откликнулось: «Знаю, знаю, знаю!..»
За тридцать семь дней…
– Вспомни и выбери! – крикнула огненная птица, воспарив над водоемом с ослепленной жрицей, которой все никак не удавалось разглядеть её.
– Ты сгоришь! – закрываясь рукой, закричала девушка. – Во имя светлого Осириса, остановись!
Птица тряхнула крыльями и вознеслась к солнцу. Вспышка падающего метеора – и прах посыпался на саламандр.
Ожесточенно распихивая ящериц ногами, девушка хватала пепел и прижимала его к груди, как ворох бумаги со стихами гения. Саламандры кусались, изворачивались и норовили схватить пролетевшую сквозь её пальцы песчинку-другую.
– Помогите мне! – кричала она служителям. – Одна я не справлюсь!
Чары колдуна не действовали на саламандр. Белый жрец низшей касты боялся отпустить колонну. Капюшоноголовый Помощник Главного Жреца разбрасывал ящериц острым, как бритва, длинным мечом-атаме, но твари срастались и снова бросались в бой. Кватернер посвященных ничего не мог поделать. Пантакль в руках колдуна обуглился и рассыпался.
– Во имя Оритана, помогите мне! – жрица теряла все больше и больше останков несчастной птицы.
Она не знала, что за слово сорвалось у нее с языка. Но, в ее понимании, это было самое священное, самое дорогое название из когда-либо существовавших…
Остальные служители храма в Гелиополисе на берегу зеленого Нила стояли и смотрели, не в силах помочь кватернеру Главного Кольца…
Рената открыла глаза. Часы на тумбочке у самой подушки, как воплощенный немой укор, показывали десять.
– Саша! – позвала она, думая, что он еще спит в смежном номере.
В ответ – тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68