Да обыкновенный. Ты поставь себя на мое место. Вот ты приходишь к выводу, что задание можно выполнить, только пожертвовав одним из двоих. Скажешь ли ты напарнику: “Ты останешься прикрывать, а я доставлю разведку”?
Теперь молчит комбат, ему нечего возразить.
— И страшно мне тоже было. Страшно за то, что Сергей мог не выдержать и ввязаться в бой. Тогда все было бы напрасно.
— Костя, разливай, — командует пришедший в себя Ненашев. — Сейчас, Андрей, мы будем пить за тебя стоя. И не смей возражать!
Но возразить я не успеваю. Тяжелый взрыв затыкает мне рот и расплескивает самогон из кружек. С потолка сыплется земля. Тут же гремит еще один взрыв, за ним — третий, четвертый. Командиры хватаются за оружие, надевают каски. В блиндаж врывается сержант:
— Товарищ капитан! Немцы! Танки!
— Сколько их?
— Трудно разглядеть, далеко еще, и пыль мешает. Идут прямо на нас.
— По местам! К бою!
Комбат надевает каску, хватает бинокль и, проходя мимо меня, говорит:
— Ты же говорил, они раньше утра не начнут!
— Ничего не понимаю, — бормочу я, пожимаю плечами и выхожу из блиндажа вслед за комбатом.
Глава 19
Dun. Dismayed not this our captains, Macbeth and Banquo?
Cap. Yes; As Sparrows eagles, or the hare the lion!
W.Shakespeare
Дункан: И что ж, скажи, он этим устрашил командующих — Банко и Макбета?
Капитан: Да, устрашил, как воробьи — орлов и заяц — льва!
Шекспир (англ.)
Мне с Афгана не приходилось бывать под обстрелом. С отвычки жутковато и кажется, что все снаряды и все пули летят именно в меня. Но я быстро вспоминаю старую солдатскую мудрость: свою пулю не услышишь, и артиллерист в тебя никогда не попадет, потому как он тебя не видит. Нельзя сказать, что я перестаю обращать внимание на свист и разрывы, но они уже не мешают мне видеть и правильно оценивать обстановку.
Ненашев стоит на КП батальона и, опершись локтями о бруствер, смотрит в бинокль. Он сердито выговаривает сержанту:
— Не так уж они и далеко! Ты их даже не рассмотрел как следует, сразу ко мне побежал. Теперь опять побегаешь. Дуй в шестую роту, передай Алмазову: огня не открывать ни в коем случае. За каждый выстрел с него лично взыщу. Сенченко! Ты — к танкистам. Пусть сидят и без синей ракеты не дергаются. Да и по ракете — не больше двух! Кирилл! Есть связь с противотанковой?
Связист подает ему трубку.
— Ольха! Я — Судак! Все нормально, справимся сами, вы помалкивайте.
Отдав трубку, он обращается к лейтенанту с артиллерийскими эмблемами:
— Борис! Только двумя орудиями и только наверняка. Понял?
— Как не понять!
— Беги!
Лейтенант убегает по ходу сообщения, а я подхожу поближе. Нас атакуют пять танков и батальона два пехоты на бронетранспортерах. Танки уже довольно близко. Вот и пехота начинает спешиваться. На атаку основных сил Гудериана это не похоже.
— Разведка боем! — догадываюсь я.
— Верно! — соглашается Ненашев и тут же спохватывается: — А ты что здесь делаешь? Марш в блиндаж!
— Не командуй, будь другом.
— Правильно, приказывать тебе не имею права, но прошу. Нечего тебе здесь делать. Не твое это дело, пойми! Такие, как ты, там нужны, — он показывает в небо, — а не здесь. Знаю, ты мужик смелый. Но кому сейчас нужна твоя смелость? Шальная пуля, случайный осколок и — привет! А у тебя даже каски нет.
— Вот ты бы на правах хозяина и побеспокоился.
— А ну тебя! Башир! Сбегай в блиндаж, принеси летчику каску.
Бой между тем разгорается. Танки приближаются, ведя непрерывный огонь из орудий и пулеметов. С бронетранспортеров тоже бьют пулеметы, поддерживая пехоту, которая идет за танками густыми цепями. Пули все гуще свистят над головой и все чаще чмокают в бруствер. Наши пулеметчики тоже ведут огонь по немецкой пехоте, но та умело прикрывается танками.
Неожиданно совсем рядом звонко бьет противотанковое орудие, тут же еще одно. “Сорокапятки” открывают беглый огонь, в упор. Один танк загорается, но четыре других продолжают атаку. Снаряды высекают на лобовой броне танков фиолетовые искры и рикошетят.
Немецкие артиллеристы продолжают кидать снаряды. Сзади грохочет взрыв, и пробегающий по траншее боец спотыкается и падает в пяти шагах от нас. Наклоняюсь над ним. Он тяжело дышит, на губах кровавая пена, а по лопаткам расползается темное пятно. Я узнаю в нем парня, который хотел взять меня в плен.
— Разрешите, — меня отстраняет подбежавший санитар.
— Прости, друг, — говорю я и подбираю с земли ППШ. Солдат не в силах говорить и только глазами показывает на подсумок. Я понимаю его и забираю запасные диски и гранаты.
— Держись, Жилин! — подбадриваю я бойца, вспомнив его фамилию.
Я проминаю в бруствере амбразурку, пристраиваю в ней автомат и снимаю предохранитель.
Танки и цепи пехоты накатываются все ближе. Пора. Беру на прицел группу немцев и даю очередь патронов на восемь. Словно в ответ мне начинают бить автоматы по всей линии наших окопов. Немцы тоже ведут огонь из автоматов. Движение их замедлилось, но не остановилось. Оно и понятно. Пока впереди танки, они чувствуют себя уверенно. А танки уже совсем рядом. Похоже, что одно наше орудие они разбили, так как огонь ведет только то, которое ближе к нам.
Я не вижу, как Ненашев пускает в небо синюю ракету. Вижу только, как начинают менять курс и прицел своих орудий немецкие танкисты. Один танк вспыхивает, три других стреляют куда-то позади нас.
Оборачиваюсь. Сзади накатываются две “тридцатьчетверки”. Теперь картина иная. На этот раз 75-миллиметровые снаряды “Т-IV” рикошетят от лобовой брони наших танков, а их трехдюймовые снаряды прошибают немецкую броню, как картон. Загорается еще один немецкий танк. Оставшиеся два останавливаются и начинают пятиться, огрызаясь огнем. Откуда взялись наши танки? С воздуха я, когда шел на вынужденную, их не видел. Значит, хорошо замаскировались. А где-то здесь еще и противотанковая батарея.
Странно, но немецкая пехота, оказавшись между своими танками и контратакующими “тридцатьчетверками”, не выказывает желания отступить. Ясно. Слишком близко они подошли, и их достаточно много. Один хороший рывок, и они — в наших траншеях.
Однако наши танкисты, разделавшись с немецкими танками, переносят огонь на бронетранспортеры, по ним же бьет и уцелевшее орудие. Пулеметы бронетранспортеров замолкают. Немцам не до нас. Наши же пулеметчики, наоборот, усиливают огонь по наступающим цепям, теперь им никто не мешает. Мне кажется, еще немного, и немцы не сдержат, покатятся назад.
Внезапно слева раздаются близкие разрывы гранат, крики и беспорядочная стрельба. Что там?
— Черт! Ворвались в окопы все-таки, мать их! — ругается комбат.
Бросаюсь влево по ходу сообщения.
— Андрей! Назад! — слышу сзади крик Ненашева.
Но я уже у поворота траншеи. На меня выскакивают два немца. Впереди крепыш небольшого роста, фельдфебель с рыжими усами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Теперь молчит комбат, ему нечего возразить.
— И страшно мне тоже было. Страшно за то, что Сергей мог не выдержать и ввязаться в бой. Тогда все было бы напрасно.
— Костя, разливай, — командует пришедший в себя Ненашев. — Сейчас, Андрей, мы будем пить за тебя стоя. И не смей возражать!
Но возразить я не успеваю. Тяжелый взрыв затыкает мне рот и расплескивает самогон из кружек. С потолка сыплется земля. Тут же гремит еще один взрыв, за ним — третий, четвертый. Командиры хватаются за оружие, надевают каски. В блиндаж врывается сержант:
— Товарищ капитан! Немцы! Танки!
— Сколько их?
— Трудно разглядеть, далеко еще, и пыль мешает. Идут прямо на нас.
— По местам! К бою!
Комбат надевает каску, хватает бинокль и, проходя мимо меня, говорит:
— Ты же говорил, они раньше утра не начнут!
— Ничего не понимаю, — бормочу я, пожимаю плечами и выхожу из блиндажа вслед за комбатом.
Глава 19
Dun. Dismayed not this our captains, Macbeth and Banquo?
Cap. Yes; As Sparrows eagles, or the hare the lion!
W.Shakespeare
Дункан: И что ж, скажи, он этим устрашил командующих — Банко и Макбета?
Капитан: Да, устрашил, как воробьи — орлов и заяц — льва!
Шекспир (англ.)
Мне с Афгана не приходилось бывать под обстрелом. С отвычки жутковато и кажется, что все снаряды и все пули летят именно в меня. Но я быстро вспоминаю старую солдатскую мудрость: свою пулю не услышишь, и артиллерист в тебя никогда не попадет, потому как он тебя не видит. Нельзя сказать, что я перестаю обращать внимание на свист и разрывы, но они уже не мешают мне видеть и правильно оценивать обстановку.
Ненашев стоит на КП батальона и, опершись локтями о бруствер, смотрит в бинокль. Он сердито выговаривает сержанту:
— Не так уж они и далеко! Ты их даже не рассмотрел как следует, сразу ко мне побежал. Теперь опять побегаешь. Дуй в шестую роту, передай Алмазову: огня не открывать ни в коем случае. За каждый выстрел с него лично взыщу. Сенченко! Ты — к танкистам. Пусть сидят и без синей ракеты не дергаются. Да и по ракете — не больше двух! Кирилл! Есть связь с противотанковой?
Связист подает ему трубку.
— Ольха! Я — Судак! Все нормально, справимся сами, вы помалкивайте.
Отдав трубку, он обращается к лейтенанту с артиллерийскими эмблемами:
— Борис! Только двумя орудиями и только наверняка. Понял?
— Как не понять!
— Беги!
Лейтенант убегает по ходу сообщения, а я подхожу поближе. Нас атакуют пять танков и батальона два пехоты на бронетранспортерах. Танки уже довольно близко. Вот и пехота начинает спешиваться. На атаку основных сил Гудериана это не похоже.
— Разведка боем! — догадываюсь я.
— Верно! — соглашается Ненашев и тут же спохватывается: — А ты что здесь делаешь? Марш в блиндаж!
— Не командуй, будь другом.
— Правильно, приказывать тебе не имею права, но прошу. Нечего тебе здесь делать. Не твое это дело, пойми! Такие, как ты, там нужны, — он показывает в небо, — а не здесь. Знаю, ты мужик смелый. Но кому сейчас нужна твоя смелость? Шальная пуля, случайный осколок и — привет! А у тебя даже каски нет.
— Вот ты бы на правах хозяина и побеспокоился.
— А ну тебя! Башир! Сбегай в блиндаж, принеси летчику каску.
Бой между тем разгорается. Танки приближаются, ведя непрерывный огонь из орудий и пулеметов. С бронетранспортеров тоже бьют пулеметы, поддерживая пехоту, которая идет за танками густыми цепями. Пули все гуще свистят над головой и все чаще чмокают в бруствер. Наши пулеметчики тоже ведут огонь по немецкой пехоте, но та умело прикрывается танками.
Неожиданно совсем рядом звонко бьет противотанковое орудие, тут же еще одно. “Сорокапятки” открывают беглый огонь, в упор. Один танк загорается, но четыре других продолжают атаку. Снаряды высекают на лобовой броне танков фиолетовые искры и рикошетят.
Немецкие артиллеристы продолжают кидать снаряды. Сзади грохочет взрыв, и пробегающий по траншее боец спотыкается и падает в пяти шагах от нас. Наклоняюсь над ним. Он тяжело дышит, на губах кровавая пена, а по лопаткам расползается темное пятно. Я узнаю в нем парня, который хотел взять меня в плен.
— Разрешите, — меня отстраняет подбежавший санитар.
— Прости, друг, — говорю я и подбираю с земли ППШ. Солдат не в силах говорить и только глазами показывает на подсумок. Я понимаю его и забираю запасные диски и гранаты.
— Держись, Жилин! — подбадриваю я бойца, вспомнив его фамилию.
Я проминаю в бруствере амбразурку, пристраиваю в ней автомат и снимаю предохранитель.
Танки и цепи пехоты накатываются все ближе. Пора. Беру на прицел группу немцев и даю очередь патронов на восемь. Словно в ответ мне начинают бить автоматы по всей линии наших окопов. Немцы тоже ведут огонь из автоматов. Движение их замедлилось, но не остановилось. Оно и понятно. Пока впереди танки, они чувствуют себя уверенно. А танки уже совсем рядом. Похоже, что одно наше орудие они разбили, так как огонь ведет только то, которое ближе к нам.
Я не вижу, как Ненашев пускает в небо синюю ракету. Вижу только, как начинают менять курс и прицел своих орудий немецкие танкисты. Один танк вспыхивает, три других стреляют куда-то позади нас.
Оборачиваюсь. Сзади накатываются две “тридцатьчетверки”. Теперь картина иная. На этот раз 75-миллиметровые снаряды “Т-IV” рикошетят от лобовой брони наших танков, а их трехдюймовые снаряды прошибают немецкую броню, как картон. Загорается еще один немецкий танк. Оставшиеся два останавливаются и начинают пятиться, огрызаясь огнем. Откуда взялись наши танки? С воздуха я, когда шел на вынужденную, их не видел. Значит, хорошо замаскировались. А где-то здесь еще и противотанковая батарея.
Странно, но немецкая пехота, оказавшись между своими танками и контратакующими “тридцатьчетверками”, не выказывает желания отступить. Ясно. Слишком близко они подошли, и их достаточно много. Один хороший рывок, и они — в наших траншеях.
Однако наши танкисты, разделавшись с немецкими танками, переносят огонь на бронетранспортеры, по ним же бьет и уцелевшее орудие. Пулеметы бронетранспортеров замолкают. Немцам не до нас. Наши же пулеметчики, наоборот, усиливают огонь по наступающим цепям, теперь им никто не мешает. Мне кажется, еще немного, и немцы не сдержат, покатятся назад.
Внезапно слева раздаются близкие разрывы гранат, крики и беспорядочная стрельба. Что там?
— Черт! Ворвались в окопы все-таки, мать их! — ругается комбат.
Бросаюсь влево по ходу сообщения.
— Андрей! Назад! — слышу сзади крик Ненашева.
Но я уже у поворота траншеи. На меня выскакивают два немца. Впереди крепыш небольшого роста, фельдфебель с рыжими усами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140