Ей попадались на глаза чудовищные в своём неприличии картины на стенах маленьких комнатушек; изображения бесстыдных божеств смеялись и передразнивали её в грязных нишах над дверными проходами. Жара и запахи готовящейся пищи, лёгкие ароматы курящихся благовоний и своеобразный дух огромной массы живых существ — все это душило её. Но более, чем ужасы зримые, на неё подействовало, вызывая тошноту и недомогание, то, что она услышала и о чем лишь догадывалась. Другими словами, она ясно почувствовала, что одно дело желать творить добро под влиянием живого рассказа об ужасной жизни индийских женщин, и совсем другое — столкнуться в женских покоях дворца лицом к лицу с самими этими бедствиями, для живописания которых не найдётся достаточно сильных слов и выражений.
Махараджа недурно играл в пахиси, и, кроме того, у Тарвина сложились с ним чудесные приятельские отношения, но все же, сидя сейчас напротив него, Тарвин думал о том, что случись хоть что-то с его любимой, пока она находится в таинственных комнатах женской половины, из которых до внешнего мира долетал лишь неутихающий шёпот и шорох платьев, — и он не поручится за жизнь этого восточного властелина ни перед какой страховой компанией.
Когда Кейт вышла оттуда с маленьким махараджей Кунваром, цеплявшимся за её руку, лицо её было бледным и искажённым страданием, а в глазах блестели слезы негодования. Вот что значит увидеть все своими глазами.
Тарвин бросился ей навстречу, но она отстранила его тем царственным жестом, которым женщины пользуются в минуты глубокого волнения, и кинулась домой к миссис Эстес.
В эту секунду Тарвин почувствовал, что его грубо вытолкнули из её жизни. Тем же вечером махараджа Кунвар встретил Тарвина на веранде гостиницы; Ник мерил веранду шагами и почти жалел, что не застрелил махараджу за тот взгляд, которым наградила его Кейт. С глубоким вздохом он благодарил Бога за то, что был здесь, рядом, мог видеть её и защитить её, а если понадобится, и увезти отсюда, в конце концов, и силой. Содрогаясь от ужаса, он представлял себе, как бы она жила здесь одна, под защитой лишь миссис Эстес.
— Я привёз это для Кейт, — сказал малыш, осторожно вылезая из экипажа с огромным свёртком в руках. — Пойдёмте со мной к ней.
Тарвин, не мешкая, вышел из гостиницы, и они поехали к дому миссионера.
— Во дворце все говорят, — сказал мальчик, — что она ваша Кейт.
— Я рад, что они так прекрасно информированы, — пробормотал Тарвин свирепо. — А что это вы ей везёте? — громко спросил он у махараджи, положив руку на свёрток.
— Это посылает ей моя мать, королева — настоящая королева, понимаете? Ведь я же принц. Она ещё велела на словах передать кое-что, только я не могу сказать вам этого. — И он шёпотом, как маленький ребёнок, повторял почти про себя, чтобы не забыть, слова матери. Когда они подъехали, Кейт была на веранде, и лицо её просветлело при виде мальчугана.
— Пусть стража встанет у входа в сад. Идите же и ждите меня на дороге, — приказал он своей охране.
Экипаж отъехал от дома, сопровождаемый солдатами. Малыш, все ещё держа Тарвина за руку, протянул свёрток Кейт.
— Это от моей матери, — сказал он. — Вы её видели. Этот человек может не уходить. Он… — мальчик помедлил, ища слово, — ваш возлюбленный, да? Ваша речь — это и его речь.
Кейт залилась румянцем, но не попыталась опровергнуть его слова. Да и что она могла сказать?
— Я должен сказать вам следующее, — продолжал он, — сказать перво-наперво, чтобы вы поняли. — Он говорил несколько неуверенно, по всей видимости, переводя с родного языка на английский, и при этом выпрямился во весь рост и отбросил со лба изумрудную кисть, свисавшую с чалмы. — Моя мать, королева — настоящая королева, — говорит: «Я так долго сидела за этой работой. Я даю её вам, потому что видела ваше лицо. То, что сделано, может быть уничтожено против нашей воли, а цыганские руки — воровские. Ради богов, следите за тем, чтобы цыганка не распустила нити, не уничтожила того, что я сделала, потому что в этом моя жизнь и моя душа. Берегите мою работу, которую я дарю вам, — ткань, которая целых девять лет была на ткацком станке». Я знаю английский лучше, чем моя мать, — сказал мальчик, переходя на нормальный тон.
Кейт развернула свёрток и вынула черно-жёлтый плед с ярко-красной бахромой, связанный довольно неуклюже. Вот чем королевы Гокрал Ситаруна заполняют свой досуг…
— Это все, — сказал малыш. Но похоже было, что уходить ему не хотелось.
Когда Кейт рассматривала жалкий дар, её горло сдавила судорога. Мальчуган, все это время не отходивший от Тарвина и не выпускавший его руку, начал заново дословно повторять материнское послание, не пытаясь объяснить, что оно означает, при этом его пальчики все сильнее и сильнее сжимали руку Тарвина.
— Передайте, пожалуйста, вашей матери, что я ей очень благодарна, — растерянно произнесла Кейт, не вполне владея голосом.
— Ответ должен быть другой, — сказал малыш и посмотрел умоляюще на своего высокого друга-»англичанина».
Неожиданно в голове Тарвина промелькнуло воспоминание о ленивых разговорах торговых агентов на веранде гостиницы. Он быстро подошёл к Кейт и, положив руку ей на плечо, прошептал хрипло:
— Разве вы не понимаете, что она имеет в виду? Это же сам мальчик… Ткань, которую она ткала целых девять лет.
— Но что же я могу сделать? — вскричала Кейт, совершенно сбитая с толку.
— Присматривать за ним. Постоянно и неустанно. Вы же очень сообразительная и разберётесь, что к чему. Ситабхаи нужна его жизнь. Она не должна добиться своего.
Кейт постепенно начинала понимать ситуацию. Все возможно в этом ужасном дворце, даже убийство ребёнка. Она уже догадалась о том, как ненавидят друг друга королева-мать и новая, молодая жена махараджи. Махараджа Кунвар стоял неподвижно в сумерках угасавшего дня, поблёскивая алмазами своей драгоценной одежды.
— Может, мне повторить ещё раз? — спросил он.
— Нет-нет-нет, малыш! Нет! — закричала она, бросаясь на колени перед ним и прижимая его худенькое тельце к своей груди с внезапной нежностью и жалостью. — Ник! Что мы будем делать в этой ужасной стране? — Она заплакала.
— Ну ладно! — сказал махараджа абсолютно безучастно. — Мне сказали уходить только после того, как вы заплачете. — Он кликнул стражу и экипаж и отбыл, оставив свой небогатый подарок на полу.
В полутёмной комнате слышались всхлипывания Кейт. Ни миссис Эстес, ни её мужа не было дома. Это маленькое словечко «мы», произнесённое ею, наполнило сердце Тарвина сладким трепетом. Он наклонился к ней и обнял, и Кейт не стала возражать и отчитывать его.
— Вдвоём мы справимся с любыми трудностями, — прошептал он, когда её голова легла ему на плечо.
Х

«Дорогой друг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57