Да вы в состоянии понять, о чем я говорю вам? Малыша чуть не отравили.
— Ну так это от английских лекарств, — сказал махараджа, вкрадчиво улыбаясь. — Я тоже однажды сильно разболелся из-за них, и пришлось обратиться к туземцам-хакимам. Вы всегда говорите забавные вещи, сахиб Тарвин.
Огромным усилием воли Тарвин подавил вспышку гнева; похлопывая себя кнутом по сапогу, он произнёс внятно и отчётливо:
— Я пришёл сюда не для того, чтобы забавлять вас. Мальчуган сейчас у мисс Шерифф. Его туда привезли больным: кто-то во дворце пытался отравить его коноплёй.
— Это бханг! — произнёс махараджа с глуповатым видом.
— Я не знаю, как у вас называется это блюдо, но я точно знаю, что его отравили. И если бы не мисс Шерифф, он уже умер бы — вы понимаете, ваш первенец уже был бы мёртв. Его отравили, слышите вы, сахиб махараджа? — и отравил его кто-то во дворце.
— Он просто съел что-то несвежее и заболел из-за этого, — сказал король угрюмо. — Мальчишки всегда наедятся какой-нибудь дряни. О боже! Да никто и пальцем не посмеет тронуть моего сына.
— А что бы вы сделали, чтобы помешать этому?
Махараджа приподнялся, и красные глаза его гневно засверкали.
— Я бы привязал того человека к передней ноге моего самого большого слона и убил бы его ещё до захода солнца!
После этого он перешёл на родной язык и стал в бешенстве перечислять все те ужасные пытки, которые хотел бы применить, но на которые по закону не имел права.
— Я сделаю это с каждым, кто осмелится тронуть его, — заключил он.
Тарвин недоверчиво усмехнулся.
— Знаю я, что вы думаете, — горячился король, обезумев от вина и опиума. — Вы думаете, что раз здесь правит английское правительство, то я могу судить только по закону? Чушь! Мне дела нет до законов, записанных в книгах. Разве стены моего дворца поведают кому-нибудь о том, что я здесь творю?
— Нет, они никому ничего не расскажут. А если бы заговорили, рассказали бы вам о том, что верховодит здесь женщина, которая живёт во дворце.
Смуглое лицо махараджи стало серым. И тут он снова взорвался и закричал хрипло:
— Да что я, король или горшечник, что дела моего зенана вытаскиваются на белый свет всякой белой собакой, которой вздумается облаять меня? Подите вон, не то мои слуги вытолкают вас взашей, как шакала.
— Отлично, — спокойно произнёс Тарвин. — Но какое отношение это имеет к принцу, сахиб махараджа? Приезжайте к мистеру Эстесу, и я вам покажу вашего сына. Я думаю, вы знаете, как действуют наркотики. Вы сами все поймёте. Мальчик был отравлен.
— Будь проклят тот день, когда я позволил миссионерам приехать сюда! Но тот день, когда я не выгнал вас отсюда, хуже стократ.
— Вовсе нет. Я здесь для того, чтобы охранять махараджу Кунвара, и я буду охранять его, что бы ни случилось. А вам бы хотелось, чтобы ваши женщины убили его.
— Сахиб Тарвин, да понимаете ли вы, — что говорите?
— Если бы не понимал, то ничего и не сказал бы. У меня есть все доказательства.
— Но когда кто-то пытается отравить кого-то, то доказательств нет и не может быть, особенно если яд дала женщина! Здесь придётся судить по подозрению, а по английским законам убивать по подозрению — крайне жестоко и нецивилизованно. Сахиб Тарвин, англичане отобрали у меня все, о чем мечтает настоящий раджпут, и я, как и другие, маюсь от бездействия, точно конь, которому не дают побегать на воле. Но здесь я, по крайней мере, господин!
Он махнул рукой в сторону зелёных ставен и заговорил, понизив голос, снова опускаясь в кресло и закрывая глаза.
Тарвин смотрел на него с отчаянием.
— Никто не посмеет — никто, — бормотал махараджа слабеющим голосом. — А что же касается того, другого, о чем вы говорили, — это не в вашей власти. Клянусь Богом! Я раджпут, и я король. И я не разглагольствую о том, что происходит за занавесями.
И тогда Тарвин призвал себе на помощь все своё мужество и заговорил.
— Я и не хочу, чтобы вы разглагольствовали об этом, — сказал он. — Я просто хочу предупредить вас насчёт Ситабхаи. Это она травит принца.
Махараджа вздрогнул. Чтобы европеец осмелился назвать королеву по имени! Это само по себе было достаточно оскорбительно, и на его веку такого не бывало. Но чтобы европеец, стоя посреди двора, во всеуслышанье бросал королеве таксе обвинение — это вообще выходило за всякие рамки. Махараджа только что пришёл от Ситабхаи, которая убаюкивала его своими песнями и нежностями, предназначенными ему одному; и вот перед ним стоит этот худой иностранец и нападает на неё со своими подлыми обвинениями. И если бы не опиум, то в припадке гнева махараджа набросился бы на Тарвина, который спокойно говорил:
— Я могу представить доказательства того, о чем говорю, полковнику Нолану.
Махараджа уставился на Тарвина заблестевшими глазами, и Нику на мгновение показалось, что сейчас его хватит удар, но оказалось, что это вино и опиум с новой силой подействовали на него. Махараджа что-то сердито проворчал. Голова его упала на грудь, слова замерли на устах, и он, тяжело дыша, обмяк в кресле и ни на что больше не реагировал.
Тарвин подобрал вожжи и долго молча смотрел на пьяного короля, а в это время за ставнями шум и шорох сначала усилились, а потом затихли. Затем Ник развернул лошадь и в раздумье въехал под арку, ведущую из дворца.
Вдруг кто-то неожиданно выскочил из темноты, где спал привратник и где содержались на привязи обезьяны короля, развлекавшие его своими драками: это серая обезьяна с цепью, разорванной у пояса, бормоча что-то невнятное, прыгнула прямо на луку седла; лошадь Тарвина, испугавшись, встала на дыбы. Тарвин почти не различал зверя в темноте, но по запаху догадался, кто это. Обезьяна одной лапой вцепилась в лошадиную гриву, а другой — обхватила Тарвина за шею. Он инстинктивно отклонился назад и, прежде чем страшные зубы на грязных синих дёснах успели сомкнуться на его горле, дважды выстрелил в упор. Зверь скатился на землю и застонал, как человек, а дым от двух выстрелов поплыл назад и рассеялся по широкому дворцовому двору.
XVI
— Это вы, сахиб Тарвин? — спросил чей-то голос на ломаном английском языке.
Прежде чем ответить, Тарвин вскочил на ноги. Он стал с подозрением относиться к появлению нежданных гостей, особенно являвшихся поздно ночью. Рука невольно потянулась к боковому карману.
— Нет, не бойтесь, — произнёс голос, — это я, Джуггут Сингх.
Тарвин задумчиво раскурил сигару.
— В стране много разных Сингхов, — сказал он. — Вы-то который из них?
— Я Джуггут Сингх, служу при дворе махараджи.
— Ах так! Король кочет меня видеть?
Фигура приблизилась на шаг.
— Нет, сахиб, вас хочет видеть королева.
— Какая из двух?
Человек, стоя на веранде, рядом с Тарвином, прошептал ему почти на ухо.
— Есть только одна королева, которая отваживается выезжать из дворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Ну так это от английских лекарств, — сказал махараджа, вкрадчиво улыбаясь. — Я тоже однажды сильно разболелся из-за них, и пришлось обратиться к туземцам-хакимам. Вы всегда говорите забавные вещи, сахиб Тарвин.
Огромным усилием воли Тарвин подавил вспышку гнева; похлопывая себя кнутом по сапогу, он произнёс внятно и отчётливо:
— Я пришёл сюда не для того, чтобы забавлять вас. Мальчуган сейчас у мисс Шерифф. Его туда привезли больным: кто-то во дворце пытался отравить его коноплёй.
— Это бханг! — произнёс махараджа с глуповатым видом.
— Я не знаю, как у вас называется это блюдо, но я точно знаю, что его отравили. И если бы не мисс Шерифф, он уже умер бы — вы понимаете, ваш первенец уже был бы мёртв. Его отравили, слышите вы, сахиб махараджа? — и отравил его кто-то во дворце.
— Он просто съел что-то несвежее и заболел из-за этого, — сказал король угрюмо. — Мальчишки всегда наедятся какой-нибудь дряни. О боже! Да никто и пальцем не посмеет тронуть моего сына.
— А что бы вы сделали, чтобы помешать этому?
Махараджа приподнялся, и красные глаза его гневно засверкали.
— Я бы привязал того человека к передней ноге моего самого большого слона и убил бы его ещё до захода солнца!
После этого он перешёл на родной язык и стал в бешенстве перечислять все те ужасные пытки, которые хотел бы применить, но на которые по закону не имел права.
— Я сделаю это с каждым, кто осмелится тронуть его, — заключил он.
Тарвин недоверчиво усмехнулся.
— Знаю я, что вы думаете, — горячился король, обезумев от вина и опиума. — Вы думаете, что раз здесь правит английское правительство, то я могу судить только по закону? Чушь! Мне дела нет до законов, записанных в книгах. Разве стены моего дворца поведают кому-нибудь о том, что я здесь творю?
— Нет, они никому ничего не расскажут. А если бы заговорили, рассказали бы вам о том, что верховодит здесь женщина, которая живёт во дворце.
Смуглое лицо махараджи стало серым. И тут он снова взорвался и закричал хрипло:
— Да что я, король или горшечник, что дела моего зенана вытаскиваются на белый свет всякой белой собакой, которой вздумается облаять меня? Подите вон, не то мои слуги вытолкают вас взашей, как шакала.
— Отлично, — спокойно произнёс Тарвин. — Но какое отношение это имеет к принцу, сахиб махараджа? Приезжайте к мистеру Эстесу, и я вам покажу вашего сына. Я думаю, вы знаете, как действуют наркотики. Вы сами все поймёте. Мальчик был отравлен.
— Будь проклят тот день, когда я позволил миссионерам приехать сюда! Но тот день, когда я не выгнал вас отсюда, хуже стократ.
— Вовсе нет. Я здесь для того, чтобы охранять махараджу Кунвара, и я буду охранять его, что бы ни случилось. А вам бы хотелось, чтобы ваши женщины убили его.
— Сахиб Тарвин, да понимаете ли вы, — что говорите?
— Если бы не понимал, то ничего и не сказал бы. У меня есть все доказательства.
— Но когда кто-то пытается отравить кого-то, то доказательств нет и не может быть, особенно если яд дала женщина! Здесь придётся судить по подозрению, а по английским законам убивать по подозрению — крайне жестоко и нецивилизованно. Сахиб Тарвин, англичане отобрали у меня все, о чем мечтает настоящий раджпут, и я, как и другие, маюсь от бездействия, точно конь, которому не дают побегать на воле. Но здесь я, по крайней мере, господин!
Он махнул рукой в сторону зелёных ставен и заговорил, понизив голос, снова опускаясь в кресло и закрывая глаза.
Тарвин смотрел на него с отчаянием.
— Никто не посмеет — никто, — бормотал махараджа слабеющим голосом. — А что же касается того, другого, о чем вы говорили, — это не в вашей власти. Клянусь Богом! Я раджпут, и я король. И я не разглагольствую о том, что происходит за занавесями.
И тогда Тарвин призвал себе на помощь все своё мужество и заговорил.
— Я и не хочу, чтобы вы разглагольствовали об этом, — сказал он. — Я просто хочу предупредить вас насчёт Ситабхаи. Это она травит принца.
Махараджа вздрогнул. Чтобы европеец осмелился назвать королеву по имени! Это само по себе было достаточно оскорбительно, и на его веку такого не бывало. Но чтобы европеец, стоя посреди двора, во всеуслышанье бросал королеве таксе обвинение — это вообще выходило за всякие рамки. Махараджа только что пришёл от Ситабхаи, которая убаюкивала его своими песнями и нежностями, предназначенными ему одному; и вот перед ним стоит этот худой иностранец и нападает на неё со своими подлыми обвинениями. И если бы не опиум, то в припадке гнева махараджа набросился бы на Тарвина, который спокойно говорил:
— Я могу представить доказательства того, о чем говорю, полковнику Нолану.
Махараджа уставился на Тарвина заблестевшими глазами, и Нику на мгновение показалось, что сейчас его хватит удар, но оказалось, что это вино и опиум с новой силой подействовали на него. Махараджа что-то сердито проворчал. Голова его упала на грудь, слова замерли на устах, и он, тяжело дыша, обмяк в кресле и ни на что больше не реагировал.
Тарвин подобрал вожжи и долго молча смотрел на пьяного короля, а в это время за ставнями шум и шорох сначала усилились, а потом затихли. Затем Ник развернул лошадь и в раздумье въехал под арку, ведущую из дворца.
Вдруг кто-то неожиданно выскочил из темноты, где спал привратник и где содержались на привязи обезьяны короля, развлекавшие его своими драками: это серая обезьяна с цепью, разорванной у пояса, бормоча что-то невнятное, прыгнула прямо на луку седла; лошадь Тарвина, испугавшись, встала на дыбы. Тарвин почти не различал зверя в темноте, но по запаху догадался, кто это. Обезьяна одной лапой вцепилась в лошадиную гриву, а другой — обхватила Тарвина за шею. Он инстинктивно отклонился назад и, прежде чем страшные зубы на грязных синих дёснах успели сомкнуться на его горле, дважды выстрелил в упор. Зверь скатился на землю и застонал, как человек, а дым от двух выстрелов поплыл назад и рассеялся по широкому дворцовому двору.
XVI
— Это вы, сахиб Тарвин? — спросил чей-то голос на ломаном английском языке.
Прежде чем ответить, Тарвин вскочил на ноги. Он стал с подозрением относиться к появлению нежданных гостей, особенно являвшихся поздно ночью. Рука невольно потянулась к боковому карману.
— Нет, не бойтесь, — произнёс голос, — это я, Джуггут Сингх.
Тарвин задумчиво раскурил сигару.
— В стране много разных Сингхов, — сказал он. — Вы-то который из них?
— Я Джуггут Сингх, служу при дворе махараджи.
— Ах так! Король кочет меня видеть?
Фигура приблизилась на шаг.
— Нет, сахиб, вас хочет видеть королева.
— Какая из двух?
Человек, стоя на веранде, рядом с Тарвином, прошептал ему почти на ухо.
— Есть только одна королева, которая отваживается выезжать из дворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57