— Как мне отблагодарить вас? — спросила, наконец, королева. — О, мой сын, мой сынок, дитя моего сердца, боги и она вылечили тебя. Но кто это там рядом с вами?
Она впервые уронила взгляд на женщину пустыни, застывшую у дверей в своём одеянии темно-красного цвета.
— Она принесла меня сюда из кареты, — сказал принц. — Она говорит, что она из хорошего рода.
— Я из рода Шоханов, мои родители раджпуты, и сама я — мать раджпутов, — ответила женщина спокойно, продолжая стоять, где стояла. — Белая Фея сотворила чудо с моим мужем. Он долго болел и не узнавал меня. Правда, он умер, но перед тем, как издать последний вздох, он узнал меня и назвал по имени.
— И она несла тебя! — сказала королева, вздрогнув, и прижала принца к себе, потому что, как все индийские женщины, она считала взгляд и прикосновение вдовы дурным предзнаменованием.
Женщина упала к ногам королевы.
— Прости меня, прости меня! — кричала она. — Я родила трех сыновей, и боги забрали их всех, а напоследок и моего мужа. Мне было так радостно, так радостно снова держать в руках малыша! Ты можешь простить меня, — причитала она, — ведь ты богата — у тебя есть сын, а я всего-навсего вдова.
— А я живу, как вдова, — отвечала королева почти неслышно. — По справедливости надо простить тебя. Встань.
Женщина продолжала лежать, обхватив босые ноги королевы.
— Поднимись же, сестра моя, — прошептала королева.
— Мы, люди полей, — пробормотала женщина пустыни, — мы не знаем, как разговаривать с сильными мира сего. И если мои слова грубы, прощает ли меня королева?
— Конечно, прощаю. Твоя речь звучит мягче и нежнее, чем у женщин с гор Кулу, и я не всегда понимаю тебя.
— Я из пустыни — я пасла верблюдов и доила коз. Откуда мне знать, как говорят при дворе? Пусть за меня говорит Белая Фея.
Кейт слушала и не слышала их разговор. Теперь, когда она больше не могла исполнять своих врачебных обязанностей, её голова была занята мыслями о той опасности, которая грозила Тарвину, и о пережитом позоре и поражении. Она вспомнила, как одна за другой убегали из больницы её пациентки, думала о том, что идёт насмарку труд долгих месяцев и гибнут все её надежды на лучшее; она представляла себе, что Тарвин умирает ужасной отвратительной смертью и, как ей казалось, по её вине.
— А? Что? — спросила она устало, когда женщина пустыни дёрнула её за юбку. А потом, обратившись к королеве, пояснила: — Эта женщина, одна-единственная из всех, кому я старалась помочь, осталась со мной и не бросила меня.
— Да, во дворце сегодня ходили слухи, — сказала королева, продолжая обнимать принца, — о том, что в вашу больницу пришла беда, сахиба.
— Больницы больше нет, — ответила Кейт мрачно.
— А вы обещали, Кейт, что когда-нибудь покажете мне вашу больницу, — сказал принц по-английски.
— Эти женщины просто дуры, — спокойно произнесла женщина пустыни, все ещё не поднимаясь с пола. — А сумасшедший жрец наврал им, что лекарства заколдованы…
— О, Господи, упаси нас от злых духов и колдовских заклинаний, — прошептала королева.
— Понимаете, заколдованы — те лекарства, которые она сама приготовила, своими собственными руками, сахиба! И вот они уже бегут в разные стороны и вопят, что у них родятся дети, похожие на обезьян, а их трусливые души заберёт дьявол! Ахо! Уже через неделю, не позже, они узнают, куда пойдут их души — все узнают, не одна-две, а все! Они умрут, вот что! Умрут и колосья, и зёрна в колосьях! И мать, и дитя!
Кейт содрогнулась. Она слишком хорошо понимала, что женщина говорит правду.
— Да, но как же это? — начала королева. — Кто знает, какая сила может быть заключена в лекарстве? — и она нервно рассмеялась и взглянула на Кейт.
— Дехо! Только посмотрите на неё! — сказала женщина насмешливо. — Она же простая девчонка и ничего больше. Разве ей дана сила затворять Врата Жизни?
— Она поставила на ноги моего сына, значит, она моя сестра, — отвечала королева.
— Она сумела сделать так, что до наступления смертного часа мой муж заговорил со мной; значит, я буду ей слугой — и тебе, сахиба, — сказала женщина.
Принц с любопытством заглянул в лицо матери.
— Она говорит тебе «ты», — сказал он, не обращая внимания на женщину, как будто её и не было рядом. — Чтобы какая-то деревенщина говорила королеве «ты»! Это неприлично!
— Мы обе женщины, сынок. Сиди тихо, не вертись. Ах, какая радость, что я снова могу обнимать тебя, бесценный мой.
— Высокорожденный такой слабенький с виду, как сухой стебель маиса, — быстро проговорила женщина.
— Скорее как сухая обезьянка, — подхватила королева, покрывая голову принца поцелуями. Обе матери говорили нарочито громко, чтобы боги, завидующие человеческому счастью, могли услышать их и принять на веру нелестные отзывы, которые призваны были скрыть нежную любовь.
— Ахо, моя маленькая обезьянка умерла, — сказал принц, беспокойно ёрзая в руках королевы. — Мне нужна другая. Можно я пойду во дворец и выберу себе другую?
— Ему нельзя уходить из этой комнаты и бродить по дворцу, — вскричала королева, обращаясь к Кейт. — Ты ещё слишком слаб, любимый мой. О мисс сахиб, ведь он не должен уходить, правда? — Она давно убедилась на собственном опыте, что запрещать что-нибудь принцу бесполезно.
— Такова моя воля, — заявил принц, не повернув головы. — И я пойду туда!
— Останьтесь с нами, возлюбленный наш! — попросила Кейт. Но мысли её были далеко: она гадала, можно ли будет снова открыть больницу месяца через три, и надеялась, что переоценила опасность, грозившую Нику.
— Все равно пойду, — сказал принц, вырываясь из рук матери. — Я устал от ваших разговоров.
— Королева позволит мне?.. — спросила женщина пустыни еле слышно. Королева кивнула, и принц оказался в смуглых руках, сопротивляться которым было бесполезно.
— Пусти меня, вдова! — закричал он в бешенстве.
— Мой король, истинному раджпуту не подобает неуважительно относиться к матери раджпутов, — последовал хладнокровный ответ. — Когда молодой бычок не слушается корову, то послушанию его учит ярмо. Божественнорожденный ещё слаб. Он может упасть, бегая по этим коридорам и лестницам. Он должен остаться здесь. Когда гнев оставит его, он станет ещё слабее, чем прежде. И вот уже сейчас, — её большие блестящие глаза не отрывались от лица ребёнка, — уже сейчас, — повторила она спокойным тоном, — гнев проходит. И ещё минуточка, высокорожденный, и ты больше не будешь принцем, а станешь маленьким-маленьким мальчиком, таким, каких рожала и я. Ахи, я уже никогда не рожу себе такого.
При этих последних словах голова принца упала на её плечо. Приступ гнева миновал, и, как она и предполагала, он так обессилел, что чуть не уснул.
— Стыдно — о, как стыдно! — пробормотал он сквозь дрёму заплетающимся языком. — Я и в самом деле никуда не хочу идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57