Там ничего не было, кроме одинокого филина с все еще белым оперением, несмотря на смену времени года. Галадан следил, как тот летит на север. Существовала старая примета насчет сов: они могли приносить удачу или неудачу, в зависимости от того, куда повернут над твоей головой.
Этот филин не свернул, он летел прямо на север над собирающейся армией Тьмы. Повелитель волков следил за ним, и его мучило непонятное беспокойство, пока птица не скрылась из виду. Во всем виноват цвет, решил он, странно белый цвет на закате над этой бесплодной пустыней. Он выбросил птицу из головы. После того, как сошел снег, белый цвет стал уязвимым, а сегодня вечером с севера должны были прилететь черные лебеди Авайи. Маловероятно, что филин уцелеет.
И он чуть не погиб.
Несколько часов спустя Дариен чувствовал себя еще более уставшим, и усталость притупила его осторожность. Он заметил опасность всего за секунду до того, как когти одного лебедя из выводка Авайи коснулись его тела. Он пронзительно вскрикнул, чуть не уронил кинжал и сделал резкий вираж вниз и влево. И все равно один коготь вырвал из его бока полдюжины перьев.
Другой черный лебедь бросился к нему, рассекая громадными крыльями воздух. Дариен отчаянно ринулся опять вправо и заставил работать усталые крылья, чтобы резко набрать высоту, — прямо навстречу последнему из трех черных лебедей, который терпеливо ждал за спинами двух первых именно этого момента. Совы, при всей приписываемой им мудрости, довольно предсказуемо ведут себя в бою. С плотоядной ухмылкой третий лебедь ждал маленького белого филина, мечтая утолить свою вечную жажду крови.
В груди Дариена страх одержал верх над черной усталостью, а вслед за страхом нахлынула красная волна ярости. Он даже не попытался увернуться от последнего преследователя. Он полетел прямо на него, и за секунду до столкновения — столкновения, которое наверняка убило бы его, — глаза его вспыхнули таким алым пламенем, на которое он только был способен. Такой же огненной вспышкой, какой превратил в факел дерево, он испепелил лебедя.
Тот даже не успел вскрикнуть. Дариен снова развернулся, ярость пульсировала в нем, и он ударил по двум другим лебедям тем же красным огнем, и они погибли.
Дариен смотрел, как они падают вниз, к темной земле. Воздух вокруг него был полон запаха горелых перьев и обугленной плоти. У него внезапно закружилась голова, навалилась неодолимая слабость. Он позволил себе спуститься, медленно, постепенно планируя в поисках хоть какого-то дерева. Но дерева не было. Это был Андарьен, и здесь не росло ничего, похожего на деревья, уже целую тысячу лет.
Дариен остановился на отдых, за неимением лучшего места, на склоне низкого холма, усыпанного валунами и острыми камнями. Было холодно. Ветер дул с севера и, пролетая между камнями, издавал тоскливый вой. Над головой светили звезды; низко на востоке только что встала прибывающая луна. Она не приносила утешения, только бросала холодный, слабый свет на каменистый ландшафт, на чахлую траву.
Дариен снова принял человеческий облик. Огляделся. Насколько хватал глаз, ничто в ночи не двигалось. Он был совершенно один. Жестом, который в последние два дня вошел у него в привычку, хотя он этого не осознавал, он поднял руку и потрогал камень, укрепленный в Венце Лизен. Тот оставался таким же холодным, темным и чужим, каким был с того момента, когда он его надел. Он помнил, как сиял камень в руках Ясновидящей. Воспоминание об этом было словно клинок или словно рана, нанесенная этим клинком. Или словно то и другое.
Он опустил руку и снова оглянулся. Вокруг него, во все стороны, простирались пустоши. Он забрался так далеко на север, что Рангат находилась от него почти на востоке. Она возвышалась над всеми северными землями, подавляюще величественная. Дариен не стал долго смотреть на гору.
Вместо этого он обратил свой взгляд на север. И поскольку он был гораздо больше, чем просто смертный, и его глаза видели очень хорошо, то он смог различить, далеко за лунными тенями, там, где каменистые высокогорья достигали гор и льдов, холодное зеленое свечение. И он знал, что это Старкадх, за мостом Вальгринд, и что он сможет долететь туда к следующему дню.
Однако он решил не лететь. Как-то не так он чувствовал себя в образе филина. Ему хотелось сохранять собственный облик, понял он: быть Дариеном, кем бы и чем бы он ни был, снова обрести ясность мышления, которой обладал в человеческом облике, пусть даже ценой одиночества. Все равно, он поступит именно так. Он не станет лететь. Он пойдет пешком, с потухшим светом на лбу, и понесет в руке кинжал в подарок Тьме.
Но не сегодня. Он слишком устал, и бок у него болел, там, где его задел коготь. Возможно, у него идет кровь, но он слишком устал, чтобы проверить. Он лег с южной стороны от самого большого валуна, чтобы получить хотя бы скудную защиту от ветра, и со временем все же уснул, несмотря на все страхи и заботы. Он был еще молод, и преодолел большое расстояние до этого тоскливого места, и его душа была так же измучена, как и тело. Пока он уходил в далекие страны сна, его мать плыла на призрачном корабле через залив Линден, как раз за залитыми луной западными окраинами этой местности, по направлению к устью реки Селин. Всю ночь ему снился Финн, как и Лиле в Храме, далеко на юге. Ему снился тот последний день, когда он еще был маленьким и играл во дворе за домом со своим братом, и они увидели всадников, проскакавших по засыпанным снегом склонам к востоку от них. Он помахал рукой в варежке, потому что ему велел Финн. А потом Финн ушел вслед за всадниками, а потом гораздо дальше, чем они, дальше, чем мог уйти любой из людей, даже Дариен, даже во сне.
Он не знал, свернувшись в комок в тени наклонного валуна на холодной земле Андарьен, что плачет во сне. Не знал того, что всю ночь его рука возвращалась к безжизненному камешку надо лбом, тянулась и тянулась к чему-то и не находила отклика.
— Знаешь, — сказал Дьярмуд, глядя на восток с загадочным выражением на лице, — этого почти достаточно, чтобы заставить, в конце концов, поверить в существование братских инстинктов.
Стоящий рядом с ним на берегу реки Селин Пол молчал. Армия подходила по северо-западному краю озера. Они были еще слишком далеко, и он не мог различить отдельные детали, но это не имело значения. Имело значение то, что Дьярмуд, несмотря на иронию, звучавшую в его словах, действительно оказался прав.
Айлерон не стал ждать, ни их, ни кого-либо другого. Он перенес это сражение поближе к цитадели Могрима. Армия Верховного правителя снова находилась в долине реки Андарьен, через тысячу лет после того, как в последний раз пронеслась по этим диким, пустынным землям. И под лучами позднего солнца ее ждали здесь его брат, Артур и Ланселот, Джиневра, Шарра из Катала, Джаэль, Верховная жрица, вместе с людьми из Южной твердыни, командой «Придуин», и Пуйл Дважды Рожденный, повелитель Древа Жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Этот филин не свернул, он летел прямо на север над собирающейся армией Тьмы. Повелитель волков следил за ним, и его мучило непонятное беспокойство, пока птица не скрылась из виду. Во всем виноват цвет, решил он, странно белый цвет на закате над этой бесплодной пустыней. Он выбросил птицу из головы. После того, как сошел снег, белый цвет стал уязвимым, а сегодня вечером с севера должны были прилететь черные лебеди Авайи. Маловероятно, что филин уцелеет.
И он чуть не погиб.
Несколько часов спустя Дариен чувствовал себя еще более уставшим, и усталость притупила его осторожность. Он заметил опасность всего за секунду до того, как когти одного лебедя из выводка Авайи коснулись его тела. Он пронзительно вскрикнул, чуть не уронил кинжал и сделал резкий вираж вниз и влево. И все равно один коготь вырвал из его бока полдюжины перьев.
Другой черный лебедь бросился к нему, рассекая громадными крыльями воздух. Дариен отчаянно ринулся опять вправо и заставил работать усталые крылья, чтобы резко набрать высоту, — прямо навстречу последнему из трех черных лебедей, который терпеливо ждал за спинами двух первых именно этого момента. Совы, при всей приписываемой им мудрости, довольно предсказуемо ведут себя в бою. С плотоядной ухмылкой третий лебедь ждал маленького белого филина, мечтая утолить свою вечную жажду крови.
В груди Дариена страх одержал верх над черной усталостью, а вслед за страхом нахлынула красная волна ярости. Он даже не попытался увернуться от последнего преследователя. Он полетел прямо на него, и за секунду до столкновения — столкновения, которое наверняка убило бы его, — глаза его вспыхнули таким алым пламенем, на которое он только был способен. Такой же огненной вспышкой, какой превратил в факел дерево, он испепелил лебедя.
Тот даже не успел вскрикнуть. Дариен снова развернулся, ярость пульсировала в нем, и он ударил по двум другим лебедям тем же красным огнем, и они погибли.
Дариен смотрел, как они падают вниз, к темной земле. Воздух вокруг него был полон запаха горелых перьев и обугленной плоти. У него внезапно закружилась голова, навалилась неодолимая слабость. Он позволил себе спуститься, медленно, постепенно планируя в поисках хоть какого-то дерева. Но дерева не было. Это был Андарьен, и здесь не росло ничего, похожего на деревья, уже целую тысячу лет.
Дариен остановился на отдых, за неимением лучшего места, на склоне низкого холма, усыпанного валунами и острыми камнями. Было холодно. Ветер дул с севера и, пролетая между камнями, издавал тоскливый вой. Над головой светили звезды; низко на востоке только что встала прибывающая луна. Она не приносила утешения, только бросала холодный, слабый свет на каменистый ландшафт, на чахлую траву.
Дариен снова принял человеческий облик. Огляделся. Насколько хватал глаз, ничто в ночи не двигалось. Он был совершенно один. Жестом, который в последние два дня вошел у него в привычку, хотя он этого не осознавал, он поднял руку и потрогал камень, укрепленный в Венце Лизен. Тот оставался таким же холодным, темным и чужим, каким был с того момента, когда он его надел. Он помнил, как сиял камень в руках Ясновидящей. Воспоминание об этом было словно клинок или словно рана, нанесенная этим клинком. Или словно то и другое.
Он опустил руку и снова оглянулся. Вокруг него, во все стороны, простирались пустоши. Он забрался так далеко на север, что Рангат находилась от него почти на востоке. Она возвышалась над всеми северными землями, подавляюще величественная. Дариен не стал долго смотреть на гору.
Вместо этого он обратил свой взгляд на север. И поскольку он был гораздо больше, чем просто смертный, и его глаза видели очень хорошо, то он смог различить, далеко за лунными тенями, там, где каменистые высокогорья достигали гор и льдов, холодное зеленое свечение. И он знал, что это Старкадх, за мостом Вальгринд, и что он сможет долететь туда к следующему дню.
Однако он решил не лететь. Как-то не так он чувствовал себя в образе филина. Ему хотелось сохранять собственный облик, понял он: быть Дариеном, кем бы и чем бы он ни был, снова обрести ясность мышления, которой обладал в человеческом облике, пусть даже ценой одиночества. Все равно, он поступит именно так. Он не станет лететь. Он пойдет пешком, с потухшим светом на лбу, и понесет в руке кинжал в подарок Тьме.
Но не сегодня. Он слишком устал, и бок у него болел, там, где его задел коготь. Возможно, у него идет кровь, но он слишком устал, чтобы проверить. Он лег с южной стороны от самого большого валуна, чтобы получить хотя бы скудную защиту от ветра, и со временем все же уснул, несмотря на все страхи и заботы. Он был еще молод, и преодолел большое расстояние до этого тоскливого места, и его душа была так же измучена, как и тело. Пока он уходил в далекие страны сна, его мать плыла на призрачном корабле через залив Линден, как раз за залитыми луной западными окраинами этой местности, по направлению к устью реки Селин. Всю ночь ему снился Финн, как и Лиле в Храме, далеко на юге. Ему снился тот последний день, когда он еще был маленьким и играл во дворе за домом со своим братом, и они увидели всадников, проскакавших по засыпанным снегом склонам к востоку от них. Он помахал рукой в варежке, потому что ему велел Финн. А потом Финн ушел вслед за всадниками, а потом гораздо дальше, чем они, дальше, чем мог уйти любой из людей, даже Дариен, даже во сне.
Он не знал, свернувшись в комок в тени наклонного валуна на холодной земле Андарьен, что плачет во сне. Не знал того, что всю ночь его рука возвращалась к безжизненному камешку надо лбом, тянулась и тянулась к чему-то и не находила отклика.
— Знаешь, — сказал Дьярмуд, глядя на восток с загадочным выражением на лице, — этого почти достаточно, чтобы заставить, в конце концов, поверить в существование братских инстинктов.
Стоящий рядом с ним на берегу реки Селин Пол молчал. Армия подходила по северо-западному краю озера. Они были еще слишком далеко, и он не мог различить отдельные детали, но это не имело значения. Имело значение то, что Дьярмуд, несмотря на иронию, звучавшую в его словах, действительно оказался прав.
Айлерон не стал ждать, ни их, ни кого-либо другого. Он перенес это сражение поближе к цитадели Могрима. Армия Верховного правителя снова находилась в долине реки Андарьен, через тысячу лет после того, как в последний раз пронеслась по этим диким, пустынным землям. И под лучами позднего солнца ее ждали здесь его брат, Артур и Ланселот, Джиневра, Шарра из Катала, Джаэль, Верховная жрица, вместе с людьми из Южной твердыни, командой «Придуин», и Пуйл Дважды Рожденный, повелитель Древа Жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124